– Не уходи от ответа. До сих пор ты не скрывал даже то, о чём можно было и промолчать.

Дайд дёрнул плечом. Было видно, что эта тема ему неприятна, но и не ответить он не мог, раз до сих пор был предельно откровенным.

– Да, я виол, – нехотя признался он. – Моя мать – виолка. Отца я не знаю, так как мамаша убила его, когда я был ещё младенцем. Я вырос у чужих людей и ненавижу виолок!

– Да, их обычаи и законы кажутся странными даже мне. У меня есть супруг и сын, и я люблю и уважаю их обоих, несмотря на то, что они мужчины. С Астоном мы хорошие друзья, а малыша я обожаю. Хотя меня воспитывали виолки, десять лет прививая свои жизненные взгляды и ценности, я не всё переняла у них.

– Рад за тебя… – процедил Дайд.

– А теперь, если нетрудно, назови своё настоящее имя. Ведь Дайд – это по-ассветски «мертвец». А ты пока живой.

– Я не хочу умереть с именем, которое дала мне мать при рождении.

– Но и это не очень подходящее.

– Разве? Ведь я почти мертвец. От могилы меня отделяют считанные часы или дни.

– А может, года…

– Рано или поздно, но ты меня повесишь.

– Я передумала.

– С чего бы вдруг?

– У меня сегодня великодушное настроение.

– Завтра оно может измениться.

– Завтра будет завтра.

– Ты прощаешь мне покушение на свою драгоценную лошадь? – язвительно скривился мужчина.

– Ты уже поплатился за это.

– Но я ведь признался, что был корсаром.

– Что мне до этого? Я не королевский судья, – дёрнула плечом Ахайя.

– Значит, мне прощены все грехи?

– Аминь.

– Тогда я свободен и могу идти?

– Я ничего не говорила об освобождении.

– Но ты ведь простила меня.

– Я лишь отменила смертную казнь.

– И заменила её пожизненным заключением?

– Возможно.

– И считаешь, что поступила великодушно?!

– Разве нет?

– Мне такая доброта не нужна. Лучше болтаться в петле на свободе, чем гнить в этой клетке.

– А чем здесь плохо? – удивлённо приподняла брови женщина. – Чисто, уютно, тепло и сытно. Живи и радуйся, – Ахайя встала и отодвинула ногой табурет. – Ну что ж, я, пожалуй, пойду. Извини, если прервала твой послеобеденный отдых.

– Так скоро уходишь?

– Хочешь, чтобы я осталась?

Дайд некоторое время помолчал, колеблясь, затем произнёс, не глядя на женщину:

– Я хочу отсюда выйти. Я не могу долго находиться в четырёх стенах. Или убей меня, или отпусти.

Ахайя тоже помолчала, словно раздумывая, а затем спросила:

– На что ты пойдёшь ради свободы?

Дайд поднял глаза и пристально посмотрел на женщину.

– А что ты мне можешь предложить?

– Наденешь ли ты ошейник раба, чтобы только выйти отсюда?

Корсар горько и презрительно рассмеялся.

– Ты называешь это свободой?

– Относительной. Ты будешь свободен в пределах замка.

Глаза мужчины слегка сузились, и Ахайя догадалась, о чём он подумал.

– Только не мечтай, что выйдя отсюда, сможешь убежать при первом удобном случае.

Дайд криво усмехнулся, и женщина поняла, что угадала направление его мыслей.

– Скажи, что ты умеешь делать?

– Драться, – пожал плечами корсар.

– А ещё?

– Говорят, неплохо пою. Умею играть на аккордо.

– Весьма интересно… Ладно, я подумаю над твоей просьбой и сообщу своё решение, – произнесла Ахайя и вышла.

Несколько следующих дней она не вспоминала о пленнике. Но как-то вечером, глядя на поющих и веселящихся в передней рабынь, празднующих день именин их подружки, она вспомнила о виоле, вызвала капитана Хорста и велела привести узника. Элану – свою любимую рабыню – послала в сокровищницу за аккордо – клавишным музыкальным инструментом с приятным звуком и складными мехами.

Когда стражники привели пленника, он выглядел подавленным и угрюмым. Равнодушно взглянув на женщину, опустил глаза.

Ахайя жестом отпустила стражников и велела Дайду приблизиться.

– У тебя плохое настроение? – поинтересовалась притворно-сочувствующе. – Тебя кто-то обидел или ты заболел?

