— Они — заложники, — подтвердила Риса, радуясь, что могла сказать это кому-то. — Я узнала вчера, — Феррер потрясенно вдохнул, и она кивнула и рассказала ему о послании матери с шифром.

— Умная женщина послала весть, — выдохнул он и добавил через миг. — И умная девочка заметила это.

— Принц хочет, чтобы казы пали. Почему? — Риса понизила голос, хотя знала, что снаружи никто их не подслушивал.

— Потому что главы домов или некоторые из них не хотят отдавать ему Оливковую корону, — хрипло сказал Феррер. — Они не согласны отдавать ему корону, и это злит принца. Он будет ждать, пока семь каз по одной оторвутся от пакта Аллирии. Потом он сможет назначить семь других семей на их место — семь из Тридцати, которые из благодарности отдадут ему корону.

— Он злой!

— Его поступки — кошмар. Они нарушают ритуал верности и то, чему он должен мешать, — слюна летела с губ старика от обвинения. В карете стало тихо. — И мы все в опасности, ведь принц станет уничтожать нас, которые могут защитить казы. Потому, дитя, тебе нужно не выделяться. Кто-то вне казы знает, что отец учил тебя дуть в рог?

Смешок Рисы был чуть громче дыхания.

— Отец не стал бы учить женщину ритуалу, — сказала она. — Для него это немыслимо.

— И у многих других. Это устарело, да. Но это сработает как твое преимущество. Нужно не даваться принцу. Новый казарро Буночио, Басо, просто мальчик, который остался ночью в казе, а не в инсуле. В Катарре старик протрубил в рог, больной дядя казарро. И мой дом… я не защитник, дитя. Я слишком стар.

Риса хотела возразить. Но она смотрела на хрупкого старика, с достоинством сидящим напротив нее, укутавшимся в одежду от ветра. Она поняла, что он говорил правду.

— Мы все очень хрупкие, — сказала она.

— Да, — согласился он. — Как стекло, — он опустил ладонь на ее руку. — Многие хотят, чтобы мы пали. Тридцать домов жаждут повышения. Не все они будут не верными, — добавил он. — Но хватит и семи. Будь осторожна, дитя. Ты должна быть осторожной!

19

У каждого предмета есть изначальное предназначение. Благословления богов это только усиливают.

— из вступления к «Мольба: первый год обучения посвященного в инсулу»

После жаркой кареты ветер с моря был как прохладная ванна. Запахи улицы ударили по носу Рисы, звуки толпы ударили по ушам. Цветы и фрукты торговцев с площади, камни грелись на солнце, запахи вод каналов — все это смешивалось в едкий аромат. Она едва ступила на площадь, и карета Феррера поехала, его команда двигалась на восток. Она смотрела старику вслед с сожалением. Он казался одним из немногих ее союзников.

— Казарра, — шепнул голос. Риса удивилась и обнаружила ладонь Камиллы на своем запястье. Мило стоял с другой стороны, тихий и внимательный. Она забыла, что стражи были близко. — Я хочу попросить об услуге.

Камилла нервничала, и Риса встревожилась.

— Что-то не так?

— Нет. Мой… Амо тут, и он хочет знать, может ли он…

Камилла пыталась подобрать слова, Риса посмотрела на нее. Возлюбленный девушки стоял в паре футов от них.

— О, он хочет посетить наши мастерские? Маттио не будет против.

Камилла покраснела и смутилась.

— Это не все, казарра. Амо прогнали, когда он не вернулся к мастеру прошлой ночью. Мы так спешили вернуть тебя сюда…

— О, нет! — Риса поняла. Его увольнение было ее виной. Амо посмотрел на землю.

— Я не могу ни о чем просить, казарра, но если можно… — Камилла прикусила губу.

Мило заговорил:

— Казарра имеет право нанимать любого, кого выберет.

Риса ощутила укол раздражения. Она знала обязанности казарры. Она опустила руку на ладонь Камиллы.

— Я в долгу перед Амо, он помог вчера. Отведи его к Маттио. Если Маттио посчитает, что он может помочь, пусть остается. Пока отца нет, им нужен умелый мастер.

Амо низко поклонился ей.

— Я не подведу вас или людей вашего отца, казарра, — сказал он. — Я прошу только о шансе проявить себя, — к ее удивлению, он улыбнулся.

Камилла обрадовалась.

— Мило, останься с ней. Я ненадолго, — она легкими шагами устремилась к нижнему мосту Диветри, поманив Амо за собой.

— А ты умеешь решать проблемы людей, — отметил Мило, когда они остались одни.

— Я? — Риса была удивлена, что он сказал такое.

— У Амо его работа — его жизнь. Он сам решил пойти вчера с нами, а не вернуться в мастерскую. Ты не в долгу перед ним.

— Он сможет показать свои навыки. Я сделала это для Камиллы и для Амо, — призналась Риса. — Она будет счастлива, что он близко.

— День проходит быстрее, когда рядом тот, с кем ты счастлив.

— Кого еще я делаю счастливым? — вдруг заинтересовалась она.

Он вздрогнул от вопроса, отвел взгляд, а потом посмотрел ей в глаза.

— Дома, конечно, — сказал он. — И свою казу. Тут все еще счастливо, — он указал на небольшую толпу в центре площади. — Ты сделала Рикарда счастливым.

— Рикарда? — Риса заметила толпу, но она не увидела в центре Поэта народа. Он снова был в тунике с яркими лоскутами и косичками на краях. Бахрома свисала на запястьях. Чудо, что желтая бахрома не мешала его лютне. Колокольчики на его цветной шляпе позвякивали под мелодию, которую он играл на струнах.

