В. Брайсленд

Дочь творца стекла

(Хроники Кассафорте — 1)

Перевод: Kuromiya Ren

КНИГА ПЕРВАЯ

Каза Диветри

1

Из всех необычных традиций южных берегов, пожалуй, милее всего оказаться в городе Кассафорте, где по ночам гудят в рожки в традиции, что не нарушалась веками.

— Целестина дю Барбарей «Традиции и причуды Лазурного берега: справочник для путника»

Закат на балконе дома ее семьи был любимым для Рисы Диветри. За мостом Муро на западе солнце задело горизонт, и каналы города сияли. Вода и свет мерцали рябью до места, где Риса сидела на широких каменных перилах балкона, и ей казалось, что солнце протягивало к ней длинные пальцы. Она подумала, что расплавленное стекло было таким же раскаленным и красным, когда его доставали из печи.

Если бы кто-то заглянул в ее душу в ту ночь — ее последнюю в семье Диветри — он увидел бы, как сильно и она пылала?

В сумерках перила из известняка были теплыми и удобными, и она сидела на них. Внизу тянулись ветки кривого и старого оливкового дерева. Если Риса качала ногами, листья щекотали ей пятки. Далеко внизу корни дерева обвивали камни, склон спускался к каналу, и там гондольер пел медленную и красивую песню, проплывая мимо. За одинокой фигурой лежала площадь Диветри, а потом бежевые здания Кассафорте.

Рядом с ней стоял и прислонялся к перилам отец Рисы, он поймал мелодию гондольера и сам ее напевал, разглядывая город. Ее мать сидела неподалеку, задумавшись, на скамье на красно-черной плитке. Джулия Диветри, казалось, всегда улыбалась. Ее длинные темные волосы были заплетены с шелковым шнурком, ниспадали на ее плечо и платье косой. В руках она держала мольберт и кусочек красного мела. Ее пальцы плясали над бумагой.

— Кровь Буночио, — сказал отец Рисы, кивнув на рисунок матери. Он подмигнул Рисе. — Огненная и творческая!

— Ты женился на мне за мою смелую кровь, Эро, — ответила весело ее мать. Она продолжала делать набросок, изображая то, что потом нанесет на свои знаменитые окна. — Мне бы ее больше. Никогда не могу правильно изобразить купол замка, — она протянула рисунок. Ее идеальные линии набросали круглую крышу тронного зала замка. Еще несколько запечатлели две луны над ней, размещенные в идентичных созвездиях.

— Твоего таланта и огня хватит на нас двоих, любимая, — сказал он. — Я понял в первый день, когда увидел тебя, когда ты выглянула из окна и окликнула меня!

— В тот день я ощущала себя смелой.

— Ты была очаровательна, дорогая.

— Я знала, что увидела хорошего человека, — губы матери Рисы изогнулись, она вернулась к рисунку. — Даже если он оказался просто незнакомцем, проходящим по улице, — от знакомой истории Риса улыбнулась, она была рада услышать это в последний раз.

Каким бы ни было время года или время дня, город всегда притихал, когда близился ритуал. В некоторые ночи она точно видела, как музыкант короля занимал место на вершине купола замка, но ее отец говорил, что это ей казалось. Купол был самой высокой точкой города, но замок был далеко, чтобы она заметила такое.

— Риса? — улицы притихли в предвкушении, ее отец протянул руку. — Ты не против?

Она просияла от приглашения, хотя не доверяла языку. Она старалась запомнить последний вечер идеальным. Опыт показывал, что ее раскрытый рот все только портил.

Сухой жар плиток под ногами согревал и ее сердце. Она любила это тихое время дня больше всего. Эро рядом с ней развязывал шнурки на знамени Кассафорте. Он передал ей веревки, и они вместе опустили знамя на землю, делая это одновременно в ночном ритуале с семьей Портелло на востоке и семьей Катарре на западе. Риса поймала ткань, свернула лилово-коричневый шелк и уложила в шкатулку. Она с уважением опустилась на колени и вернула знамя на место под пьедесталом, на котором лежал рожок Диветри.

Это была ее последняя ночь, и она волновалась. Последняя ночь, когда она помогала отцу с ежедневным ритуалом верности. Вместо печали она ощущала только радость. От этого ей хотелось прыгать и петь. Завтра вечером она будет в новом доме, и она услышит рожки в другой части города.

Она уже не будет просто ребенком Эро и Джулии, как было с тех пор, как ее назвали дочерью лун. Она уже не будет ребенком, ее примут в одну из инсул и начнут учить всякому. Важному. И она станет жить, как ее старший брат и сестры, а не просто ждать начала.

Она только спустилась на ноги, как удар сзади заставил ее пошатнуться. Она отлетела к отцу, уловила смех во дворе.

— Петро! — завизжала она. — Ты — маньяк!

Дикое веселье подняло ее на ноги. Со смехом она побежала за младшим братом кругами по верхнему двору. У нее оставалась только эта ночь для игры с ним. Это мог быть последний шанс.

— Еще раз меня тронешь, и я раздену тебя и брошу к канюкам канала, чтобы они порвали тебя на кусочки! — ее брат вскрикнул, изображая страх.

Джулия рассмеялась.

— Она пошла в тебя, милый. Диветри, знающие свою миссию, опасное зрелище.

Эро подмигнул жене и заявил:

— И так наша маленькая леди стала снова львенком, которого мы знаем и любим.

