Братья Шефчики тоже вышли за ворота и стали поджидать дядю Шефчика.

Во двор припожаловал какой-то человек в черном котелке и черном зимнем пальто и позвал дворника. Дядя Варьяш поставил наконец на землю Дюрику и, приосанившись, подошел к незнакомцу.

На кухне у Розмайеров глухо зазвенела железная ступка, на втором этаже женский голос затянул какую-то грустную песню, двор заполнился треском и запахом перетапливаемого сала, которое прислали Колбе из провинции.

Все выглядело мирно и буднично, если бы не самолеты в небе.

Габи с задачником в руке уселся на пороге и стал решать задачку, в которой спрашивалось, за сколько дней построят дом десять каменщиков, если один каменщик может построить его за десять дней. Но решить задачку было ему не суждено. И все потому, что, едва он уселся на порог, как мирную тишину нарушили дикие крики. В тот же миг на балкон выскочили братья Шефчики, высунулись из-за двери Ица и Мица, а из окна закричал Дюрика: подождите, мол, его, он сейчас выйдет.

Габи вылетел на улицу. Со стороны Сегедского шоссе, жалобно скуля и подпрыгивая на трех ногах, бежала собака. Следом за ней с криком мчался немец в черной форме. Он размахивал револьвером и, побагровев от гнева, орал, что немедленно прикончит собаку.

Габи понял, что медлить нельзя.

Оглянувшись назад, он увидел, что позади него уже стоят братья Шефчики. Он что-то быстро сказал Шефчикам, и те с диким воем выбежали на улицу, прямо навстречу немецкому солдату. Впереди бежал Петер, следом за ним Янчи и Шани, и, наконец, Денеш, хотя его никто и ни зачем не посылал. Поднимая облако пыли, они во все горло орали:

— Держите вора! Держите вора!

И тут из ворот вдруг выскочил Габи, подхватил собачонку и нырнул под лестницу. Собачонка забилась в угол и перестала скулить.

Братья Шефчики и Денеш промчались мимо немецкого солдата. Тот растерянно остановился, не зная, кто вор и кого из четверых бегущих надо задержать. Когда он наконец опомнился, собака уже исчезла. Тогда он вышел на середину улицы и, размахивая револьвером, коверкая немецкие и венгерские слова, закричал, чтоб ему тотчас же отдали собаку, которую он на глазах у всех убьет, раз она утащила у него сало. Эту собаку, мол, специально обучили воровать. Потом он принялся заглядывать во все дворы, но Габи к тому времени как ни в чем не бывало сидел на пороге и усердно решал задачку, а Шефчики вместе с Денешем куда-то исчезли.

Немецкий солдат так и ушел ни с чем. И тут же из ворот высунулись Шефчики и Денеш.

— Габи! — окликнули они его. — Взял собаку?

— Конечно, взял, — ответил Габи, взглянув на них.

Ребята залезли под лестницу и там увидели свернувшегося клубком белого, пушистого щенка. Янчи Шефчик усомнился было, живой ли он. Но щенок оказался живым и, скуля, лизал левую заднюю лапу; на каменном полу расплылось красное кровавое пятно.

— Наверно, солдат попал ему в лапу, — решил Габи.

Щенок поднял вверх печальные глаза, словно хотел сказать: «Да, именно так и было», — и снова принялся зализывать лапу.

— Надо бы его перевязать, — сказал Шефчик-старший.

Так-то оно так, но кто перевяжет? Дядя Шефчик токарь и ничего не смыслит в медицине, вот если бы понадобилось выточить щенку новую лапу, тогда другое дело. Отец тоже не помощник в таких делах — ведь заводским вахтерам вряд ли приходится перевязывать собакам раны. Остается Тыква, который окончил курсы первой помощи, но разве можно к нему обратиться! Конечно, нет.

— Знаете что? Давайте отнесем щенка к господину Шербану, — предложил Шани Шефчик.

— Ну и дурак ты, Шани! Доктор Шербан не лечит зверей, — возразил Петер.

— Вовсе и не дурак, потому что это не зверь, а щенок, — возразил Шани.

Габи не стал спорить, а молча подхватил скулящего щенка на руки и понес его на второй этаж. Пришлось подождать, так как у господина Шербана кто-то был на приеме. Щенок тихонько и жалобно скулил и изредка лизал Габину щеку. Наконец посетитель ушел, и Габи со щенком в руках вошел в докторский кабинет. Доктор Шербан ни о чем не спросил, а сразу приступил к делу. Габи тем временем рассказал ему историю спасения щенка.

