Фабиан спрятался в укрытие, а когда ветер поутих, снова прошел с кормы к Георгу.

— Ты что, не слыхал? Я проголодался! — закричал он, наступая на Георга.

Георг стиснул зубы и еще крепче вцепился в руль. Почувствовав недоброе, Эрик подобрался к Георгу с подветренной стороны и готов был по первому зову ринуться на помощь брату. Его лицо налилось краской, он нахохлился словно воробей и грозил Фабиану маленькими кулачками.

— Потише ты, ты… хулиган! — топал он ногами. — Хорошо тебе было, когда ректор тебе дал взбучку?

С минуту Фабиан молчал, взвешивая шансы. Потом ущипнул Эрика и отправился на свое место.

Георг не отрывал взгляда от берега. Он знал, что если сейчас посадит судно на мель, они пропали.

Но все произошло как нельзя лучше. «Роза ветров» легко, словно лебедь, проскользнула между мелями и вошла в круглую, гладкую как зеркало бухту с мягкой каймой тростника у поросших ельником берегов. Здесь они и бросили якорь.

Ночевать на борту было нельзя — здесь все пропиталось водой. Они погрузили в лодку все необходимое для того, чтобы устроиться на ночлег, развести костер под елями и высушить одежду. Георг уже сидел на веслах, готовый перевести первую партию вещей, когда Фабиан вдруг преградил путь Эрику, спустился сам в шлюпку и оттолкнул ее от борта «Розы ветров».

Георг медленно погреб к берегу. Сердце его забилось отчаянно громко — вот-вот разорвется. Сейчас начнется, сейчас что-то случится. Он не отрываясь смотрел на лицо Фабиана, на темные, высокие дуги бровей, красивый и злой девичий рот. Это лицо снилось ему иногда по ночам. Он не питал к нему ненависти. Оно манило его, словно загадка, и одновременно пугало. В глубине души он смутно подозревал, что эту загадку никому не разгадать… никому. Фабиану нельзя помочь делать добро. Можно лишь защищаться, заставить силой, принудить…

Вытаскивая шлюпку на берег, Георг остерегался повернуться к Фабиану спиной.

— Помоги мне вынести пожитки, — сказал он как можно спокойнее, когда встал на твердую землю.

И в этот момент Фабиан сильно ударил его по голове. Георг не удержался на ногах и, поскользнувшись на скользкой хвое, упал на одно колено. Фабиан тут же бросился на него, чтобы опрокинуть на спину, но Георгу удалось подняться.

— Ах ты гад… ах ты… — хрипло выдыхал Фабиан, все норовя подставить Георгу подножку.

«Если я сейчас ударю его, у меня будет преимущество», — думал Георг, но никак не мог решиться это сделать.

— Держись, Георг, держись, Георг! — со слезами в голосе кричал с яхты Эрик.

Георг обхватил Фабиана и крепко, будто тисками, сжал его, до судороги напрягая каждый мускул. Фабиан бился о Георга головой, укусил его в плечо, но Георг медленно и неумолимо прижимал его к земле, пока тот не упал со стонами на узловатый корень сосны.

«Довольно», — решил Георг и отпустил Фабиана. С перекошенным лицом Фабиан тут же вскочил на ноги, схватил увесистый камень и швырнул его изо всех сил в Георга. К счастью, камень пролетел мимо, едва задев ухо Георга. Представив, что могло бы произойти, если б Фабиан не промахнулся, Георг пришел в ярость. Не помня себя, он бросился на Фабиана и бил его до тех пор, пока не онемели суставы пальцев, а Фабиан, которого еще никто ни разу в жизни не проучал, сжался, парализованный его гневом.

— Мама! Эрик! Помогите, помогите! — стал звать он на помощь.

Георг затащил его в лодку и приказал привезти Эрика и все остальные вещи. Фабиан не сопротивлялся. Он смыл кровь с носа, ополоснул опухшие от слез глаза и молча отчалил от берега.

Он сделался необыкновенно покладистым.

Все вместе они разводили костер, сооружали палатку из лиселя. Только были молчаливее обычного. Никто не шутил в тот вечер, не жаловался на мошкару, не спорил полусерьезно, кому идти за водой, никто не хвастался своими приключениями и подвигами, совершенными за день.

Георг с Эриком держались рядом и, не глядя на Фабиана, подавали ему еду.

Фабиан ел без аппетита; стал сразу же устраиваться на ночлег.

