— О Господи, Шульце, — прошептал Матц. — Ты просто не представляешь себе свою собственную силу, парень. Погляди, что стало с его рожей.

— Да ладно, это был всего лишь дружеский шлепок, — беззаботно ответил Шульце. — Просто не понимаю, из-за чего они устроили всю эту суматоху.

Офицер интендантской службы закашлялся, и из угла его разбитого рта потекла тонкая струйка крови.

— Да он к тому же еще больной и заразный, — без всякого сочувствия заметил Шульце. — Наверняка заразил всю нашу жратву своими погаными микробами.

— Кончай слюной брызгать, Шульце, — предупредил его Матц. — Он приближается, черт побери.

Медленно, поддерживаемый с обеих сторон травмированный штабсинтендант стал двигаться вдоль выстроившихся в одну шеренгу бойцов батальона. Он долго и пристально вглядывался в лицо каждого, и, казалось, проходила целая вечность от его очередного шага до следующего.

Стоявшие в конце шеренги Матц и Шульце напряглись. Они прекрасно понимали, что, как только офицер опознает их — в чем не могло быть никаких сомнений, — то Крадущийся Иисусик немедленно распорядится их арестовать. Еще до того, как их выстроили здесь, Шульце сказал Матцу: «Этот ублюдок, Крадущийся Иисусик, отправил бы в гестапо даже собственную мать — если бы только она у него имелась. А когда он сделает это с нами, то мы окажемся в дерьме по уши».

Однако Матц, напротив, отнесся к такой перспективе довольно беззаботно:

— И что такого? Все, что они с нами сделают — это пошлют обратно в военную тюрьму в Торгау. Но благодаря этому мы, по крайней мере, выберемся из этой чертовой дыры, где сдохнуть гораздо легче.

Но ничего этого не произошло. В тот самый миг, когда штабсинтендант, трясясь от ярости, остановился перед застывшим в каменной неподвижности Шульце, которого сразу же опознал, огромные двери бывшего цеха широко распахнулись. В проеме показался Стервятник. Его лицо раскраснелось, глаза вылезали из орбит. В этот миг он походил на буйнопомешанного.

— Внимание! Внимание! Тревога! — прокричал он страшным голосом. — Русские перешли в наступление и смяли этих чертовых макаронников, чьи позиции находятся южнее нас! Все итальяшки в полном беспорядке отступают. Приказываю всем приготовиться к немедленному выступлению!

— Но, господин штандартенфюрер, — попытался прервать его адъютант. — Мы только что опознали преступника, который избил несчастного господина Эрле и разграбил его склад…

— У меня нет сейчас времени заниматься всей этой чепухой, — отрезал Стервятник. — И мне будет нужен каждый боец «Вотана», который только есть в наличии.

Крадущийся Иисусик стиснул свои слабые кулаки в бессильной злобе. Но он ровным счетом ничего не мог с этим поделать.

Фон Доденбург быстро прошагал вдоль шеренги бойцов батальона и, подмигнув Шульце, приказал:

— Всем разойтись. Быстро! Приготовьте оружие и ожидайте дальнейших распоряжений.

И, развернувшись, Куно быстрым шагом направился к Стервятнику, который дожидался его.

— Вам все ясно? — воскликнул Крадущийся Иисусик. — Вы слышали приказ. Выполняйте!

Шульце посмотрел на Матца.

— Матц, мне кажется, я только что обоссался от страха.

— Тебе кажется, что ты это сделал? — прошипел Матц. — А про себя я могу сказать, что я-то точно обоссался!

И они вместе с другими бойцами «Вотана» выбежали из заброшенного цеха, в котором остались беспомощно стоять штабсинтендант и трясущийся от ярости Крадущийся Иисусик. Но в эту секунду даже до них дошло, что сейчас настало время последнего сражения под Сталинградом.

Та же самая мысль промелькнула сейчас и в мозгу Стервятника. Стоя перед зданием бывшего завода среди медленно падающих с неба густых снежинок, которые, казалось, чуть-чуть заглушали непрерывный рев артиллерийской канонады русских, он бросил фон Доденбургу:

— Следующие четыре часа или около того станут для нас решающими. Вам это понятно, штурмбаннфюрер?

Куно, который лихорадочно обдумывал ситуацию, кивнул в знак согласия.

