— Раз в шесть лет, когда колесницы богов останавливаются, мы, их представители, путешествуем по домам Семи и Тридцати, чтобы благословить детей там, — голос Ренальдо Сеттекорди был сильным, разносился поверх шума толпы. Его голос казался громом в тишине. — В свете дня они будут осмотрены. А ночью они будут озарены светом лун, их примут в инсулах, чтобы продолжить их обучение.

Голос Ромельдо был легче, но тоже громким, и его можно было услышать за мостом.

— Пусть дети подойдут. Их посмотрят и оценят, — он снял шлем и тряхнул кудрями, Ренальдо тоже так сделал.

— Не бойся, — Риса сжала ладонь Петро, зная, что она никогда еще так не боялась в жизни.

Когда священники прошли к дверям садовой комнаты, толпа тихо расступилась. Риса отодвинула брата на несколько шагов, когда те открыли двери. Дети стояли миг в проеме комнаты, и сотни глаз смотрели в их сторону. Священники отошли к центру двора, напевая, вся толпа смотрела на двух Диветри.

Риса запаниковала. Что она тут делала? Она любила казу! Почему ей нужно было уйти? Почему она думала, что церемония восхитительна? Она представляла ее годами, но не думала, что ее сердце будет так колотиться, или как она оробеет в последний момент. Только Петро потянул ее за руку и заставил двигаться. Она опомнилась. Хоть ее челюсть дрожала от страха, она подобрала юбки платья свободной рукой и пошла сквозь двери.

Запахи ударили по ее носу. Сотня ароматов духов скрывали запахи пота и чеснока, средств для волос, зубного порошка. Брат и сестра шли через ароматы, делали шаг за шагом по терракотовой плитке, пока не оказались на свободном участке в центре двора. Все улыбались им. Риса знала, что, куда бы ни повернулась, она бы увидела улыбающиеся лица. Она смотрела вперед, пока они с Петро не дошли до цели.

Ренальдо Сеттекорди драматично взмахнул руками, чтобы толпа не подходила.

— Лена, свет небес, — завопил он, подняв руки вверх, но опустив голову. — Своей молитвой я прошу дать мне взор, чтобы я мог узнать твою волю насчет этих детей, — через миг он поднял голову и медленно подошел.

Риса подавила вскрик, заметив его глаза. Пленка покрывала зрачки, он выглядел как старик с катарактой. Но он двигался решительно и размеренно в их сторону. Он опустил одну ладонь на другую и поднял их в дюймах над головой Петро. Ее младший брат серьезно смотрел на землю, лицо его было белым. Хоть Риса пыталась не пялиться, она посмотрела на священника. Его губы двигались в молитве, он закрыл глаза и притих.

Он словно услышал ответ, прозвучавший только в его ушах. Он открыл глаза и посмотрел на ее брата. Его глаза уже не были странными, они стали обычными. Он поднял подбородок Петро, поцеловал его ладони в традиционной манере, шепча молитву:

— Благословляю тебя, дитя, — его голос был нейтральным. Но его улыбка была искренней. Он смотрел на ее брата с теплом. Риса была готова поспорить со всей казой, что Петро выбрали Кающиеся Лены.

Взгляд священника снова остекленел, он встал перед Рисой. Она опустила голову и старалась не думать о внимании людей вокруг нее. Она ощутила макушкой жар от ладоней Кающегося, они были над ней. Как и с Петро, он прошептал мольбу для богини.

— Благословляю тебя, дитя, — он поднял ее подбородок. Его улыбка была доброй, он поцеловал ее ладони и прошептал молитву, но на его лице было не такое выражение, как с ее братом.

«О, Петро, — подумала она, вдруг поняв. Богиня тебя выбрала, но меня выберет бог. Я не смогу пойти с тобой».

Кающийся отошел. Ромельдо взмахнул руками и опустил голову.

— Муро, дарующий радость, я прошу тебя дать мне мудрость, чтобы я мудро выбрал для тебя.

Его глаза были незнакомыми, как у Ренальдо, Ромельдо молился над Петро.

— Благословляю тебя, дитя, — закончил он. Он с теплым лицом поцеловал пальцы младшего брата, но не выражал особой радости.

Риса теперь была уверена, что они с Петро окажутся в разных новых домах. Она отправится в инсулу Детей Муро с братом. Может, завтра она будет работать бок о бок с Вестой, которая была на четыре года старше нее. В последний миг, когда ладони Ромельдо замерли над ней, она вспомнила, что должна была скромно смотреть на землю. Она опустила голову.

Казалось, она ждала очень долго.

— Благословляю тебя, дитя, — наконец, услышала она.

Риса посмотрела в глаза старшего брата, удивилась тому, что видела. Он был растерян. Он должен держал ее за подбородок, словно не узнавал ее. А потом отступил.

Пришло время выводов. Толпа притихла.

— Богиня Лена выбрала казаррино Петро своим, — заявил Ренальдо Сеттекорди. — Пусть пройдет и займет свое место среди ее Кающихся!

Аплодисменты разнеслись над толпой. На глазах Рисы выступили слезы от вида лица брата. Казалось, его стошнит во дворе, но от заявления он глубоко вдохнул, поежился и шагнул вперед. Он слабо улыбнулся, поняв, что его выбрали. А потом улыбнулся шире от радости. Он думал, что его не заберут? Ни одному ребенку из Семи и Тридцати не отказывали в обучении в инсуле.

