— Да, всегда от руки. У нас квитанционные листы потому не пронумерованы печатно, что при записи легко может произойти ошибка, и тогда пришлось бы выдавать квитанции с помарками, что, конечно, нельзя допустить; зато при отсутствии номера мы просто уничтожаем испорченный лист и выдаем новый.

— Отлично-с! Ну, а книги у вас в банке не подразделяются по суммам вклада? Нет ли у вас, например, одних книг на сотни, других на тысячи, третьих на десятки тысяч, а там уже на сотни, что ли, тысяч?

— Книг у нас, конечно, много, и каждая из них под литерой, — пояснил Смирнин. — Вот и на вашей вкладной квитанции под номером значится литера «К»; это означает: ищи в книге «К», а номер является номером порядковой страницы. Но так как мы записываем иногда одновременно за несколькими столами вклады нескольких лиц, то каждый из служащих нашего отделения берет для записи первую попавшуюся под руку свободную квитанционную книгу. Вследствие этого вы можете найти в каждой отдельной книге записи самых разнообразных сумм: сто рублей рядом с мильоном.

— Отлично-с! — еще раз одобрил Мустафетов. — Ну-с, слушайте меня теперь внимательно и будьте со мною откровенны. Из всего, что я уже знаю от вас, я вижу, что вам надоела жизнь мелкого банковского служащего с лишениями и неудовлетворенными желаниями. Вы хотели бы разбогатеть деньгами, но боитесь ответственности; не то ведь не нравственные же принципы уважения чужой собственности удерживали бы вас на трудовом поприще?

Смирнин конфузливо молчал.

— Напрасно, батенька, стесняетесь со мною! Вы имеете дело с человеком, который осуждать вас не станет. У меня взгляды на нашу современную жизнь более практичные, нежели моральные, и я горжусь тем, что открыто признаю это пред вами. Когда у человека нет ни охоты, ни уменья трудиться, а есть только желание наслаждаться, пользоваться благами мира, — ему остается завоевать себе эти радости смелостью и умом.

— Довольно мудрено.

— Конечно! Оттого-то и мало удальцов вообще, да и среди них мало удачников, потому что действовать только храбростью недостаточно, а требуются огромное соображение и даже осторожность, и знаете — почему? Осторожность необходима для предотвращения опасности, отвага же нужна для исполнения задуманного. Но сейчас дело не в том. Скажите мне лучше: какую сумму желали бы вы иметь, чтобы стать раз навсегда на ноги?

— То есть как? Не понимаю.

— Очень просто! Если бы сегодня, например, я сказал вам: «Я нашел средство спасти вас от прозябания на восьмидесятирублевом жалованье в банке и жду только, чтобы вы сами определили, сколько вам для этого нужно?», — что бы вы ответили мне? Прошу заметить, что спасение я понимаю без малейшего с вашей стороны риска.

— Чтобы иначе направить всю мою жизнь, — с тоскою в голосе сказал Смирнин, — мне кажется, на первое время было бы достаточно тысяч десять, пятнадцать.

— Немного! Ну, а что бы вы затеяли, получив эту сумму?

— Прежде всего я заплатил мои должишки; их у меня наберется около тысячи рублей. Потом я отлично оделся бы. Жил бы я не в комнате, а нанял бы себе и отделал бы свою собственную хорошенькую, уютную квартирку. Дотом я завел бы знакомства получше, приглашал бы к себе иногда на винт и на закуску начальника нашего отделения вкладов; может быть, даже мне удалось бы войти в дом к кому-нибудь из наших директоров. Меня все полюбили бы; я бы всех роскошно принимал у себя. А покушать-то да попить вкусненько, кто не охотник? Вот бы меня и повышали да повышали в должности!

— Скромные же ваши желания! А я на все эти мечты скучающего помощника бухгалтера скажу вот что. При самых экономных условиях вы свои денежки прожили бы через два-три года и, как бы вас ни полюбили ваши начальники, вы в это время могли бы получить повышение должности рублей на двадцать пять в месяц и через три года были бы опять в таком же положении, как сейчас. По-моему, это не дело.

— А как же по-вашему?

