По приметам я определил, сколько пробежал. Пять километров, десять, пятнадцать. Но мы, пограничники, были хорошо натренированы. На соревнованиях, которые устраивались на заставе в воскресные дни, каждого можно было назвать отличным бегуном. И это нам помогало на службе.

Но вот я внезапно остановился, словно наткнулся на невидимое препятствие. Я еще не увидел, но уже почувствовал, что где-то рядом находятся люди, что их несколько человек. Что делать? Отступать не годится. Вступать же с ними в неравную схватку — толку мало. У меня только маузер, они же наверняка хорошо вооружены. «Так, — сказал я сам себе, — не спеши, не торопись, все взвесь, все обдумай. Прежде всего, следует уточнить, сколько нарушителей, а потом действовать».

Нарушители перешли на умеренный шаг, видимо, полагая, что оторвались от погони, если только она была. Они не слышали, что кто-то шел сзади, по их следам. Это я сразу понял по их поведению. Следуя по пятам, определил, что их трое, всех их разглядел и наметил, кого нужно брать в первую очередь.

Один был вооружен парабеллумом и держал его наготове, у других в руках оружия не было.

Они остановились на короткий привал. Долговязый, тот, что был с парабеллумом, прислонился спиной к дереву, двое остальных прикуривали. Я даже уловил дым ароматного, дорогого табака. Незаметно подкравшись к нарушителям и хоронясь за стволом дерева, я громко крикнул:

— Бросай оружие!

Тот, что был с парабеллумом, растерявшись от неожиданности, наугад выстрелил три раза и выронил оружие. Он так и остался на месте, словно загипнотизированный. Двое других, бросив папиросы, метнулись в разные стороны.

Приказав Ингусу преследовать убегающих, я связал пойманного. Он даже не сопротивлялся.

Второго поймал Ингус.

— За мной! — приказал я ему и повел в сторону, где лежал связанный. Ингуса оставил сторожить диверсантов, а сам отправился искать третьего.

Тот по-заячьи петлял среди леса, но, видимо, потерял от страха ориентировку. Стал спускаться по ручью, но не рассчитал, что ручей делает резкий поворот и ведет в ту сторону, где он был недавно со своими напарниками. Поэтому я спокойно поджидал его возле склоненной к воде ивы. Он подбежал ко мне вплотную и сразу же, как только я шагнул ему навстречу, поднял руки.

Я свел всех троих вместе. Развязал первого. Приказал им поднять руки и начал обыскивать. Держа в одной руке маузер, другой ощупывал карманы и одежду нарушителей. Ингус лежал в траве рядом.

Я обыскал одного, другого, забрал их документы, отбросил подальше их оружие. Подошел к третьему, и вдруг почувствовал сильный удар по голове. Диверсанты скрутили меня. Кровь заливала лицо. Я изо всех сил старался не потерять сознание, устоять на ногах. Понимал: если упаду, то тогда — конец. Вырываясь из цепких рук лазутчиков, я подставил одному подножку, второго ударил наотмашь. Силы были неравные. Ингусу я не мог подать команды. Но он сам увидел, что хозяину приходится туго, и бросился в самую гущу свалки. Он повисал то на одном диверсанте, то на другом, а они словно не замечали страшных укусов собаки: им нужно было разделаться со мной, а потом уже можно было покончить с овчаркой.

У меня гудела голова, перед глазами плыли розовые круги. Силы были на исходе. Диверсантам все же удалось повалить меня на землю. Оружия у них не было. И они всеми силами стремились завладеть моим маузером. Я прижал его к груди. Мне ломали пальцы, выворачивали руки, но я сопротивлялся.

Когда Ингус схватил одного из шпионов за шею, я, выбрав момент, нажал на спусковой крючок — нарушитель был убит наповал.

Двое других вскочили на ноги и скрылись в кустах. Я лежал, не в силах подняться. Кружилась голова. Много потерял крови. Гимнастерка — хоть выжимай: мокрая от пота и крови.

Ингус ходил рядом, посматривая по сторонам: как бы кто не приблизился ко мне.

— Ингус, — позвал я своего друга. Овчарка подошла. Я ухватился за ее шею, кое-как поднялся. Но мысль, что диверсанты могут уйти, сверлила голову. Нет, я их задержу, во что бы то ни стало.