Мира подняла бирюзовое знамя за Ренальдо, тот опустил ладонь на плечи Петро. Ромашки летели в воздухе, толпа бросала лепестки на избранного. Петро пересек двор, оглянулся и помахал ей под белым дождем ромашек, его берет съехал. Риса отметила, что впервые за день он выглядел счастливо.

Через миг толпа притихла, ожидая другое заявление. Ренальдо отошел, махнул Ромельдо говорить.

Но Ромельдо только кивнул. Его лицо было пустым. Он через миг протянул руку Ренальдо, чтобы он продолжил. Тот выглядел испуганно. Они долго смотрели друг на друга. Ромельдо не спешил объявлять, что Рису выбрал бог.

Наконец, они шагнули вперед и зашептались. Ренальдо покачал головой, когда Ромельдо указал в сторону Рисы. Толпа удивленно зашепталась от нарушения ритуала. Эро заерзал, встревожившись.

Рисе было не по себе все сильнее с каждой секундой. За знаменем лицо Миры было растерянным. Запахи духов и пота толпы душили ее, тела давили со всех сторон, мешая увидеть родителей. Риса могла видеть только незнакомцев, которые качали головами, глядя на нее. Она, видимо, сделала что-то не так, но не помнила, чтобы она оступилась или заговорила, когда не должна была. Сомнения убьют ее, если ждать придется дольше.

Почему Ромельдо медлил? Через пару мгновений разговор проверяющих закончился. Они были недовольны. Риса настороженно смотрела, как ее брат пошел в ее сторону. На его лице тоже было смятение, но и кое-что еще. Жалость.

Он жалел ее. Почему?

Ромельдо согнул колени, опустился к ее уху. Его дыхание щекотало ее кожу.

— Сестра, — прошептал он, сжав ее плечи. — Это… сложно сказать. Я сам не могу поверить.

— Что такое? — спросила она. Страх сдавил ее горло. Она не могла представить, из-за чего он так говорил.

Он вздохнул, взял себя в руки и сообщил:

— Ты не выбрана.

Несмотря на жаркое и тяжелое платье, Риса похолодела от его слов.

— Что?

— Тебя не выбрали, — повторил он. Она попыталась вырваться из его хватки, и он крепче ее сжал. — Не устраивай сцену, — попросил он.

Ее голос зазвучал, дрожа от эмоций:

— Не выбрана? Нет!

— Мне очень жаль…

— Что я сделала не так? — этот кошмар был невозможным. Это не могло происходить. Не было такого, чтобы ребенка не выбрали. Это было неслыханно. Она всю жизнь ждала этой церемонии, представляла этот час, как некоторые девушки мечтали о свадьбе. Этот день должен был стать самым счастливым в ее жизни.

Рот ее брата был прижат к ее уху.

— Ты ничего не сделала, воробушек. Ничего. У богов свои причины…

— Ромельдо, — прошептала она, стыдясь отчаяния в голосе. — Скажи им, что Муро выбрал меня. Просто скажи. Это не должно быть правдой, — она надеялась, что он послушается.

— Не могу.

— Ты — мой брат! — закричала она громче, чем хотела. Ее горло сдавило. — Прошу!

— Риса, я не могу. Это так не работает. Мои клятвы…

— Это не может происходить!

Эро и Джулия поспешили к ним, пока они говорили, с тревогой и ошеломлением на лицах. Вдали Риса слышала, как радость из других частей города разносится эхом по улицам и над каналами. Другие семьи праздновали. Их двор был тихим. Риса смотрела на лица неподалеку. Многие были знакомыми — слуги, дальние родственники, соседи, друзья семьи. Они пришли увидеть, как ее повысят, но увидели ее унижение.

— Что такое? — тихо спросил Эро.

— Ее не выбрали, — слова, казалось, разнеслись эхом в тихом дворе.

— Это невозможно, — Эро побледнел. — Такого не бывало. Все дети из Семи и Тридцати всегда попадали в инсулы.

Ромельдо кашлянул и выпрямился.

— Прошу, сэр, не усложняйте…

— Это шутка? Вы ошиблись! — слова Эро были такими хриплыми и злыми, что Джулия сжала его руку. — Помолись снова! Или ты мне не сын.

Ромельдо приподнял бровь.

— Боги не шутят с их священниками, казарро, — сказал он, подчеркнул титул Эро, чтобы он понял серьезность. — Мы с Сеттекорди получили один ответ на молитвы. Бог и его сестра сказали нам, что ребенок не нужен в их инсулах.

Слезы Рисы потекли во время разговора. Она поняла, что ее лицо было в красных пятнах, и слезы капали на платье, шелк помялся от этого. Она знала, что слезы на публике позорили семью. Но ей казалось, что Муро и Лена потянулись с небес, чтобы вырвать ее еще бьющееся сердце из груди. Как они могли быть так жестоки с ней в этот гордый миг? Что она им сделала? Это было несправедливо, это было ужасно.

— Если я не нужна богам, — закричала она, терзая ленты в волосах, — то мне не нужны боги!

— Риса! — Ромельдо был потрясен.

Она побежала в дом, слепо расталкивала толпу, услышала сзади печальный голос отца:

— Пропустите ее, — сказал он. — Просто… не трогайте.

Ленты и волосы развевались за ней. Пусть люди пялятся! Ей плевать, что они видели ее слезы. Не было унижения хуже, чем печаль в голосе отца, когда он произносил те слова. Она подвела его. Она подвела семью.

Она побежала по столовой, чуть не врезалась в столы, накрытые угощениями. Диветри и их друзья будут праздновать избрание Петро. Это был бы и ее банкет, если бы боги хотели ее.