Со стороны остальных офицеров, собравшихся в бункере главнокомандующего, послышался шепоток одобрения. Но грохот канонады, проникший в бункер снаружи, заглушил их невнятные голоса. Судя по всему, русские под прикрытием мощной артподготовки перешли в очередное наступление на германские позиции.

Генерал фон Зейдлиц-Курцбах умоляюще посмотрел на Паулюса:

— Прошу вас, ослушайтесь этого приказа. Надо сделать попытку вырваться из грозящего нам полного окружения, пока еще есть время!

— Правильно, правильно! — поддержали его другие офицеры. Стены бункера буквально ходили ходуном от ракетных разрывов, которые сотрясали мерзлую землю в каких-то метрах от этого места.

— Кому-то из нас наверняка удастся пробиться в расположение армии фон Манштейна. Ведь у нас по-прежнему имеются танки. — Фон Зейдлиц-Курцбах махнул рукой в сторону штандартенфюрера Хорста Гейера, который, стоя в дальнем углу бункера, машинально почесывал свой длинный крючковатый нос, благодаря которому, собственно, и заслужил свое прозвище «Стервятник»[5]. — На острие прорыва мог бы пойти штурмовой батальон СС «Вотан» под командованием штандартенфюрера Гейера. Я убежден, что его бойцы сумели бы пробить заслоны русских, а за ними последовали бы и мы. Если… — Фон Зейдлиц-Курцбах замолчал, заметив, что Паулюс не слушает его.

Фельдмаршал медленно покачал головой — так, как это сделал бы очень старый человек.

— Мы не имеем права ослушаться приказов, которые исходят от нашего дорогого фюрера, — произнес он. Тон Паулюса говорил о том, что он уже принял окончательное решение. — Итак, вы все должны вернуться в свои части и подразделения, которыми командуете. По нашим разведданным, русские могут предпринять полномасштабное наступление незадолго перед наступлением полной темноты — то есть примерно в пятнадцать ноль-ноль. Все должны быть готовы отразить эту атаку.

Генерал фон Зейдлиц-Курцбах открыл было рот, точно собираясь выразить свой протест против этого решения, однако не сказал ничего. Вместо этого он с готовностью прищелкнул каблуками — точно так же, как и все остальные офицеры.

Паулюс приложил правую руку к околышу своей фуражки, показывая, что офицеры могут разойтись.

Подавленные и бледные от волнения, те вышли из бункера. Каблуки их сапог простучали сначала по мерзлым ступенькам, а затем по осколкам камня и льда, которые покрывали все пространство снаружи. Вокруг стояли мрачные остовы полуразрушенных домов. Снова шел густой снег. Крупные снежинки беспрерывно сыпались с серо-свинцового неба — и, казалось, они будут так падать вечно. Однако транспортный самолет, прилетевший из тылового аэродрома, все-таки пытался зайти на посадку даже в этих небывало сложных метеоусловиях, чтобы доставить драгоценные припасы, столь необходимые для запертой в котле Шестой армии. Без этих припасов и вещей, которые доставляли трехмоторные «Юнкерсы-52», ласково прозванные солдатами «тетушки Ю», запертые в котле войска не продержались бы и суток.

Стервятник поднял повыше меховой воротник своей шинели и поправил монокль в правом глазу. «Этот идиот-пилот не должен бесконечно кружить над взлетно-посадочной полосой, — подумал он, — иначе русские рано или поздно просто собьют его». Истребители «Як», а также зенитные орудия русских постоянно выискивали в небе плохо защищенные немецкие цели — и тут же пытались их уничтожить. Неприятель отлично знал, что если даже ему и не удастся сокрушить немецкие войска, запертые в Сталинградском котле, при помощи решительной атаки, то он в любом случае сумеет обезвредить их, заставив голодать. В конце концов, немцам не останется никакого иного выхода, кроме как сдаться. Солдаты и так уже давно получали лишь одну треть от обычного продовольственного рациона, и их основным питанием все чаще становилось мясо их собственных лошадей, которое они варили и съедали. А в буханках хлеба, выпекаемого походными пекарнями, содержалось уже больше пыли и опилок, чем настоящей муки.

Из снежной пелены метели появилась фигура второго по рангу офицера батальона СС «Вотан» — штурмбаннфюрера Куно фон Доденбурга. Фуражка молодого офицера, как обычно, была лихо заломлена, несмотря на ужасную непогоду. Он отдал Стервятнику честь и без всякой паузы спросил:

— Каковы будут приказания, господин штандартенфюрер[6]? — Серьезное лицо фон Доденбурга выглядело сосредоточенным и выражало предельную озабоченность.

