– Лифт у вас не работает, – на выдохе говорю я, стараясь придать своему голосу тот же оттенок беспечности.

Он удивленно вкидывает брови:

– Да ну? – его улыбка расцветает во всей красе, открывая жемчуг зубов. Он переводит взгляд на Белку и Низкого. – И серьезная поломка?

Эти двое отрывают глаза от телефонов и, глядя поверх них, расплываются в жутких ухмылках:

– Не то, чтобы очень, – мурлыкает Белка. – Так… минут пять работы.

– Даже вспотеть не успели, – добавляет Низкий,

– Но теперь все в порядке, – кивает Белка, и они оба тихо хихикают.

Лифтеры хреновы!

Максим, глядя на этих отморозков, при всей строгости и лаконичности момента и своего внешнего облика, мгновенно загорается – искры вспыхивают в его глазах, рот растягивается в широкой улыбке, сверкая зубами. Он снова смотрит на меня. Едва сдерживая хохот, он прочищает горло и поворачивается к людям, сидящим за столом и терпеливо наблюдающим эту сцену:

– Давайте закругляться.

Круглолицый, розовощекий мужчина, сидящий ближе всего по левую сторону стола, говорит высоким голосом с отдышкой тучного человека:

– Максим, по последнему пункту так ни к чему не пришли.

– Хм… А что там у нас? А… да. И на чем мы остановились?

Люди, бывшие картонными декорациями, обрели объем и заговорили, и звук их голосов окружил меня, как рой пчел. Они говорили, но я не слышала их, не понимала смысла слов, потоком обрушившихся на меня. Я смотрела вокруг, переводя взгляд от одного лица к другому – вот Белка и Низкий снова уткнулись в телефоны, все еще придурковато улыбаясь, вот круглолицый мужик о чем-то спорит с солидным мужчиной по ту сторону стола, рядом с которым сидит молоденькая девушка – при взгляде на Максима она заливается розовым румянцем. Ох, моя хорошая, знала бы ты, что он такое, ты была бы белее снега.

А потом я снова смотрю на Максима, украдкой скольжу взглядом по шее, плечам, спине, останавливаясь на таких знакомых, таких красивых руках и замираю, открыв рот, потому что вижу обручальное кольцо на безымянном пальце его правой руки.

Людские голоса слились в белый шум где-то там, за пределами моего восприятия, и мир перестает существовать. Я никого не вижу, ничего не ощущаю, и весь мой мир сужается до широкой, массивной, блестящей полоски белого золота. Это кольцо буквально кричало о себе, настолько заметным и настолько неуместным оно было на юношеской руке. Никаких камней и изощренных украшений, только тонкая, изящная гравировка – одно словно, тянущееся по всей длине. Я не могу его прочесть, но вижу большую заглавную «Л» с которой оно начинается. Наверное, имя новоиспеченной жены. Когда он успел жениться? И какая же ненормальная согласилась на это? Потом поднимаю глаза и снова смотрю на девушку, сидящую через несколько кресел от меня, и понимаю – любая. Любая – старая школьная подружка, бывшая девушка, первая попавшаяся. Кто угодно.

Кроме тех, кто хоть раз бывал в Сказке…

Вокруг меня все пришло в движение – кресла начали двигаться, люди подниматься с насиженных мест, поток слов все никак не иссякал и кто-то спорил о чем-то, кто-то пытался перекричать кого-то, и во всем этом гаме я сидела и пыталась собрать воедино совершенно разрозненные куски от разных мозаик. Но не получалось не то, чтобы собрать картинку, но даже собрать эти куски в одну кучу. Зачем я здесь? Все наши отношения сводились к безумной игре на выживание и незабываемому сексу, но теперь, когда ему есть с кем спать…

Меня окатило ледяной волной и затрясло. Я подняла глаза – кабинет опустел и только в дверях еще стояли двое и пытались что-то доказать Максиму, который, никого из них не слушая, вежливо но настойчиво выпроводил их из кабинета и закрыл дверь. Он повернулся и посмотрел на меня.

«И началась самая увлекательная из охот…»

Я подскочила с кресла и оттолкнула его в сторону, приготовившись бежать или драться, в зависимости от ситуации. Максим засмеялся.

Сколько похоти и восторга в этом взгляде.

– Ты куда собралась?