— Если командующему нашей Шестой армией не удастся к наступлению ночи стабилизировать линию фронта на южном направлении за счет переброски туда дополнительных воинских контингентов — причем, конечно, это должны быть в первую очередь немецкие войска, — то русские бросят в прорыв еще больше своих дивизий. При этом, как известно, иваны значительно превосходят нас, немцев, в искусстве ночного боя. А итальянцы ночью, по-моему, воевать вообще не умеют.

Стервятник холодно улыбнулся.

— Да, я полагаю, что эти господа-южане употребят всю свою энергию на то, чтобы драпать и драпать подальше — на протяжении всей этой ночи. — Улыбка исчезла с его лица. — Бог его знает, откуда у Паулюса могут найтись свежие подкрепления. Вся Шестая армия доведена до крайности, все наши подразделения устали и измотаны.

— А какие последние новости вы получили из штаба Паулюса, господин штандартенфюрер? — спросил фон Доденбург. Он заметил, что прямо перед ними в свинцовое небо взмыли красные сигнальные ракеты — указание на то, что и на этом участке фронта русские тоже пошли в прорыв. Впрочем, это, скорее всего, был отвлекающий маневр с их стороны, направленный на то, чтобы заставить немцев занять в этом месте оборону и не двигаться, лишив тем самым помощи итальянские войска на южном направлении.

— Новостей было не слишком-то много. Господа с малиновым кантом на брюках, — Стервятник имел в виду работников штаба, — проинформировали нас, что русские сумели пробить десятикилометровую брешь на участке фронта, удерживаемом итальянцами. Они также довели до нас информацию о том, что в настоящий момент невозможно сделать буквально ничего для того, чтобы исправить эту ситуацию. При этом, однако, они уверяют нас, что беспокоиться не о чем. Командующий армией фельдмаршал Паулюс полетел туда на своем личном самолете, чтобы осмотреть этот участок фронта. — Стервятник выдавил циничный смешок: — Как будто само наличие десятикилометровой бреши не говорит ему о том, что все это — не что иное, как решительное наступление русских. Но до того момента, пока оттуда не вернется Паулюс и не сделает свои выводы об обстановке, ничего предприниматься не будет.

— То есть никто не объявлял общей тревоги? — быстро спросил фон Доденбург, до которого сразу же дошло, что Стервятник объявил тревогу по своей личной инициативе, не согласовав это ни с кем.

— Именно. И кто колеблется в такой момент сражения, тот просто гибнет. Слова Наполеона, кажется… Но если Наполеон и не говорил такое, ему следовало бы это сделать. В течение ближайших суток, мой дорогой друг, Шестая немецкая армия начнет разваливаться. И тогда принимать ответственные решения придется уже не скромным оберстам вроде меня, а обычным фельдфебелям и даже рядовым. Поверьте мне, фон Доденбург, — скоро каждый будет драться сам за себя, и дьявол уничтожит при этом слабейших. Но я прослежу за тем, чтобы ничего подобного с «Вотаном» не случилось. А теперь давайте направимся в штаб, чтобы выяснить, нет ли каких-то новостей от нашего летучего командующего Шестой армией…

Казалось, все итальянские войска, какие только сражались на русском фронте, пришли в движение. Везде по запруженным дорогам медленно ползли колонны телег и повозок, в которые были впряжены измученные лошади. Итальянцы спасались бегством от русских, которые непрерывно наступали на них, убивая, режа и насилуя (среди итальянских войск было немало проституток из передвижных фронтовых борделей, а также любовниц старших офицеров). Голодные, замерзшие, истощенные и перепуганные, итальянцы пешком тащились в тыл, поскальзываясь на обледенелых дорогах. Счастливчики ехали на повозках; внутри них под брезентом были установлены печки, из труб которых вылетал теплый дымок. Это было изнурительное, мучительное бегство, очень похожее на то, которое испытала Великая армия Наполеона, отступавшая из России в начале XIX столетия. Южане больше всего боялись попасть в руки русских, которые безжалостно преследовали их по пятам и готовились жестоко отомстить всем, кто вторгся в пределы их великой родины. Страх перед русскими неудержимо гнал вперед всех — от благоухающих одеколоном подтянутых штабных офицеров до последнего солдата, который едва мог ковылять.