Слова сливались с возгласами тех, кто, взметнув вверх пустые кулаки, кричал порусски, по-кабардински, по-чеченски, по-осетински, по-армянски, по-гречески…

— Будем… — Воевать…

Владислав снова поднял руку:

— Я понял, — сказал, потом наклонил голову и произнёс: — И да сложу я голову за вас…

Эти слова доставали до глубин души.

— Уже идёт помощь, — снова вздёрнул голову Владислав, его волнистые волосы взметнулись. Оглядел всех пристальным взглядом: — Уже первые добровольцы подошли с Кавказа… В этом мог убедиться каждый, услышав речь людей, чуть ли не босиком, в стёсанной от перехода обуви, стоявших в людской массе. Возгласы одобрения взлетали над головами.

— Мы победим! У нас есть такая сила, о которой не подозревает враг. За нами победа!

Это сказал Ардзимба.

В первых рядах стоял Руслан. Он держал голову прямо. Чувствовал себя необыкновенно хорошо. Жёсткий вопрос: воевать — не воевать? Но решал не Ардзимба, а народ! Ардзимба подчинился воле народа. «Хочешь правду знать — народу дай сказать», — шептали губы Руслана абхазскую поговорку.

Словно всё это происходило не на площади перед санаторием, а где-то высоко-высоко в горах, где вождь говорит со своим племенем и воины дают клятву.

«Туда птица не долетит! Туда зверь не прорыщет! Туда приходят только настоящие воины давать обет! — клокотало в душе Гожбы. — Там слышен голос свыше! Голос ангелов!..»

В толпе некоторые плакали, а кто и скрипел зубами.

Анатолий спрашивал себя: «Насколько затянется война? Если на год — одно, а если на десять лет?» Наташа жалась к его плечу. Где-то в последних рядах всхлипывала Неля Борисовна, уже сама записавшаяся в помощники, ещё даже не зная, в чём будет помогать.

Рядом была жена Анатолия — Людмила. Ей надо срочно увозить своих детей и дочь Наташи в Харьков, а она задерживалась.

Рядом был Василий, а если по имени и отчеству — Василий Забетович. Он снял с лезвия топорика чехол и взмахивал им.

Это были те люди, которым выпало противостоять бронированной, вооружённой до зубов грузинской армии.

С авиабазы Бамбора, что в Гудауте, эвакуировали беженцев. Наташа и Анатолий посадили Людмилу с её двумя детьми и Дианой в самолёт и отправили в Харьков. Самолёт тяжело уходил вдаль, прижимаясь к поверхности воды, словно от кого-то прятался.

Наташа обняла Нелю Борисовну:

— Мама, думала ли ты, что вот так снова на абхазов… Мать прижала дочь:

— Терпи, детка… Анатолий обездоленно смотрел вокруг. Он не знал, доживёт ли до того времени, когда встретится с женой и детьми, но сделать всё от него зависящее хотелось неистово.

Через день Анатолий с Василием Забетовичем отбыли на Гагринский фронт, где грузины захватили Гагру, вышли к российской границе, пытались прорваться к Бзыби, но их остановили в полукилометре до поворота на Пицунду.

Гожбу послали на озеро Рица встречать спешащих на выручку по горным тропам добровольцев. Большими отрядами или по одиночке шли абадзинцы, шли адыгейцы, шли чеченцы, шли кабардинцы, шли осетины. Они шли через перевалы. Их встречали выше озера Рицы и спускали вниз на лошадях, а позже — и на машинах. Кто — с оружием, кто — без оружия, кто — с одним ножом, все спешили к абхазам.

Как только невестка с детьми улетела, Наташа собралась в Эшеру. Хотя её и записали в медработники, но она всё ещё оказывалась не у дел.

Ей говорили: «Подожди, не спеши…»

А ребята приезжали с Гумисты: — Ты чего?! Мы нуждаемся, а ты сидишь!

Как ни отговаривала её мама, как ни просилась с ней: «Давай, я тоже пойду! Стирать буду!» — Наташа «убежала» в Эшеру одна.

Думала: «Как буду оказывать медицинскую помощь? Я в этом ничего не смыслю». Но посчитала, что пригодится в чём угодно: будет таскать воду, готовить пищу… А её сразу отправили на позиции.