Толпа оставила место для выступления Рикарда. Риса заметила Таню, ее кудрявые волосы были с лентами, она танцевала в такт с мелодией на глазах толпы. Толпа бросала монеты на ее маленький барабан, Рикард пел, Таня танцевала. Монеты звенели, Таня постукивала по барабану снизу.

— Что они делают? — спросила Риса, веселье отвлекло ее от разговора с Феррером Кассамаги.

— Он написал новую песню, — сказал Мило. Он, как обычно, широко улыбался. — Людям нравится. Они уже в третий раз попросили его спеть.

Этот Рикард отличался от того Рикарда, который вился вокруг нее вчера. Он пел эмоционально. Его глаза сияли от радости. Она приблизилась к толпе.

— Он такой живой, — сказала она Мило.

— Это Рикард, — отозвался он. — Он просто любит зрителей.

Рикард глубоко вдохнул и запел следующий куплет песни:

— Ни сестер тут, ни братьев, опустела семья,

Мне не к кому обратиться!

По бледной щеке покатилась слеза,

И сердце готово разбиться.

Ритм песни был заразительным. Риса улыбалась. Несколько зрителей уже подпевали простую мелодию.

— Он хорош! — удивленно сказала она Мило.

— Это не все.

— В свете лун одиноко она стоит,

Как по мне, на богиню похожа.

— Боги, слушайте, им никто не навредит! —

Кричит Риса, дочь стеклодува.

Она перестала постукивать ногой от звука своего имени. Она еще не слышала свое имя на публике, еще и в песне. Даже в свете полуденного солнца она ощутила холодок на плечах. Она посмотрела на Мило, он улыбался другу и качал головой в такт. Не сразу она смогла расслышать в звоне колокольчиков, монет и лютни слова песни:

— В ту ночь Портелло гул сотрясал.

И падала черепица.

Боялся кузен, а слуги бежали,

Но Риса тогда заявила:

— Своей казе я погибнуть не дам!

Отец показал ей, что делать.

Под взглядом зевак, она рог взяла,

О, храбрая дочь стеклодува!

Тот звук из глубин всех вокруг оглушил,

Когда она в рог чудесный подула.

— Казарра тут я! — звенел ее крик,

Кузена власти лишила.

Она казу спасла в ту темную ночь,

Уцелели и камни, и стекла,

И люди вокруг запели про дочь,

Про бесстрашную дочь стеклодува!

Не было фона для выступления лучше, чем развалины Портелло. Толпа захлопала в конце песни, Рикард пару раз поклонился, опустил лютню на землю и стал помогать Тане собирать монеты, которые еще бросали зрители. Мило свистнул, перебивая шум.

— Мило! Риса! — Таня подпрыгнула при виде них. Она указала Рикарду на них, но Риса застыла в ужасе. Она не хотела видеть Рикарда, и чтобы он видел ее. Он пел о ее жизни, но он не имел на то права.

Поздно. Рикард просиял, пошел сквозь толпу в их сторону. Он поднял руки.

— Тихо! Тихо! — сказал он. — Я — Рикард, Поэт народа, но я просто записал события. Я рад представить вам свою музу, свою богиню на земле…

— О, боги, — выдохнула Риса.

— …и, о, я хотел бы, чтобы она была больше этого, я хотел бы ухаживать за ней, — толпа рассмеялась. Мило поджал губы, Риса думала, что смотрела в зеркало, ведь его лицо выражало ее гнев. — Для меня честь представить дочь стеклодува Рису, казарру Диветри!

Толпа озиралась в поисках героини песни. Рикард добрался до нее, опустился на колени у ее ног. Аплодисменты утихли.

— Помоги мне встать, светлая казарра, — сказал он, чтобы слышала вся толпа, — и я узнаю, понравились ли тебе мои хроники твоего триумфа, — он протянул руку, ожидая, что она сожмет его ладонь и поднимет его на ноги.

Если она так сделает, толпа умилится и захлопает. Она будет унижена. Она не ощущала щедрости к этому барду. Он был перед ней как возлюбленный, и от этого грудь сдавило, она яростно дышала. Она не успела понять, что делала, опустила ногу на его плечо. Она толкнул поэта ногой, и он растянулся на камнях.

— Мне не понравилось! — рявкнула она.

Люди вокруг нее притихли. Рикард смотрел на нее с земли с удивлением. Один из зрителей рассмеялся. Потом другой. Вскоре присоединились другие, вся толпа взревела от смеха. Риса миг ощущала удовлетворение.

Рикард оглядел толпу, смутился и поднялся на ноги. А потом сам рассмеялся, будто шутка была его.

— Я всегда любил девушек с огоньком! — он повернулся, поднял руки к небесам.

Мило направился к Рикарду, но его кружение мешало добраться до него. Когда Рикард остановился перед ней и склонился для поцелуя, Риса не выдержала и ударила его по лицу. Толпа рассмеялась снова, но в этот раз они смеялись не над Рикардом. Они смеялись над ними обоими, на то, что они выглядели как ссорящаяся парочка. Ее отрицания все только ухудшат.

Пока Мило пытался увести рифмоплета, она повернулась и пошла по верхнему мосту как можно быстрее. Риса старалась сохранить достоинство, хотя ее лицо пылало.

20

Уличный артист — как вредитель. Такие возникают в мокрых местах, много едят, и когда их давишь, еще дюжина спешит на их место.

— Шарлоко да Сперанца «История театральных традиций»