Гейер даже не потрудился отдать честь в ответ — это потребовало бы от него слишком больших усилий, а сейчас он предпочитал беречь буквально каждую крупицу своих сил.

— Никаких приказаний не поступало, — произнес он со своим ярко выраженным прусским акцентом. — По крайней мере, с самого верха. Фюрер просто распорядился, чтобы мы продолжали сражаться до последнего солдата и до последнего патрона.

Кончик его огромного носа презрительно дернулся:

— Все это было очень похоже на напыщенную тираду из какой-то трехгрошовой бульварной книжонки. А Паулюс безропотно кинулся выполнять его вердикт.

Штандартенфюрер замолчал и стал вглядываться в снежную завесу.

Пилот «Юнкерса», все круживший над аэродромом, наконец-то решил приземлиться. Он направил свою машину вниз, и колеса самолета коснулись заснеженной поверхности степи. Несколько раз подпрыгнув, «Юнкерс» начал постепенно тормозить, снижая скорость. К нему тут же кинулась толпа раненых, которые стояли возле ограждения аэродрома и сторожили каждый прилетавший и улетавший самолет. Фельджандармерия пыталась сдерживать их, но тщетно — раненые неудержимо рвались к самолету, несмотря на бушующую снежную бурю и наставленные прямо на них дула ружей и пистолетов фельджандармов. Все мечтали лишь об одном: унести ноги из Сталинградского ада. Взоры всех этих людей были прикованы к самолету.

— Несчастные калеки, — сочувственно проронил фон Доденбург, заметив, как к самолету устремился солдат, лишившийся обеих ног. Он еле полз, кое-как устроившись на самодельной тележке на колесиках. Вслед за ним по снегу тянулся кровавый след.

— Еще неделя в таких условиях — и бойцы нашего собственного «Вотана» будут выглядеть не намного лучше, — мрачно заметил Стервятник. С выражением глубочайшего презрения он смотрел на офицера, который совсем не выглядел раненым, но при этом без всякого стеснения попытался сунуть целый ворох банкнот фельдфебелю из фельджандармерии, заведовавшему доступом на борт самолета, чтобы тот пропустил его на взлетное поле.

Самолет проехал по снегу последние метры и, наконец, остановился, замерев посреди взлетно-посадочной полосы. Толпа раненых тут же бросилась к нему. Люди отбрасывали в сторону свои костыли, толкали друг друга, только бы побыстрее пробиться к заветному борту. Экипаж самолета между тем выгружал доставленные из тыла припасы, швыряя ящики прямо на снег. Фельджандармы держались в стороне. Они прекрасно понимали, что пытаться отогнать толпу раненых от самолета в этот момент — чистое безумие. Их просто растоптали бы, если бы они попытались вмешаться в происходящее.

Пилот, который так и не выходил из кабины, принялся снова прогревать двигатели «Юнкерса», готовясь к взлету.

— Они хотят улететь! — пронесся крик среди толпы. — Хотят улететь без нас!!!

Отчаявшиеся люди опять бросились к самолету. Солдат, потерявший обе ноги, не удержался и свалился со своей самодельной тележки. Толпа раненых тут же растоптала его.

— Вот как ведет себя великая германская армия в России зимой 1942 года, — презрительно процедил сквозь зубы Стервятник, протирая стеклышко своего монокля.

— Несчастные идиоты, — бросил фон Доденбург. Он смотрел, как самолет начинает свой разбег по взлетной полосе, готовясь взлететь. Раненые хватались за его крылья и фюзеляж, отчаянно пытаясь хоть каким-то путем проникнуть вовнутрь. — Они думают, что это их последняя возможность спастись и уцелеть, и…

Он замолчал. Из-за пелены пурги неожиданно выскочил советский «Як». Он пикировал прямо по направлению к транспортному самолету на скорости 400 километров в час. Из его четырех пулеметов, установленных в крыльях и начавших одновременно бить по «Юнкерсу», вырвались языки алого пламени. Пули тут же пробили фюзеляж немецкого транспортника сразу во многих местах. Раненые с воплями повалились в снег. Многие из них оказались ранеными снова — или уже убитыми. Пилот «Ю-52» пытался уклониться в сторону, чтобы избежать смертоносного огня, но безуспешно. Наконец, его самолет поднялся в воздух — но буквально в ту же секунду загорелся мотор на правом крыле. Пилот пытался удержать в воздухе свою машину с ярко пылающим двигателем, но это ему плохо удавалось. «Юнкерс» вдруг резко клюнул носом вниз, и в следующую секунду с ужасающим грохотом врезался в землю. В следующее мгновение он взорвался. Языки пламени охватили искореженный фюзеляж. Во все стороны от обезображенного самолета отползали люди. Одежда на них горела, и они практически безуспешно пытались сбить пламя.