Украдены были копии всех важнейших материалов, определявших предвыборную стратегию Грайнза, списки поддерживавших его активистов (по штатам и округам) и потенциальных жертвователей, которых предстояло обработать в нужном направлении, а также черновики программных заявлений Грайнза, всех его речей и выступлений. Зная его позиции по ключевым внутри- и внешнеполитическим проблемам, аргументацию по каждому вопросу, претендент на президентское кресло смог на диво хорошо подготовиться. Грайнз в результате постоянно оказывался в худшем положении, его выступления не имели успеха, поскольку претендент неизменно умудрялся опередить его. Тогда это казалось политической прозорливостью…

Президент сидел спиной к окну, глядя поверх огромного антикварного стола на мраморный камин, занимающий главное место у северной стены. Два дня назад у него был день рождения. Пятидесятипятилетний юбилей он встретил в кругу семьи и еще сегодня с утра был в хорошем расположении духа. До прихода Дугласа.

Генри Дуглас с номером “Вашингтон пост” в руках — у него только что побывал Хобсон — стоял около стола с левой стороны.

Президент и Дуглас молчали. Слово “Уотергейт” не было произнесено. Но хозяин Белого дома и его советник думали именно о том, как Никсон лишился своего поста. Любую грязную историю в высших эшелонах власти теперь сравнивали с “Уотергейтом”. И сейчас параллель была пугающе очевидной. Сам президент был когда-то профессиональным адвокатом в Техасе и хорошо понимал, сколь губительными для репутации могут оказаться подобные разоблачения.

Президент думал о том, какой линии поведения ему придерживаться. Дуглас — о том, что, если не произойдет чуда, кто-то должен стать козлом отпущения. Но кто? Неужели он, Дуглас?

Но потом их мысли приобрели общее направление: кто вытащил эту старую историю на свет божий? Кто отдал этот материал газетам и начал охоту? Президент взъерошил безукоризненно уложенные волосы (прическа-предмет особого внимания, как это часто бывает у лысеющих блондинов). Такое случалось с ним в минуты крайнего волнения.

Ответы на поставленные вопросы имели решающее значение.

Потому что Америка вступила в год выборов.

Бертис Холл изучающе смотрел на клиента. Перед ним сидел пожилой человек, который вряд ли мог похвастаться отменным здоровьем. Морщинистая шея, худое лицо, толстые стекла очков — старческая дальнозоркость берет свое…

— По-видимому, господин Уэстлейк, — Холл тщательно подбирал слова, — вы не совсем отдаете себе отчет в том, какой неблагоприятный резонанс могут иметь ваши действия. Этот человек сейчас в глазах всей Америки олицетворение зла. Вы уверены, что ваша репутация выдержит любые нападки, которые на вас обрушатся незамедлительно, лишь только вы возьмете под защиту этого человека? Может пострадать ваш бизнес — у вас ведь несколько гостиниц на юге, если я вас правильно понял?

Уэстлейк вовсе не чувствовал себя героем, способным восстать против всех, но он не хотел так быстро сдаваться.

— С ним поступили несправедливо. Он хотел только добра. Он думал, что только таким образом можно заставить людей задуматься над происходящим вокруг. Он часто говорил, что все сошли с ума и мир катится к пропасти. Его поступок-безумие, но не преступление.

Бертис Холл внимательно наблюдал за Уэстлейком.

— Следовательно, вы по-прежнему хотите, чтобы я занялся вашим иском против полиции и постарался как-то оправдать в глазах общественного мнения вашего бывшего служащего?

Уэстлейк утвердительно кивнул головой.

— Когда я услышал по телевизору об этой истории, я сразу позвонил в полицию и сказал, что немедленно лечу в Вашингтон. Вне всякого сомнения, я убедил бы его… Но когда я прилетел, все было кончено. Они не должны были стрелять.

Холл минуту молчал, перекладывая бумаги на столе.

— Хорошо, — наконец произнес он, — я согласен заняться этим делом. Любой клиент, исправно платящий гонорар, вправе получить от адвоката помощь. Теперь вам придется откровенно ответить на несколько моих вопросов. Во-первых, что вас лично связывает с Филипом Никольсом?