А Георг не мог уснуть. Лежа на влажном одеяле и отмахиваясь от назойливых комаров, не сводил глаз с далекой льдисто-зеленой полоски неба, светившейся в отверстии лиселя. Он ненавидел самого себя, холодное небо, черные деревья и весь белый свет. И бывают же такие, как Фабиан! Такие, что вынуждают тебя бить их до тех пор, пока не занемеют суставы!

Бедняга Фабиан, жалкий трус!

Георг поднялся, укрыл его поплотнее одеялом и вышел из палатки. Рядом дышало море, оно непреодолимо звало к себе. Георг сел в лодку, поплыл к «Розе ветров» и принялся сплескивать фал топ-мачты, который ему пришлось срубить во время шторма. Свежий воздух подействовал благоприятно на его состояние, к нему вернулся душевный покой. Он стал думать, что счастлив может быть только на море. В море он выдержал первое решающее испытание на мужество и ему, морю, предался телом и душой. Теперь, считал Георг, он стал мужчиной. Усердствуя на палубе этой долгой холодной июньской ночью, он смутно, но как настоящий мужчина ощущал радость оттого, что вокруг него — дикое приволье, оттого, что жизнь так богата и многообразна. Хорошо, что не всюду так тесно и душно, как в доме у тети! Хорошо, что на свете есть опасности и ответственность! Будь начеку, Георг Шален. Достаточную ли ты выбрал цепь? Видишь вон то большое, красиво алеющее утреннее облако? Под этим облаком — ветер. Он может швырнуть яхту и разбить ее о скалы. Следи хорошенько, чтобы все снасти были в порядке, Георг Шален! Лопнет фал, так «сестрице» Эрику может угодить гиком по голове. Ты — один из тех, кому в жизни нужно трудиться. Ты стоишь на передовом посту, а впереди — тысячи возможностей и тысячи опасностей. Ты как всадник, охраняющий границу от диких племен, случись опасность — ты должен. быть впереди. Ни на один дюйм ты не должен отступить. Скажут тебе за то спасибо? Глупый вопрос, твое дело — трудиться.

Георг поднялся на ноги; стиснув зубы и сжав кулаки, он с угрозой взглянул на большое, грозное утреннее облако, катившееся к нему.

— Давай, давай, иди сюда! — пробормотал он и крепко ухватился за румпель, гордый, как викинг.

Но туча растаяла в свете нового летнего дня, и, согретый первыми теплыми солнечными лучами, Георг заснул, прислонясь к мачте «Розы ветров».

Было это в разгаре лета, когда природа глядит на человека с улыбкой, и он, разморенный, счастливый, забывает ее иное, суровое лицо, пору, когда он теряет жажду творить и дерзать, а утешает себя тихими забавами и ждет, покуда созреет урожай.

Молодой тростник вымахал в рост человека, во второй раз зацвела вода, усыпанная пыльцой пшеницы и ржи, и над всем мелководным царством Меларена, словно в теплице, поднимался теплый, влажный парок. «Роза ветров» стояла на якоре неподалеку от маленького городка на северном берегу озера.

Посреди бело-розовых островков цветущего тростника и коричневых сигар камыша стоял Эрик и мастерил тростниковые кораблики. Их была уже целая флотилия, они плыли по залитому солнцем фарватеру, испещренному бутылочно-коричневыми, стоявшими торчком цветочными початками рдеста пронзеннолистого. На каждом корабле у руля стоял муравей.

— Колумб в Саргассовом море, — сказал, зевнув, Георг, когда храбрая армада увязла в облаке розовых цветов водяной заразы[53].

— Нет, это военные корабли! — закричал Эрик. — Ой, надвигается шторм! «Славный» перевернулся! Ура, капитан спасся, перебрался на борт «Храброго». Ура! «Храбрый» пришел первым! «Храбрый» пришел первым!

Фабиан приподнялся на локте и швырнул камень.

— Из крепости дали пушечный залп! — закричал он и засмеялся, когда «Храбрый» перевернулся.

— Да, мы получили приказ уничтожить весь флот! — воскликнул Эрик и тоже стал бросать камни, размахиваясь изо всех сил.

Когда, наконец, флот был потоплен, он начал раздеваться. Эрика одевали на особый манер. Все на нем было какое-то девчоночье — чулки на резинках и тому подобное, только напяленное кое-как, застегнутое булавками. Кожа белая, сам пухленький, ручки и ножки маленькие, аккуратные.