— Вот по-моему-то и нужна смелость! — внушительно ответил на это Мустафетов. — Смелость требуется завоевателю, даже в помыслах, даже в мечтах, то есть прежде всего — в пожеланиях. Пожелайте себе сразу полтораста-двести тысяч — это я еще понимаю: на такую сумму действительно можно поправиться.

— Эх, Назар Назарович, да ни двухсот, ни десяти, ни пятнадцати тысяч я нигде не достану; украсть же у нас в банке, во-первых, нет физической возможности, а во-вторых, попадешься — и еще хуже после будет.

— Зачем красть? Что за отсталый, устарелый и некрасивый прием! Да и зачем же попадаться? Все это лишнее. В данную минуту я только настаиваю на том, что уж если решаться брать, то лучше столько, сколько нужно для полного своего обеспечения.

— И двести тысяч прожить можно! — с явным недоверием заметил Смирнин.

— Прожить можно и мильоны! — ответил на это Мустафетов. — Но двести тысяч я, по крайней мере, считаю за сумму, которая действительно поможет человеку подняться. Молодой человек, как вы, может много пыли в глаза пустить с такими деньгами. Тогда нетрудно будет пробраться в круг очень богатых людей и подцепить себе хорошую невесту… с вашей заманчивой наружностью да в ваши молодые годы можно такую партию, а затем такую карьеру себе составить, что все директора «Валюты» и сам председатель банка станут вам завидовать.

Смирнин смотрел на Мустафетова, как полудикий простак смотрит на чарующего его кудесника-факира; его глаза искрились, и от соблазна заманчивого будущего у него начало сосать под ложечкой. Наконец он сказал:

— Все мечты, пустые мечты!

— Нет-с, не мечты, а самая настоящая действительность. Захотите — и все у вас будет! Я вам за это ручаюся. Только сумейте точно и спокойно исполнить одно мое поручение. Больше от вас ничего не потребуется,

— Какое же поручение, Назар Назарович?

— Подождите. Прежде всего я должен разъяснить вам полнейшую для вас безопасность придуманного плана атаки на банк «Валюта». В моем предприятии должно быть три участника: вы, я и еще один молодчинище — главный исполнитель. Если даже он попадется, то это — такой человек, что скорее умрет, нежели выдаст нас.

— Да в чем же суть?

— К вам у меня два поручения. Во-первых: принесете мне сюда подробную выписку из квитанционной книги того вклада на полмильона, о котором вы говорили. Ведь по дубликату в книге вы легко найдете это?

— Положим, найду. А потом?

— А потом вам надо вырезать из квитанционной книги один чистый лист и тоже принести мне сюда.

— Это опасно.

— Стало быть, будьте осторожны, — заметил Мустафетов. — Но имейте в виду, что больше никакого вмешательства в исполнение моего проекта от вас не потребуется, а за такие пустяшные две услуги вы получите около двухсот тысяч рублей в полную свою собственность. И на вас никак подозрение даже упасть не может, вы будете в стороне.

— Что же вы предпринимаете? — спросил, опять трясясь от страха, Смирнин.

— Вы еще не поняли? Странно. Я предпринимаю самое простое и, несомненно, верное дело. Но не хотите ли еще чашечку чая? Чай у меня идеальный: я сам любитель! — предложил Мустафетов своему взволнованному гостю.

— Нет, благодарю.

— Ну, как угодно. Итак, вы все еще не догадались, в чем состоит мой план? Я хочу получить из банка этот заманчивый вклад государственной ренты на пол-мильончика и разделить самым добросовестным образом сумму на три доли: одну — вам за чистый лист квитанционной книги и выписку вклада, другую — мне, а третью — тому смельчаку, руками которого мы с вами чужой жар загребем.

— Но как же это?

— Гораздо проще, нежели вы думаете. Впрочем, осуществление моего замысла не должно вас заботить. Ваше дело и просто, и ясно: я жду от вас точную выписку на простом клочке, хотя бы почтовой, бумаги, даже карандашиком, и чистый квитанционный лист. Остальное устроится само собою. И заметьте еще вот что: не больше как через неделю дело будет окончено, вклад получен и вы положите себе в карман, или, правильнее сказать, в особый портфель, ни более ни менее как третью часть этого почтенного вклада, что составит свыше ста шестидесяти тысяч рублей чистоганчиком. Надеюсь, эта перспектива достаточно заманчива?