— Это теперь, — усмехается дед Иван. — А тогда? Приехали — ни одной избушки, ни одной дороги. Лишь лес да топь болотная. А в лесу жуть берет: и лоси, и волки, и даже медведи встречаются. Построили мы землянку и принялись за работу. Знаете, первобытным, как его… подсечным способом. На лучших землях высекали лес и днем и ночью, аж топор нагревался. Остальное выжигали. Выйдешь вечером, смотришь, а в разных местах зарево, пламя лижет небо огромными языками…»

— Тетя Северина, давно это было?

— Лет двадцать, как писали это. А дед умер как-то следом за Алевтиной. А когда строились? Где-то перед николаевской войной…

Алеша еще раз прочитал очерк. И так ему стало жаль оставлять этот документ. Решился:

— Вы бы не отдали мне эту газету?

Северина как-то ссутулилась, втянула голову в плечи, а затем сказала:

— Из наших никто ею не интересовался. Берите. Выходит, мы действительно из одного корня: только ваша ветвь от Агафьи, а наша — от Марии. Уже пятое поколение растет…

Алеша смотрел на Северину и чувствовал себя в этом доме чужим. А ведь все-таки родственники. Сейчас и трудно определить какие. Лида сидела на стуле, листала какой-то замусоленный журнал и, казалось, совершенно не вникала в суть разговора.

— Это твоя сестра?

— Одноклассница, — сказал Алеша. — А мать, случайно, не рассказывала о встречах с Анастасией или Серафимой?

— Как же, рассказывала. Всегда одну и ту же историю.

Алеша сразу насторожился.

— Как-то после войны на пасху, — жевала слова Северина, — Серафима, оставив внучку у соседей, пошла в церковь. А она была далеко от Заречного — в Лядичах. Была с ней тогда и наша мать Алена. На всеношной, значит. После службы вместе шли домой, и мать решила на минуту заглянуть к Серафиме. По дороге было. Приходят в хату, а там все вверх тормашками. На полу валяется одежда, в печи все перевернуто, в кладовке, сарае… Серафима, перепуганная, зажгла фонарь, ну эту… «летучую мышь», — и на чердак. И там похозяйничали ворюги. Всю солому перевернули, тряпье, какое было… Серафима слезла с чердака, перекрестилась и говорит:

«Счастливые мы с тобой, Аленка. Хорошо, в церковь надумались на ночь».

«А что они искали?» — спросила мать.

«Да меня, бесценную, наверное, ищут, — ответила Серафима. Сняла с себя серьги, кулон, осенила их крестным знамением и спрятала в шкатулочку. А затем сказала: — Ты, Аленка, не появляйся больше сюда. Обходи эту страшную дорогу через лес. Сама видишь…»

И подозрительным тогда показалось матери то, что сказала Серафима. Зачем перерыли все в доме? Искали, значит, не ее, а что-то другое. Вскоре мать как-то враз заболела — ноги парализовало. Больше она к Серафиме не ходила.

— А Серафима сюда?

— Ни разу.

Северина и в самом деле была строгая. За время беседы ни разу не улыбнулась, не поинтересовалась, как живут и что делают Алешины родители, казалось, ждет не дождется ухода незваных гостей.

— Спасибо, — Алеша встал. — Нам пора.

— Не за что, — ответила хозяйка и вдруг будто спохватилась: — Может, молочка хоть на дорогу по стаканчику?

— Спасибо, — снова поблагодарил Алеша. — Вы живете одна?

— Как сказать, — пожала плечами Северина. — Вроде и много нас, вроде и одна…

Уходя из хаты, Алеша заметил, что в сенцах есть еще одна дверь, видимо, дом разделен на две части. Похоже, Северина отделилась от кого-то из своих, а может, и наоборот. Не случайно сетовала она на одиночество при живых детях.

Обратная дорога показалась короче. Шпак бежал весело, перед лужами не останавливался. Солнце скрылось в тучах, лесная дорога стала похожа на тоннель, извивающийся среди деревьев. Утренняя красота и свежесть исчезли. Тучи комаров висели в воздухе.

— К дождю, — заметил Алеша.

И вдруг на мостике Шпак шарахнулся в сторону, повозка не устояла, и седоков выбросило в канаву. Конь с повозкой оказался рядом в воде. Алеша только успел заметить, как перед ними мелькнуло тело огромного лося. В несколько прыжков зверь скрылся из виду.