– Со мной всё в порядке… – буркнул корсар.

– Вот и славно… Тогда не откажешься спеть что-нибудь?

Дайд покосился на женщину и насмешливо ответил:

– Настроение не простуда. Можно петь и с плохим настроением.

– Я рада, что к тебе вернулось чувство юмора. Садись, сейчас Элана принесёт аккордо, и ты исполнишь для меня один из своих шедевров.

Дайд опустился на резной стул напротив госпожи и сложил на груди руки.

– Не нравится мне твой вид… Ты какой-то бледный. Ты точно здоров?

– Я здоров, но у меня есть сильное желание кого-нибудь прибить… Не выношу клеток, и каждый день пребывания в камере для меня пытка.

– У тебя прекрасная комната. Что бы ты делал, если бы я посадила тебя в настоящую клетку в тёмном сыром подвале?

– Я бы разбил голову о прутья.

– Да, в тебе мало виольской крови… Ты нетерпелив и несдержан.

– Мне не нужна виольская кровь! Я сын своего отца! – с непонятной гордостью воскликнул мужчина.

– Если твой отец был таким же нетерпеливым и вспыльчивым, как ты, тогда понятно, почему твоя мать убила его. Наверное, он сам напросился на неприятности, как постоянно напрашиваешься ты.

Дайд вскочил. Лицо его побледнело, кулаки сжались, глаза яростно сверкнули.

– Не смей говорить плохо о моём отце! Ты… Что ты знаешь о нём?!

– А ты? – спокойно ответила женщина, нисколько не испугавшись внезапной вспышки. – Он умер, когда ты был несмышлёнышем. Ты его не помнишь, и судишь о нём по своим детским фантазиям.

– Конечно, тебе, аристократке, легко смеяться над чужими несчастьями! Наверное, твои родители тебя любили, у тебя была куча нянек, и, конечно же, твоя мать не убивала твоего отца из-за какого-то пустяка.

– Нет, мать его не убивала, – кивнула женщина. – А стоило бы… Когда мне было шесть лет, папаша на моих глазах убил мать… Он был пьяница и лентяй, пропивал все деньги, которые мать зарабатывала тяжким трудом, стирая чужое бельё. Однажды, когда он пропил последнее мамино приличное платье, и она начала упрекать его, он схватил большой мясной нож и всадил ей в грудь по самую рукоятку. Она упала, а этот негодяй начал пинать её ногами, уже мёртвую… Я подбежала и укусила его за ногу… До сих пор помню вкус его крови во рту! Он совсем озверел, мой «драгоценный» папаша, и убил бы и меня, если бы я не вырвалась и не убежала к соседям… Отца казнили, а я осталась сиротой и оказалась на улице. Слава Небесам, эмиссары Школы Меченосцев заметили меня и отправили в крепость. Если бы не они, даже не знаю, кем бы я сейчас была: рабыней, шлюхой?

Пока Ахайя говорила, Дайд слегка остыл и медленно опустился на место. Немного помолчав, он сказал:

– Не знаю, чьё детство было хуже… Извини за вспышку, но я не люблю, когда насмехаются над памятью моего отца. Да, я не помню его и просто выдумал для себя, но мне больно, когда смеются даже над выдумкой.

– Давай оставим наше прошлое и поговорим о настоящем. Я предлагаю тебе службу.

– Снова предложишь рабский ошейник?

– На кой мне цепной пёс? Если я надену на тебя ошейник, то должна буду приставить и охрану. Нет, рабов у меня достаточно. Я предлагаю тебе добровольную службу… Не стану скрывать, ты мне нравишься, Дайд… Тьфу! Имя вот только у тебя дурацкое.

– Альмар… Меня зовут Альмар.

– Прекрасное имя, и нечего его стыдиться!.. Ну, так что скажешь, Альмар?

– Какую должность предлагаешь? Конюха, воина, помощника повара?

Их разговор прервала Элана, принёсшая аккордо.

– Сначала спой мне, а потом поговорим…

Альмар взял инструмент, поставил на колени и пробежал пальцами по клавишам, растягивая меха. Затем устроился поудобней и заиграл. После небольшого вступления зазвучал голос – чистый сильный, высокий. Пел мужчина очень хорошо, Ахайе понравилось. Когда песня закончилась, она сказала:

– Я буду платить тебе два золотых в месяц. Плюс одежда и еда с моего стола. Отдельная комната и мальчик-раб в услужение. Тебя устраивают такие условия?