Сванидзе: Время.

Воейков: В принципе, Вы правильно… Сталин построил.

Кургинян: Да.

Воейков: То, что построил — всем известно. Так? Но я против того, что Троцкий там занимался экспортом революции. Первая и единственная попытка большевиков была насчёт экспорта революции — это война с поляками в 1920 году. Троцкий и Карл Радек (был такой крупный деятель) — они единственные были в Политбюро, в ЦК партии, против этого похода.

Потому что нелепость была.

Сванидзе: Завершайте.

Кургинян: Ну, это не совсем так, я просто читал документы. Ленин тоже… очень сложную позицию занимал.

Воейков: Ленин — сложную, да, Ленин — сложную.

Сванидзе: Спасибо. У меня вопросы обеим сторонам. Прошу Вас, Юрий Васильевич, Вы сказали, что Троцкий предсказал, что эта вся история кончится бонапартистской реакцией. Не угадал ли? Нет? Разве не кончилось бонапартистской реакцией. Разве Сталин — это не в чистом рафинированном виде бонапартистская реакция?

Емельянов: Это было написано Троцким в 1936-37 годах, когда он мог бы это адресовать Сталину, но он имел в виду нечто другое. Он имел в виду именно классическую бонапартистскую реакцию, т. е. приход какого-то генерала, который устанавливает чистую диктатуру. Он бы мог сказать, что уже, уже состоялось — нет, он говорил о другом. Получалось, что он ещё ждёт прихода классического бонапартистского, контрреволюционного режима, в результате полного краха СССР. Всё-таки, он считал, что в СССР что-то есть, что-то строится — социализм, или какие-то предпосылки к этому есть, но всё это рухнет в результате полного поражения. Потому что он говорил: капиталисты, конечно, не допустят победы СССР, они объединятся с Германией и, конечно, Советский Союз рухнет.

Сванидзе: Спасибо. Вопрос Вам (Млечину). Вы защищаете позицию: Лев Троцкий — упущенный шанс русской революции. В чём упущенный шанс?

Млечин: Я предполагаю, Ваша честь, что если бы…

Сванидзе: Потому что в чём худший из возможных сценариев — позиция Сергея Ервандовича абсолютно очевидна. Потому что сторона доказывает, что было бы хуже, чем при Сталине. Доказывает, что было бы ещё хуже. А какой… А что хотите сказать Вы?

Млечин: Я исхожу из точки, что хуже быть, в принципе, не могло — любой другой вариант был бы лучше. Я исхожу из того, что если бы Сталин был убран с должности руководителя, то возникла бы совершенно другая ситуация, в которой Троцкий точно не стал бы главой государства или партии.

Сванидзе: Вы это говорили… так при чём здесь тогда… почему же тогда… какие-то лучшие, по сравнению со Сталиным, варианты Вы связываете с именем Троцкого?

Млечин: А его идеи о необходимости внутрипартийной дискуссии, внутрипартийной демократии, обсуждения имели бы ключевое значение для российского общества. Это была бы нормальная жизнь. Понимаете, если можно обсуждать и говорить: эта концепция хороша тем-то и тем-то. Вот так, как у нас в зале!

Сванидзе: Я понял. Т. е. Вы это связываете с возможными усилениями демократического начала?

Млечин: Постепенно, бог мой!

Сванидзе: Спасибо.

Млечин: Никто не говорит, что это произошло в одну секунду. Двигались бы в нормальном направлении, жили бы сейчас в другой стране!

Сванидзе: Спасибо, спасибо, я понял. После короткого перерыва мы продолжим наши слушания.

Сванидзе: В эфире «Суд Времени». Мы завершаем третий день слушаний по теме личности и деятельности Льва Троцкого. Последний вопрос сторонам: какова роль Троцкого в истории и каково его влияние на современность?

Прошу, сторона защиты, Леонид Михайлович, Вам слово.

Млечин: Мне представляется, что Сталин не только приказал убить Троцкого и уничтожил практически всю его семью — он его стёр из истории. Такой есть альбом, на котором фотографии из истории революции. Вот такая фотография, там Ленин, Троцкий, ещё кто-то… ну, так, как она была сделана. А рядом — та, которая при Сталине — там нет Троцкого. Вот так он был вычеркнут из всей истории.