Поздно вечером, уставшие и перепачканные грязью, Алеша и Лида привели в узде такого же перепачканного Шпака.

Телега так и осталась в канаве.

Санька появился на третье утро. Не говоря ни слова, достал из внутреннего кармана пакетик и протянул Алеше.

— Отдал! — обрадовался парень.

— Уметь надо. Слово я свое сдержал, — гордо сказал Санька. — И дядька не в обиде…

Алеша не стал расспрашивать подробности. Главное — серьги в руках. А если и Журавский не в обиде, сделано все, видимо, по совести.

Дома Алеша стал исследовать серьги. Первое, что он заметил: серебряные вкрапины на них были в разных положениях. Крючки вместе с колпачками легко отвинчивались и ввинчивались снизу в основание. Вскрыв крышку в кулоне, Алеша поместил в нем серьгу: она точно соответствовала углублению. Без ввинченного в основание крючка ее непросто было бы вытащить обратно.

Алеша посмотрел на метку. Она находилась над второй линией среди двух тоненьких просветов и совпадала с третьим квадратиком в сетке. Согласно указателям на кулоне и серьге — нужное место должно находиться на юго-западной стороне. Другая серьга указывала такое же место с северо-восточной стороны.

Алеша понимал, что серьги с кулоном хранят в себе ключ, наверное, от двух тайников. Если допустить, что сплошная линия на кулоне — этаж, а сеточка — кладка из кирпича, то первый тайник находился во втором ряду кладки за третьим кирпичом, второй — в третьем ряду за четвертым кирпичом. Алеша нетерпеливо выскочил в кладовую, подобрал инструменты. Быстрее, туда, на мельницу!

В проем он вплыл с ходу. Резко притормозил веслами, отдышался и стал рассматривать кладку. Раньше он не обращал внимания на стены, на кирпичи… А теперь… Стоячая вода затопила половину первого этажа. Перекрытий внутри мельницы не было. В стенах остались глубокие гнезда от балок. По всей окружности выступала в полкирпича кладка, разделявшая когда-то строение на этажи. До второго этажа с лодки не достать.

Алеша вернулся домой. Взял длинную садовую лестницу. На мельнице определил местонахождение зашифрованных кирпичей. Вот он, третий во втором ряду. И тут вдруг заметил, что кто-то уже трогал кирпичи. Свежие от ударов следы, отколотые места. Неужели Журавский? Следы были выше и ниже, по длине всей стенки. Но выбитых кирпичей не было. Алеша улыбнулся. Разве можно так, наугад, найти клад? Здесь же тысячи кирпичинок. И только две из них нужные.

Удобно примостившись на лестнице, Алеша приступил к работе. Кирпич твердый, кладка цепкая. Зубило откалывает лишь небольшие осколки, они падают в воду, крошки помельче оседают медленно, и кажется, что это не кирпич, а гуляющие мальки. Алеша прервался, оглянулся. В этих четырех стенах его никто не увидит и не услышит, а все равно было тревожно. То и дело вспоминался Журавский.

Долбить было неудобно. Алеше казалось, что он натыкается на что-то твердое, железное. Но выпадал кирпич за кирпичом, шире становилась дыра в стене, а тайника все не было. Вдруг зубило провалилось в пустоту. Алеша с недоумением посмотрел в дыру и увидел, как по мосту проехал автобус. Парень плюнул с досады и присел на лестничную перекладину.

Что это значит? Неужели обманулся? Он снова достал кулон, серьги, внимательно сверил метки на них. Четко и ясно: во втором ряду третий справа. А может, эта метка вообще ничего не обозначает? Может, тайник в другом месте?

Алеша сел в лодку, перетянул по воде лестницу к противоположной стороне и с каким-то злым упорством принялся снова долбить стену.

Солнце перевалило за полдень, когда он пробил еще одну сквозную дыру. Настроение упало совсем. Столько затратил времени, и все напрасно. Он спустился ступенькой ниже, повернулся, и… в груди что-то оборвалось. У самого проема в лодке сидел Журавский.

— Что вы там делаете, молодой человек? — когда они встретились взглядами, спросил бывший журналист.