— А как же его зовут? — спросил доктор.

— Я у него спрашивал, да он не говорит, — засмеялся Габи.

— Тогда давай назовем его Пушком. Недаром он пушистый и белый, — предложил доктор Шербан.

— Пушок! Пушок! — крикнул Габи, и, как ни странно, словно услыхав свое имя, щенок вильнул хвостом и лизнул Габи в щеку.

Теперь у них была своя настоящая собака. Правда, прыгала она на трех лапах, так как на четвертой красовалась толстая белая повязка, — и все-таки это была настоящая собака, белая, пушистая, с носом-пуговкой, будто пришитым к морде черными нитками. Все это верно, но где держать Пушка? Ни отец, ни дядя Шефчик не очень-то любят собак. Но разве можно бросить на произвол судьбы щенка, которого он вырвал из лап смерти! Да и сам Пушок, наверно, так же думал — недаром он умильно вилял хвостом и все старался лизнуть в щеку Габи, в тяжком раздумье сидевшего на лестнице. Нет, нет, бросить Пушка в беде ни в коем случае нельзя. Он чуть было не пал жертвой немцев, так что позаботиться о нем — дело их чести. Ведь позаботился же, к примеру, господин Шербан о человеке в черной шляпе и сером пальто.

Братья Шефчики, конечно, не знали обо всем этом, а только видели, что Габи, задумавшись, сидит на лестнице, морщит лоб и время от времени отстраняет рукой вертевшегося возле него Пушка. Потом они увидели, что Габи встал и со щенком на руках направился прямо к себе домой. Поэтому, не теряя ни минуты, они встали под окном Климко, чтобы подхватить на руки Пушка, если отец Габи вышвырнет его из окна. Больше того, они были готовы подхватить даже и самого Габи.

Когда Габи миновал прихожую, осталось сделать всего пять или шесть шагов, чтобы оказаться, наконец, в комнате. И за этот короткий путь он мысленно перебрал все возможные варианты, которые могли бы решить судьбу Пушка. Отец наверняка спросит: «Что это у тебя в руках?» Вот тогда-то он удивленно посмотрит на Пушка и воскликнет: «Глядите-ка, щеночек, а я его и не заметил!» Или безразличным тоном ответит: «Это? О, пустяки! Всего-навсего львенок, мне его подарили в зоопарке, но не бойтесь, он ручной». А возможно, он даже не станет дожидаться отцовского вопроса, а сразу заявит: «Я попросил его на несколько дней, в субботу придется вернуть…» Наконец он решил запрыгать вокруг стола и восторженно завопить:

«Папа, папа! Смотри, что я нашел! Вот повезло!»

Он так и сделал. Отец подозрительно покосился на сына, так как хорошо знал это Габино «везение», которое однажды явилось домой в облике дохлого воробья, в другой раз — ворчливого ежа, а в третий — сердитой черепахи. И он задал тревожный вопрос, который заранее прозорливо предвидел Габи:

— Что это у тебя в руках?

— Щенок! Настоящий щенок! — радостно воскликнул Габи, чувствуя, как замирает сердце. — Знаешь, его зовут Пушком. Он будет стеречь дом. А если при бомбежке наш дом рухнет, то он будет лаять, и тогда нас откопают. Он и раненых, наверно, умеет разыскивать, потому что Пушок очень умный щенок…

— Уж как-нибудь обойдемся без собаки. Отнеси туда, где взял, — беспрекословно распорядился отец.

— Туда я его не отнесу, — всхлипнул Габи.

— Почему?

— Потому что он там погибнет.

— Ты стащил его у живодера?

— Хуже, — ответил Габи. — У немецкого солдата в черной форме.

И он поведал отцу историю спасения Пушка.

Отец молча слушал и, когда Габи замолк, спросил:

— Ну и кто будет его кормить, кто будет ухаживать за ним?

— Все ребята! — возликовал Габи и вне себя от радости побежал на кухню, чтобы выпросить у матери старую, запылившуюся корзину без ручек, висевшую на двери чулана, которую неведомый корзинщик будто специально предназначил под жилье для Пушка. Потом он настелил в корзину тряпок и поставил ее под плитой. Пушок забрался в свой дом, свернулся калачиком и сразу заснул. А Габи от радости и гордости, что выполнил свой долг, казалось, будто теперь он достоин награды. Или хотя бы того, чтобы и его приняли в число тех самых… невидимых борцов…