Мою возню кто-то услышал, и из за ширмы послышались торопливые шаги, полог распахнулся и в закуток, вошло чудо. Это была симпатичная медсестра, в военной форме НАТО, поверх которой был надет халат. Большие миндалевидные глаза, и вопросительный взор. Чуть вытянутое лицо, иссиня-черные волосы, чувственный рот, типичная представительница латинской Европы или Америки. Она мгновенно подскочила ко мне и прижимая меня к кровати, низким грудным голосом произнесла скороговорку.

— «Piano, piano, non e possibile spostare.»

Взглянув на меня, она поняла, что я ни чего не понял, и она перешла на Английский, посчитав, что для меня так будет понятней. Почему-то все НАТОвцы искренне считают что английский, самый лучший для международного общения и его должны знать все. Но это был не тот случай, мои глаза только ещё больше расширились и я пожав плечами, что-то промычал.

Медсестра улыбнулась, и её понесло, уж видимо ей очень хотелось установить контакт, и выяснить на каком языке я говорю.

— Parlez-vous Franсе?

Я опять пожал плечами, а она, глядя на меня, стала перебирать — be German? or Swedish? but what about the Danish? Norwegian?

С моего лица не сходила туповатая улыбка, а запас стран в её мозгу кончился, я решил помочь. Глазами показал на записную книжку в её руке и протянул руку. Медсестра поняла меня правильно и протянула её, добавив карандаш. Взяв пиcьменные принадлежности я нацарапал:

— Ich spreche Deutsch.

Сестричка, прочитав мою писанину, радостно подхватилась и сказав — «Just a minute.»- выскочила из моего обиталища.

Я не ожидавший такой реакции, лежал в недоумении и размышлял, наверное, если бы это была американка, она бы надменно вышла за ширму, ни чего не объясняя, а эта из за своего южного темперамента умчалась как ошпаренная, при чем, довольно искренне, радуясь по поводу моего здоровья. Значит, не всё так плохо, как думаю я. Минут через пять моего ожидания в «палату» уже вошли двое, собственно сама медсестра и военный врач в белом халате поверх формы. Это был рыжий детина, возрастом лет сорока, может чуть больше, на его раскрасневшемся лице даже в это время года были отчетливо видны конапушки. Он демонстративно снял с рук резиновые перчатки и подошел к моей постели. «Прусак» — мелькнула мысль в моей голове и тут же подтвердилась.

— Гутен таг, я старший медицинской службы, майор Рудольф — сказал он на немецком, — как ваше самочувствие?

Я улыбнулся и многозначительно показал на свое горло правой рукой. Врач извинился и заговорил с медсестрой на итальянском. Та, защебетала скороговоркой, на свой манер, и активно жестикулируя, стала что-то ему объяснять. Он молча стоял, кивая головой, и когда словесный поток у итальянки, был исчерпан, повернулся ко мне и сказал:

— Очень хорошо, вы активно идете на поправку, очень повезло, что ваши друзья способны оказать экстренную помощь. Иначе вас просто не было бы. Хочу вас обрадовать, ваши друзья ждут встречи с вами.

Выслушав его, я схватил блокнот оставленный медсестрой и написал в нем.

— Скажите доктор, когда я могу поговорить со своими друзьями?

Он прочитал написанное, и поднял свои рыжие брови в удивлении. Потом сглотнул и произнес.

— Поговорить сможете дня через три, а повидаться, минут… — он глянул на часы, — через тридцать. Не буду утомлять вас своим присутствием, и дел, очень много. За вами присмотрит сержант Батини. — он указал на медсестру — А мне пора, до свидания сеньор. — И четко по военному кивнув головой, он вышел за ширму. Я же, нагло разглядывая итальянку, взял в руки блокнот и написал: — Мое имя Шабах, а как ваше сержант Батини? — и протянул его надписью к ней. Она, приняла блокнот в руки и прочитав сверкнула глазами в мою сторону, но от резких высказываний воздержалась, потом боле спокойно поглядела на меня и решив, что вреда не будет, тихо произнесла: — Каталина.

Я, как бы попробовал на вкус, это слово, и попытался его произнести, но услышал только шипящие и булькающие звуки, махнул рукой и написал на немецком. -

— У вас красивое имя, и сами вы, красавица. — улыбнувшись во всю свою физиономию, вновь протянул ей блокнот. Она прочла, и лицо её стало улыбчиво- загадочным, комплимент ей явно понравился. Потом с диким акцентом, она проговорила по-немецки: — Что я могу для вас сделать, Шабах?

Я ухмыльнулся и написал:

— Один лечебный поцелуй, и пригласить моих друзей, мы объявим о помолвке. — Мое лицо приняло лукавый вид, и Каталина не стала дожидаться, пока я протяну ей письмена, подошла сама и прочитала. Потом хихикнула в кулачок и возмущенно ответила.

— Ну вы и хам, сеньор, знакомы только несколько секунд и уже помолвка.

Мою шутку она восприняла правильно, и это повысило настроение нам обоим. «Свой человек, эта итальянка» — подумал я — «хоть и европейка» Тем временем сержант Батини стала серьёзной и спросила:

— Шабах, а теперь без шуток, вам что ни будь надо? А то у меня не вы один, таких больных здесь хватает.

Я написал ей ответ, что неплохо будет, если она пригласит моих друзей, и не мешает, попить воды. Каталина, кинула головой и вышла, вернулась через пару минут с кувшинчиком кипяченой воды и стаканом. Поставила на подставку рядом с кроватью и произнесла на ломаном немецком, что друзей сейчас пригласят. Поблагодарив её, я стал терпеливо ждать, мысли были самые разные, но больше всех я хотел устроить им разнос, за то, что не уехали из кишлака. Через некоторое время ко мне в закуток ворвались Роман и Харез, за ними следом влетели итальянские военные с нацеленными стволами на моих друзей. Видимо на моем лице уж больно явно отразился немой вопрос. Потому, что Роман, глянув на меня, мгновенно ответил:

— Да эти козлы пытаются нас разоружить, а вот тертый хрен им, с маслом.

Последней протиснулась Каталина, и стала выгонять всех. Мужики немного пришли в себя и ошалев от напора медсестры, все вместе вывалились обратно за ширму. Черноглазая фурия, сделав свое дело, повернулась ко мне лицом. И уперев кулаки в бока, так зыркнула на меня, что я слегка потерялся. Потом эта бестия, указала пальцем в сторону полога и обратилась ко мне:

— Прикажи своим людям сдать оружие, иначе ни кого не пущу.

Я ошарашено уставился на нее, и стал показывать на горло, разводя руки в стороны. Фурия, сдунув с лица прядь волос, выбившуюся из хвоста, резко развернулась и вышла в коридор. В тот же миг там, кто-то ойкнул, возня затихла. А потом из-за полога вошел Роман, вернее не вошел, а его за шкирку как нагадившего щенка, ввела Каталина. Ромка, обалдевший от такого обращения со стороны женщины, присмирел и послушно управлялся этой бестией. Она подвела его к моей кровати, и многозначительно взглянула на меня. Смеяться я просто не мог, и поэтому идиотски хихикал, из моих глаз полились слезы, более нелепой ситуации, я просто не встречал. А по виду Романа я понял, что он действительно как щенок, готов лизать руки этой сеньориты. Он вращал глазами во все стороны и готов был пасть на колени, лишь бы умилостивить красавицу. Я сжалился над ним, и сквозь смех, взяв в руки блокнот и карандаш, с трудом написал: — Рома, сдайте оружие, иначе это чудовище, с черными глазами, поработит вас и меня до кучи. Сунув писанину в лицо Родному, я глянул на Каталину, та была в праведном гневе и метала молнии, при этом, не отпуская воротник Романа. Ромка непонимающим взглядом прочитал моё пожелание, и ещё более недоуменно спросил:

— Это твой новый телохранитель?

Я улыбнулся, и махнул рукой, мол, все вон. Итальянская медсестра уловила мой жест, и всё также держа за шкирку Ромашку, развернула его к выходу. Тут опомнился Роман, и подняв руки вверх, произнес:

— Не надо, …. я сам.

Каталина, обернулась ко мне, как бы спрашивая, что дальше, я подмигнул ей и показал большой палец, потом сделал жест — всё окей. Она улыбнулась в ответ, и подтолкнула Ромку к выходу.

За ширмой началась возня, и я услышал голос Романа:

— Харез, черт сними, давай оставим оружие этим засранцам, иначе не дадут поговорить с Волком.