И хуже того — внедрилось в воспоминания что-то такое, что превратило Троцкого просто во врага человечества. Вот кого угодно готовы реабилитировать, только не Троцкого. Это мы наблюдаем на этом заседании тоже. Если можно, я хотел бы поговорить с Ириной Черновой, кинорежиссёром, автором фильма о Троцком, современном фильме. Вы — молодой человек, Ирина, скажите, пожалуйста, вот как Вы воспринимаете Троцкого сегодня? Будьте добры!

Ирина Чернова, журналист, документалист: Откровенно говоря, изучая Троцкого и сравнивая его со Сталиным, и для себя пытаясь ответить на вопрос, почему Сталину нужно было уничтожить Троцкого, я пришла к выводу, что Троцкий — человек идеи, Сталин — человек власти. И, как бывший семинарист, он прекрасно понимает, что в этом государстве должна быть идея некая, движущая. Он прекрасно понимает движущую роль религии. И вот этой религией он делает ленинизм, коммунизм. И ему нужно стать как бы наследником, вот, того бога, бога — Ленина. Сталин должен быть его единственным… ну, как у Ленина… ой, у Иисуса Христа были пророки, вот и… Сталин… и один Иуда… вот Сталин, скажем так, превратил всех последователей, сподвижников Ленина в Иуд, а он один остался пророком.

Вот даже Клим Ворошилов написал в 1929 году статью, в которой он говорил о том, что Сталин — создатель Красной Армии, победитель в Гражданской войне. Константин Устинович Черненко (мы помним, был у нас такой правитель) в 1942 году в Красноярске издаёт книгу, в которой пишет о том, что Сталин, будучи в туруханской ссылке, ему принесли… или привели его к больному крестьянскому мальчику, Сталин коснулся руками этого мальчика, подержал его за руку, и мальчик чудом выздоровел. Вот. То есть ему уже начинают приписывать всякие… какие-то там чудесные… ну, как святому.

Но есть человек, где-то там за тридевять земель, вот этот самый Троцкий, который знает, что всё это не так. Что революцию сделал не Сталин. Что Сталин не был ближайшим сподвижником Ленина. Что Сталин не тот, за кого выдаёт себя. Да, и этот человек— Троцкий. И, соответственно, Сталину нужно этого человека уничтожить.

Чем ещё был опасен Троцкий для Сталина? Троцкий прекрасно понимал и говорил об этом, что Сталин и Гитлер — близнецы-братья. Что если бы не Сталин, может быть Гитлер и не родился бы. Потому что это вина… вина Коминтерна…

Кургинян: В прямом смысле?

Сванидзе: Имеется в виду, конечно, не в физическом смысле.

Чернова: …не в физическом…

Кургинян: А как?

Чернова: …а что Гитлер не пришел бы к власти.

Сванидзе: Полминуты осталось.

Чернова: Троцкий призвал коммунистов Германии объединиться с социал-демократами для того, чтобы противостоять Гитлеру…

Млечин: А Сталин требовал, чтобы с социал-демократами дела иметь не могли.

Чернова: …Да, дела с ними иметь невозможно, потому что они представители буржуазии мелкой, лавочников и тому подобное…

Млечин: Тем самым помогли. Ирина, я хотел бы всё-таки, чтобы послушали… Вот вы нашли этот… Ваша честь, если можно, в качестве доказательства…

Сванидзе: Пожалуйста.

Млечин: Я даже не знал о существовании этого. Голос самого Троцкого.

Млечин: Если можно, последнее что я хотел, чтобы мы показали — это документ о реабилитации Троцкого. Ну, это фантастический документ. Я тоже не подозревал о том, что он существует. Но, действительно, поскольку он был внезаконным образом осуждён Особым совещанием, так называемым, был такой внесудебный орган в 27-м году — вот видите, Особое совещание при коллегии ОГПУ — и был выслан в Сибирь, то на основании Закона о реабилитации жертв политических репрессий он реабилитирован. Иначе говоря, у российского государства и российского правосудия нет никаких претензий к товарищу Троцкому.