К тому времени Сухуми заняли грузины, абхазские отряды находились на правом берегу реки Гумисты, отделявшей город от Эшеры. Эшера — большое село, которое делилось на Верхнюю Эшеру и Нижнюю. Нижняя Эшера тянулась от моря вдоль реки Гумисты, Верхняя — от Нижней Эшеры к горам. Подступы к селениям обороняли разрозненные группы, в которых если и приходилось на полста человек пяток гранат и три-четыре автомата, то уже было хорошо.

В Уфе не жарило, как в Абхазии, но всё равно парило теплом. Жителю столицы Башкирии Сергею часто вспоминалась гудаутская знакомая, которую он знал, к сожалению, не до такой степени, как хотелось, и которую забыть не мог. В последние недели он сидел дома: завод закрылся на неопределённое время, и он остался без работы, а его бывшая жена ушла с ребёнком к своей матери. Отношения супругов не заладились сразу, а когда они развелись, он пытался сгладить острые углы, помогать, но его с некоторых пор не подпускали к ребёнку и гнали.

Он пребывал в подавленном состоянии, когда позвонил корешок:

— В Абхазии война!

— Какая война? — удивился Сергей.

Он участвовал в войне в Афганистане, но та закончилась. А другие войны, если и разгорались, то далеко от райского черноморского уголка.

Он глянул в настенный календарь: 16 августа.

— Пару дней как идёт, — продолжал корешок.

Другой бы, зная, как далеко находится Уфа от Абхазии, вовсе не озаботился известием, а Сергея как стегануло: «Там Наташа! Тайная любовь». Дома ничего не сдерживало, и он недолго думая решил: «Еду в Абхазию!»

На сборы ушло мало времени. Утолкал в рюкзак камуфляжную форму, ботинки, походные вещи. Повесил на пояс нож, привезённый ещё из Афганистана. Написал записку, чтобы не искали: «Еду в Абхазию». Забросил вещмешок на спину — и направился на вокзал. Взял билет на ближайший поезд. До отхода оставалось немного времени, и Сергей успел искупаться в реке.

— Следующее купание — в Чёрном море, — сказал, выбираясь из воды.

Уфа его не удерживала.

В поезде что-то слышал об Абхазии, а что-то и не мог услышать: в вагоне радио не работало, и все пользовались слухами. Дорога тянулась до Волги, потом вдоль Волги, далее по пензенским и воронежским перевалам и прошла в полудрёме.

Когда врезалась в ростовские степи, он спросил себя: «Тебе что, мало? Едешь на войну». Вспомнил, как в Афганистане советская колонна попадала под обстрел, как на станцию напали моджахеды, как гибли ребята, как спасся.

«Почему же сломя голову летишь? Это ведь не отпуск на взморье». И жёстко отвечалось: «Вот и лечу. В Гудауту. К ней». Словно у него не было более важного дела.

Он не знал, что Гудауту уже отрезал грузинский десант, высадившийся под Гагрой, не знал, что весь восток Абхазии, её прибрежная часть, оказался под грузинами. Поэтому утром 18 августа, когда Сергей сошёл с поезда в Адлере, он без всякой задней мысли сел в автобус, чтобы ехать на абхазскую границу на реке Псоу, там пересесть на другой автобус и уже добираться до Гудауты.

Когда подъехал к реке, подошёл к шлагбауму и только тут узнал положение дел.

— Под Гагрой высажен десант… И туда лучше не суйся, — сказал пограничник. — С той стороны — грузинские гвардейцы… Сергей увидел на другом берегу вооружённых мужчин в чёрном.

— И всех сразу задерживают, — продолжал солдат. — Они заняли всю территорию от Псоу и до Бзыби.

— Колхиду? — удивился Сергей.

Где бы он ни бывал, местность запоминал до тонкостей.

— Абхазы не подпустили к Бзыби… Держат перед пицундским поворотом.

«Абхазы до Бзыби. А мне надо в Гудауту», — прикинул путь Сергей. Его даже не посетило сомнение: не вернуться ли в Уфу? Он относил себя к парням, которые принимают трудности как препятствия, которые нужно преодолеть, а не которых следует избегать.

Осмотрелся, вспомнил дорогу, которой столько раз проезжал от Псоу до Гудауты, и решил: «Опыт-то у меня есть. В спецподразделении служил, хоть и срочную службу. Пешком пройду».

Август припекал. Плескались о камни волны. Трещали цикады.