— След, Ингус! — я пристегнул поводок к ошейнику собаки и, временами теряя сознание, словно проваливаясь в какую-то яму, переставлял ноги, совершенно не чувствуя прикосновения их к земле.

Превозмогая приступы тошноты и тупую боль в затылке, я почти ничего не видел и не слышал, и полностью полагался на Ингуса: он знает, куда мы спешим, что мы должны делать.

В густом перелеске я настиг одного. Тот оглянулся и не поверил своим глазам: я был жив, и, наверное, страшен: волосы спутались и слиплись, лицо стянуло от высохшей и размазанной крови.

— С-с-дд-даюсь, — прошептал он и остановился.

— Если будешь бежать вслед за овчаркой и поможешь поймать своего напарника, тебе сохранят жизнь, — сказал я.

Диверсант молчал.

— Ну, — напомнил я ему, — понял?

— М-меня все ррр-авно ждет сс-мерть! — ответил лазутчик и всхлипнул.

— Беги, — прикрикнул я на него, — иначе будет хуже, — и погрозил маузером.

Лазутчик посмотрел на оружие, встретился с моим жестким взглядом и побежал. Неторопливо и неохотно. Сделав несколько сот метров, он упал на землю, стал кататься по ней и кричать:

— Убивай, убивай, но дальше не сделаю ни шагу.

Что ж, решил я, уговаривать бесполезно. Только время зря потеряешь. А сейчас каждая минута дорога. Пришлось его связать так, чтобы он не дотянулся рукой до другой руки и не мог встать.

В это время товарищи, искавшие меня, шли по моему следу. Услышав треск ломающихся ветвей, они преградили путь второму диверсанту. Тот повернул назад, но увидел меня и устало опустился на траву.

Мы пошли в обратном направлении, чтобы подобрать связанного и убитого.

Вот и знакомая поляна. Но что это? Связанного нарушителя на ней не оказалось. Может быть, я ошибся? Осмотрелся. Нет, вышел правильно. Поляну я не мог перепутать. Да вот и высокое развесистое дерево. Примята трава. Недалеко я увидел обрывки веревки. Странно, она была надежной, как же лазутчик смог ее разорвать? И только когда я взял в руки один обрывок, сразу все понял. Подкатившись к дереву, сломанному бурей, нарушитель перетер веревку и ушел.

— Найдем, — уверенно сказал я товарищам, потому что не сомневался: обессиленный человек постарается где-нибудь затаиться.

— Оставайся здесь, — предложили бойцы, — приведи себя в порядок, а мы займемся поиском.

Но я не хотел оставаться. Ополоснул лицо в реке, и как будто легче стало. След уходил в лес неровной дорожкой. Значит, лазутчик бежал на последнем дыхании. Его поводило из стороны в сторону. Потом он выдохся. Перешел на шаг. Видимо, каждый шаг ему давался с большим трудом. Он все чаще и чаще отдыхал, прислонившись спиной к деревьям. Садиться боялся, не надеясь на то, что потом сможет подняться.

Мы прошли несколько километров и вдруг потеряли след нарушителя. Куда же он мог подеваться? Как обычно в этих случаях, стали ходить по кругу, все время расширяя его диаметр. Следа не было. Спрятаться здесь он нигде не мог. В чем же дело? Я глянул ни дерево и увидел среди ветвей человека. Он недвижно лежал на ветвях.

— Спускайся! — крикнул я и постучал по стволу.

В ответ — ни звука.

— Да он, наверное, спит, — сказал кто-то из товарищей.

— Или потерял сознание, — добавили другие.

Пришлось лезть на дерево и снимать его. Лазутчик не приходил в себя, когда мы его спускали на веревках и потом, когда уже лежал на земле.

Я открутил крышку фляги, брызнул водой ему в лицо. Нарушитель с трудом открыл веки, сел, пошатываясь, обвел нас мутными глазами. Мы помогли ему подняться. Но ноги не держали его.

Долговязый стоял тут же и, кривя губы, с презрением посматривал на своего напарника.

— Бери его на спину, неси, — приказали ему.

Долговязый передернул плечами, но не сказал ни слова. Мы шли впереди, диверсанты — сзади. На развилке дорог должна была ждать нас подвода. Из-за поворота мы уже увидели ее. Но в это время послышался сзади глухой стук, и мы обернулись. Это лазутчик, который нес своего напарника, перебросил его через голову, да так, что сразу же убил его.