Уэстлейк ответил без промедления:

— Он приходился двоюродным братом моей покойной жены.

— Так я и думал, — удовлетворенно кивнул Холл. — Во-вторых, почему Никольс покинул Флориду?

— Работая у меня в гостинице, он накопил немного денег и решил поехать в Вашингтон. Он надеялся изложить кому-нибудь в столице свои взгляды на гонку вооружений. Я-то ему советовал помалкивать. Люди нашего круга уверены: если мы не будем вооружаться, русские проглотят нас. Никольсу изрядно доставалось, когда он высказывался насчет того, что американские стратеги виновны в не меньших грехах, чем Гитлер, и не русские, а мы несем ответ за гонку вооружений. Но в столице, видно, тоже никто не захотел с ним разговаривать.

— Когда он уехал в Вашингтон?

— С полгода назад.

— Где он жил?

Уэстлейк вытащил мятый листок бумаги.

— Он остановился в мотеле “Даунтаун”. Приехал на машине. Зарегистрировался там под фамилией своей матери — Батлер, — добавил Уэстлейк.

Холл вызвал секретаршу.

— Сейчас мы выполним необходимые формальности, — объяснил он Уэстлейку, — и я приступлю к ведению вашего дела.

Рэндольфу Хобсону казалось, что он находится в боевой рубке корабля, который непрерывно обстреливает артиллерия противника. Скандал вокруг похищения документов из штаб-квартиры избирательного комитета президента Грайнза разворачивался с необыкновенной быстротой. В отличие от тогдашнего, никсоновского “Уотергейта”, сонь сразу сосредоточился на руководстве Белого дома Главными мишенями стали Генри Дуглас и Рэндольф Хобсон.

Один из сотрудников избирательного комитета нынешнего президента, в благодарность получивший синекуру — пост председателя Национального фонда искусств и гуманитарных наук, поспешил заявить, что очень хорошо помнит, как ему передали для работы “толстенную пачку бумаг с напечатанным через два интервала текстом”. Это были документы Грайнза Председатель фонда тут же добавил, что получил бумаги от Хобсона.

Председатель одной из подкомиссий палаты представителей Шэдди попросил двух высших должностных лиц администрации разъяснить, каким образом четыре года назад они получили материалы из досье тогдашнего президента Грайнза. Шэдди отметил, что, “возможно, произошло нарушение уголовного законодательства, поскольку могли иметь место кража или сокрытие кражи”.

Хобсон знал, что Генри Дуглас уже подготовил письмо, адресованное конгрессмену Шэдди, в котором признал, что они действительно использовали некоторые материалы избирательного комитета Грайнза. Однако он категорически заявлял, что не знает, как их удалось добыть.

Письмо Дугласа ничего не могло изменить. Скандал разрастался. В Белом доме царила растерянность. Дуглас, который в обычное время железной рукой наводил порядок в хозяйстве президента, чувствовал, как под ним заколебалась почва. Мнения сотрудников аппарата Белого дома разделились. Одни считали, что надо занять глухую оборону и все отрицать. Другие возражали подобная тактика чуть не довела Никсона до импичмента. Все ждали, что предпримет президент, но хозяин Белого дома пребывал в нерешительности.

Хобсон обратил внимание на то, что один Адриан Корт помощник президента по вопросам национальной безопасности, не потерял хладнокровия. История с кражей документов его как будто не беспокоила. Конечно, рассудил Хобсон, персонально Корта это не касается. Бумаг он не видел потому что во время прошлой предвыборной кампании еще продолжал работать в Гуверовском институте войны, революции и мира, — в президентскую команду он вошел после инаугурации. Однако история с бумагами ставила под угрозу переизбрание президента, и это не могло не заботить Корта. И все же Адриан Корт демонстрировал подлинное, непоказное спокойствие. Почему?

Когда профессор Чейз старший сотрудник Совета национальной безопасности, вернулся вечером домой из Белого дома его ожидала оставленная сыном записка: “Доктор Орвил Этвуд, прилетевший сегодня в Вашингтон, хотел бы побеседовать с тобой”. Дальше следовал адрес.