Сколько ложной скромности и показной ласки в его голосе.

– Ты меня больше не заставишь! – крикнула я.

– Ты о чем? – он удивленно вскинул брови.

Сколько нетерпения в этой улыбке.

– Не делай вид, что ты не понимаешь, щенок! Я о том, что за забором. Я туда не вернусь, понял? Я в твою гребаную сказку больше не пойду. Ты меня можешь прямо здесь придушить, но туда ты меня больше не…

– Тише, Кукла, не истери… – сказал он, шагнув вперед.

Сколько животной притягательности в каждом движении.

– Стой, где стоишь, – рявкнула я.

Его смех прокатился сладкой волной по моим нервным окончаниям.

– А не то что? – его лицо расцвело, заиграло тем же варварским азартом, что и лица его друзей. Вот только его глаза были гораздо страшнее, чем глаза Белки, а движения быстрее и жестче, чем у Низкого. При всем кажущимся спокойствии и хладнокровии Максим был психом в сотни раз страшнее, чем все они вместе взятые. – Вены мне вскроешь? – засмеялся он.

– Надо будет – вскрою, – сказала я, обходя стол, следуя за неспешными движениями дворняги. Он откормлен, отмыт, одет, но никуда не делась его животная суть – он по-прежнему мерил этот мир исключительно с точки зрения скорости и силы. Мне необходимо это учитывать. Мне необходимо помнить, что он смотрит на этот мир иначе, видит его по – другому, его мозг работает не так, как у остальных – он складывает совершенно другую картину мира из того же, что видят все, он переворачивает привычное, извлекая из реальности совершенно другие истины.

Сколько безумства в этой голове.

Мы обходили стол по кругу. Он веселился от души, глядя на то, как беспомощны мои попытки обогнать его в скорости реакции.

– Зачем убегаешь? Ты же понимаешь, что это совершенно бесполезно, – он подмигнул мне, а в следующее мгновение запрыгнул на стол.

Я сорвалась с места и полетела к двери, всего на полшага опережая его. Максим в один прыжок пересек стол, следующим прыжком приземлился в полуметре от меня. Рука перехватила меня поперек живота. Я взвизгнула. Он засмеялся. А в следующее мгновение притянул меня к себе, зажимая меня в нежных тисках.

Сколько силы в этом теле.

Он бросает меня на диван, где несколько минут назад сидели его друзья, нарочито грубо и сильно, но лишь для того, чтобы напомнить, каким нежным умеет быть. Он мгновенно оказывается сверху, накрывает меня своим телом, его руки скользят по моему телу, пробираясь под одежду, и, спустя несколько ударов сердца, мое тело забывает о страхе.

– Мне так тебя не хватало – шепчет он. Его ладонь ложится на мою шею, и я сжимаюсь в ожидании боли. Он видит это. Он впитывает мой страх, его заводит это и прерывистое дыхание с жаром вырывается из губ. – Ты не представляешь, как я рад, что ты здесь…

Я смотрю в его глаза – там сверкает и искрится что-то огромное, ослепительно-яркое, словно тысяча солнц, и это не похоть. Не бывает похоти, заслоняющей саму себя. Это что-то сильнее предвкушения оргазма и настолько же ярче, насколько взрыв атомной бомбы ярче пламени свечи. Он сжимает руку, заставляя меня открыть рот от боли. Он наклоняется, и его губы сливаются с моими, язык, жадный, нежный, проникает внутрь моего рта, и я вцепляюсь ногтями в его плечи. Мой сладкий псих… Между ног, глубоко внутри меня, вспыхивает огонь и льется по венам, заставляя меня задыхаться. Я так хочу тебя. Он всем телом прижимается ко мне, лаская меня. Я чувствую его возбуждение. Оно заставляет меня дрожать от нетерпения. Мои руки нетерпеливо вцепляются в его рубашку, пытаясь расстегнуть пуговицы, но в этот момент его рука стискивает мою задницу и прижимает к его бедрам. Плевать на рубашку! Я хватаюсь за ремень его брюк, чувствуя, как его правая рука забирается под юбку.

А еще я чувствую гладкость и прохладу полоски металла на своей коже.

В самом укромном уголке сердце пронзает тонкая игла.

Он не…

Нет! Я даже слышать этого не хочу!