Отец звал ее львенком так часто, что Риса носила этот титул с гордостью. Люди часто отмечали сходство между Эро и его дочерью. Ее длинные каштановые, как у него, волосы казались почти медными на солнце. И пока Джулия выражала гнев тихо, опасным тоном голоса и сверкающими глазами, отец и дочь кричали эмоции до неба.

— Вернись сюда, слизняк! — кричала она Петро.

— Ни за что! — упрямо заявил он.

Они гонялись друг за другом во дворе. Петро врезался головой в Маттио, главного мастера в мастерской Эро, когда мужчина выходил в прохладный воздух вечера.

— Дети! — воскликнул Маттио, удивленно смеясь.

— Простите, — Риса обогнула крупного мужчину, чтобы схватить брата. Петро побежал за юбки их горничной, Фиты, но старушка не заметила, негромко ругала одну из служанок за то, что пришла на ритуал в грязном фартуке.

— Ах-ах, тише, — возмутился мужчина средних лет за Маттио. Его нос был кривым от старого перелома. — Это серьезная часть дня, — дядя Фредо, как всегда, изображал, как ему надоело их поведение.

— Точно, — согласилась горничная. Она повернулась к служанке с красным лицом. — Немедленно переоденься во что-нибудь чистое.

— Прости, дядя, — Петро замедлился. — Прости, Фита.

— Ага! — радостно завопила Риса. Она схватила его за воротник. Возмущенный вопль Петро оборвался, она потащила его к себе. — Я тебя поймала, мелкая мозоль на пятке нищего!

— Казаррина, — взмолился дядя Фредо с недовольством, обращаясь к Рисе по ее титулу. Его ладонь устремилась к ее плечу, но она смогла отпрянуть от его руки, и он не успел ущипнуть ее. — Казаррина! Прошу! Мои нервы…! — он вытащил из кармана плаща маленькую серебряную коробочку tabbaco da fiuto, которой он успокаивал себя. Из-за этой бежевой пасты приближение их кузена всегда ощущалось заранее запахом листьев табака, чеснока и соснового масла.

— Дорогие мои, — сказала Джулия со скамьи, — почти пришло время. Дайте нервам кузена отдохнуть. Сможете накричаться позже.

Брат и сестра переглянулись. Нервы дяди Фредо были его любимой темой для разговора. Они подавили веселье и посмотрели на землю, стараясь выглядеть серьезно.

— Прости, дядя, — сказали они хором. Фредо кивнул и кончиком мизинца нанес tabbaco da fiuto на десны. Он взбодрился, поправил широкий воротник, а они побежали мимо него к дальнему концу балкона.

— У тебя что-то в руке, — сказала Риса, еще хихикая от напыщенности Фредо. — Дай мне.

— Ты про это? — Петро вытащил мячик из сшитой и набитой шкуры свиньи из кармана. — Лови! — крикнул он. Он явно хотел бросить мячиком в сестру, но Риса схватила его за воротник и развернула, и мячик описал высокую дугу в воздухе и рухнул с неприятным стуком на створку из свинцового стекла. Джулия нахмурилась, но чары выдержали, стекло не разбилось. Другое окно разбилось бы от такого удара, но стекло Диветри было защищено благословениями, и оно могло выстоять даже в жуткие штормы Лазурного моря.

— Не это, — тише сказала Риса, пытаясь поймать левый кулак Петро, который все время был сжат. — В другой руке.

— Там письмо, — дразнил Петро. — Личное письмо для тебя… от сама знаешь кого.

— От кого?

— Ты знаешь, — сказал Петро и посмотрел на ремесленников у порога. Она проследила за его взглядом. Эмиль, самый младший в мастерской ее отца, стоял за Маттио и Фредо, уткнувшись носом в книгу. — Он лю-ю-ю-юбит тебя. Он хочет ухаживать за тобой.

Риса напряглась, хотелось и кричать от ужаса, и хохотать.

— Нет! — прошипела она. Эмиль был неплохим, как ремесленник, но его любовью были книги в кожаных переплетах.

— Простите, — Петро сделал голос выше, изобразил, как перебросил волосы через плечо. — Я — Риса Диветри, казаррина. Мой муж должен быть только из Тридцати и Семи.

— Я не такая! — Риса выхватила сложенную бумагу из кулака младшего брата. — Так! — она развернула листок. Хоть ее брат пытался скрыть свой почерк завитками, подражая старшим, его авторство было заметно по кляксам и прилипшим к чернилам кусочкам пера.

Милая,

Когда я думаю о тебе, я могу

от глубины своих чувств умереть.

Я люблю твои глаза, твои брови,

Как дуги лун,

И улыбку, озаряющую твои губы,

Когда я вхожу. Красивой

Такой, как богиня, неужели быть можно?

Выйди за меня, дай мне шанс!

— Ты знаешь, кто

Риса скользила взглядом по письму. Для всех, кроме нее и брата, письмо могло показаться безобидным, но она не доверяла Петро. Она искала в послании скрытый смысл. А потом с возмущенным воплем, не щадя нервы дяди Фредо, она закричала:

— Утиный нос? Ты назвал меня утиным носом, щенок?

Петро хохотал. Риса не успела задушить его, он побежал к родителям, успел оторваться и сделать колесо по пути.

— У кого-то будет сломанный нос! — крикнула Риса. Она не злилась, конечно. Ей просто нравился шум из ее легких. И было приятно видеть, как Фредо тут же зажал руками уши.

— Тише, — умолял он, когда она прошла мимо. — Мои нервы… Казарра, прошу, — обратился он к Джулии.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: