Всякий другой на его месте думал бы так же, произносил бы с сомнением те же слова.

Но нет! При свете пламени можно было до мелочей рассмотреть этих мнимых птиц.

Вдруг они как бы повисли в воздухе и затем все вместе с гортанными криками полетели и повисли на скале, наиболее отдаленной от костра. Они держались там, на камне, как летучие мыши, головою вниз, устремив желтоватые глаза на лодку, где двигались люди.

Беран и Мадемба видны им были отчетливо, освещенные пламенем.

И, быть может, эти чудовища в своей животной бессознательности были смущены присутствием существ, доселе никогда не виданных.

Лоб Берана был покрыт каплями пота.

— Возможно ли? — думал он.

Перед ним в один миг как бы спала завеса и стало видно бесчисленное множество необычайных вещей и непостижимых событий. Вещей, которых отказывается принять разум. Событий, перед лицом которых человек мучительно спрашивает себя, не спит ли он, не сошел ли он с ума.

Итак, доктор Шифт с полным основанием считал возможным, что экспедиция на своем пути встретит следы минувших эпох.

И вдруг Беран вздрогнул и пугливо пробормотал:

— Но… тогда Шифт не сумасшедший… Во всяком случае, причина его безумия не та, какую мы, Райнар и я, ему приписываем… Он видел птерозавров… возможно, что он видел и других животных, не менее фантастических… А антропопитеки, которых он описывал?

Исследователь остановился.

Нет… он не может верить в подобные нелепости.

Он сжал руками лоб, как бы боясь за рассудок, который начинал мутиться. Он боялся сойти с ума. Он взял свой платок, опустил в воду и смачивал свои трепещущие виски и влажный затылок.

Напрасно пытался он подыскивать разумные и убедительные доводы, способные прогнать жуткие образы, которые теснились в его мозгу. Какой-то внутренний голос говорил ему, что впереди его ожидают события неожиданные, невероятные. Он вспомнил странное беспокойство, охватившее его в последние два дня.

В эту минуту около него раздался голос Мадембы, тихий и грустный.

Негр кротко говорил:

— Ты видишь, мессиэ? Здесь нет хорошо.

Бедный Мадемба. Он молча, с покорностью дикаря и фаталиста, переносил ужасы и страх, охватившие в этот момент его мозг с той же силой, как мозг исследователя.

— Милый мой Мадемба, видел ли ты таких птиц когда-нибудь?

На физиономии Мадембы отразилось сильное изумление, и он ответил быстро, испуганным голосом:

— Эта не птица, мессиэ…

— Что же это?

— Это… колдун, — проронил негр, дрожа от страха.

Беран улыбнулся. Он знал, как чернокожие племена сильно боятся колдовства.

Колдун, в глазах сородичей Мадембы, существо, одаренное сверхъестественной силой. Он знает тайну всех растений, он знает все, он может все… И потому негр думал, что какой-то могущественный колдун захотел помешать белым людям проникнуть в болота. И вот он просто-напросто воспользовался своим могуществом, чтоб создать необыкновенных животных, которые бы напугали дерзких, желавших осквернить болото.

Между тем незаметно начинало светать. На скале, между птерозаврами, как казалось, шло беспокойное движение.

И вдруг все вместе, с хриплыми и резкими криками, они отцепились от камня.

Тяжелые взмахи крыльев довольно долго раздавались в воздухе и казались каким-то грозным скрежетом.

Они быстро кружились между тесными скалами, постепенно поднимались все выше и выше и, казалось, готовились к отлету.

— Счастливый путь, — проговорил исследователь.

И, обратясь к Мадембе, добавил шутя:

— Ну что ж. Твой колдун совсем не злой. С его стороны было даже любезно прислать подобных птиц. Это нас развлекло.

Но негр, крепко целуя свой талисман, висевший на шее, запинаясь от испуга, проговорил:

— Ах, господин. Не надо смеяться. Подожди. Мадемба думать — это все не конец.

Леон вздрогнул. Неужели инстинкт чернокожего чует новые опасности и новые зрелища столь же необычайные?

Молодой человек замолчал, наблюдая, как последние птерозавры исчезли из вида. Над головой в вышине забелело небо, предвещая близость дня.

О сне не могло быть и речи. Опасаясь, что птерозавры снова вернутся, Беран и Мадемба не спали оба.

Но все было тихо.

Путешественники наблюдали, как медленно исчезал сумрак. День занимался, на востоке было тускло. Листья не шевелились. Над стоячей водой поднимался пар и, медленно тая, терялся в бело-сером небе, понемногу начинавшем синеть. Затем поднялся красный солнечный диск, — как бы с трудом проникая в слишком густую атмосферу. Красные полосы бороздили низкий горизонт. Удушливая жара немедленно воцарилась. Прежняя томящая душу тишина нависла над природой.

Леон Беран внимательно исследовал место, где они находились.

— Эта бухта напоминает норвежский фиорд, — раздумывал он. — Такой же маленький залив, те же отвесные скалы, его сжимающие. Только в фиордах несколько прохладнее, к счастью для туристов.

Беран не знал, на что решиться.

Повернуть ли ему на барке обратно и в другом месте искать след экспедиции или попытаться выбраться наверх из узкого прохода?

Он колебался.

— Рассудок, — говорил он сам с собой, — побуждает меня повернуть обратно: кажется невозможным, чтоб ученые пытались взобраться на эти крутые обрывы. И все же крест, которым они отметили этот проход, меня смущает. Такой значок не может быть случайным. Или он должен помочь экспедиции лучше ориентироваться в случае ее обратного путешествия, или он должен облегчить поиски, предметом которых могла стать та же экспедиция. В обоих случаях они бы остереглись делать пометку, противоречащую принятому ими направлению. Несомненно, тут была их стоянка, и отсюда они взбирались по откосам этих скал. Но как, черт возьми, это им удалось?

Леон Беран решил возможно лучше исследовать береговые обрывы.

Карабкаясь по скалам, он приблизился к тому месту гранитной скалы, где был начертан латинский крест. У него вырвался крик изумления.

— Да здесь лестница.

Сумерки, бессонная ночь, световые переливы утренней зари мешали ему разглядеть легкие скалистые выступы, на некотором расстоянии один от другого, как бы природные ступени, по которым можно было достигнуть вершины берегового обрыва. Легко сказать — лестница. Очевидно, один из чернокожих проводников, держась за лианы и ветки деревьев, совершил успешно восхождение, захватил с собой веревку и, таким образом, устроил удобный подъем и спуск для всех членов экспедиции между уровнем воды и вершиной скал.

— Сомненья нет, — пробормотал исследователь, — здесь их след.

Он повернулся к Мадембе.

Негр, воспользовавшись остатками костра, приготовил горячий завтрак из сгущенного кофе и молока.

— Хорошо кушать, мессиэ, — улыбаясь белизной своих зубов, пригласил он своего патрона.

— Ты чудесно придумал, Мадемба, что приготовил немного молочного кофе. После пережитых за ночь волнений это нас хорошо подкрепит.

И Леон Беран с большим удовольствием принялся за завтрак.

Затем, осмотрев еще раз бухту, он отдал приказ:

— Мадемба, мы должны собраться, чтоб идти пешком.

— Да, мессиэ. Но где мы идти?

— Наверх.

Изумленный негр поднял голову и смотрел по направлению, указанному Леоном. Это была вершина обрыва над тем местом, где краснел крест.

Мадемба отрицательно покачал головой.

— Невозможно, господин. Мы не птицы.

— Нет, Мадемба. Но можно карабкаться по скале. Я исследовал это вблизи только что.

— Если ты смотреть, очень хорошо, — доверчиво ответил негр, фаталист, как и все его сородичи.

— Мы частью разгрузим лодку, подтянем ее насколько можно дальше, в это скалистое углубление. Ты нарежешь веток, и мы ее почти всю ими накроем.

Тщательно осмотрев багаж, Беран оставил в лодке только то, что они не могли взять с собой.

Негр в это время, вооруженный топориком, рубил ветки. Затем он помог исследователю переправить лодку под скалистый выступ, где она была укрыта в случае возможной непогоды.