– Вадик, – сказала она. – А где мальчики?

Вадик пожал плечами и со всей безмятежностью огромного мужика улыбнулся ей:

– Не знаю. Да не переживай, сейчас появятся. Поссать пошли, – и он заржал. Его смех подхватил второй представитель сильной половины человечества, что был при нас, да с таким энтузиазмом, словно шутка вышла на редкость удачной. А вот две спутницы того парня его смеха не разделили. Они озадачено смотрели друг на друга, так же как и мы со Светкой.

– Эй, мужики! – заорал во всю глотку Вадик, поворачиваясь к непроглядной тьме. – Вы куда пропали?

И вот тогда – то… из темноты вылетела бита и на всем ходу влетела в правую половину лица Вадика. Кровь и зубы брызнули прямо на Светку, и та истерично завизжала, инстинктивно отбегая назад. Вадика закрутило и повалило на колени, а в следующее мгновение из темноты шагнул молчун и замахнулся битой из-за головы. С мерзким глухим звуком она прилетела Вадику прямо по затылку. Снова брызнула кровь, и на этот раз мы все, включая еще одного мужика, что был с нами, дернулись назад. А вот когда молчун замахнулся в третий раз, бита пересекла воздух по косой и с мокрым шлепком раскроила череп. Глаза Вадика потухли, тело обмякло, и он свалился на землю с глухим звуком.

Светка заорала истерично, звонко, разрывая страхом ночной воздух. И тут ночь ответила ей лаем – сдавленный, хриплый, каким он бывает, когда собака рвется с поводка, вставая на задние лапы, перекрывая себе воздух впивающимся в горло поводком. Из темноты появился Максим – в обеих руках по поводку, с которых, надрываясь и брызжа слюной, рвались два огромных пса – доберман и питбуль. Они тащили его за собой, и неизвестно какими силами он удерживал их – вены на его руках вздулись, костяшки пальцев побелели, а пальцы намертво вцепились в кожаные ремни, что удерживали огромных псин, которые взрывали когтями землю, напрягая мускулистые лапы, грудь, спину. Страшнее их морд не было ничего во всем мире – стеклянные, невидящие глаза смотрели на нас, как неживые, а из раскрытых пастей капали пена и слюна. И это жуткий, безумный лай, исступленный, истеричный. Следом из темноты вышли Низкий и Херувимчик. Их, так же как и Максима, тащили за собой псы, только у них их было по одному. По одному алабаю. Морды у алабаев были такими же сумасшедшими. Они рвались с поводков и сдавленно лаяли на нас, скалясь и хрипя, их игрушечные, совершенно неживые глаза, не видели ничего, кроме кусков мяса, стоящих напротив. К ним присоединился Молчун, который, бросив окровавленную биту на землю, отряхивал одежду от капель крови, восстанавливая дыхание.

– Мужики… – прохрипел парень, стоящий на нашей стороне.

Но тут Максим заговорил громко и четко, поставленным голосом, не обращая внимания на парня, и когда я услышала его, во мне наконец-то взорвалась паника – голос его, сильный, молодой, звенел предвкушением и азартом. Никакого раскаянья, никакой растерянности, только животное нетерпение:

– Итак, друзья мои, – тут он с силой дернул собак обеими руками, потому как те буквально рвали на себе ошейники. Собаки перестали лаять и сделали несколько шагов вперед, лишь для того, чтобы вдохнуть побольше воздуха в легкие. А Максим продолжил. – Вам посчастливилось участвовать в очень редком событии.

Слева и сзади послышался тихий скулеж – одна из девушек начала терять самообладание, но Максим этого не заметил.

– Не буду утомлять вас деталями так как вижу – вы и так в предвкушении игры, так что коротко изложу суть.

С этими словами Максим посмотрел прямо на меня, и, увидев его лицо, я почувствовала, как к горлу подступает ком – презрительная улыбка на губах, оскаленные в зверином вожделении зубы, глаза – холодные, злые, как у собак, что он держал на привязи, но не стеклянные – в его глазах искрилось пламя, яркие желтые языки которого сверкали, в ожидании того, что начнется с минуты на минуту. Тут он улыбнулся мне, обнажая жемчужины зубов, и слова, срывающиеся с его губ, понеслись в ночь, расплетаясь по воздуху невидимыми частиками страха, сея панику, страх и смерть:

– И началась самая увлекательная из охот…

И трое двуногих дворняг, стоящих за его спиной, залаяли хором, синхронно посылая буквы в ночное небо:

– …охота на человека![2]

И сквозь восторженные крики и свист двуногих псов за спиной Максима, и истеричный визг трех женских голосов за моей, я услышала, как Максим сказал парню, стоящему впереди нас:

– Извини, мужик, но эта забава только для девочек.

Пронзительный звук отстегивающихся карабинов, был оглушителен, как стартовый выстрел.

Огромные псы, взрыли лапами землю и в это же миг пятеро людей, захлебываясь собственным страхом, рванули в темноту ночи, спасая свои шкуры. И в спину им неслись бешеные псы, и сумасшедший смех четверых парней, которые свистели и улюлюкали, задыхаясь от восторга, чуя кровь, как звери.

Собаки, вырывая комья земли когтями, брызжа пеной и слюной, в несколько быстрых прыжков догнали парня и все, как один, бросились к нему, впиваясь зубами в руки, ноги и шею. Его оглушительные крики я слышала лишь фоном, потому как собственное сердце долбило в ушах, перекрывая даже звук собственных ног, отчаянно молотивших по земле. Только мое дыхание, с оглушительным свистом входящее и выходящее из моих легких, звук несущихся во весь опор ног подо мной, и грохот сердца в ушах. И где-то очень далеко, даже не в этой вселенной, звук рвущейся ткани, человеческой плоти и истошного крика разрываемого на части человека. И пока он кричал, в моей голове звенела одна – единственная мысль, от которой мне даже не было стыдно – пока он кричит, у меня есть время. У меня есть время.

И когда крики смолкли, началась самая жуткая в мире игра.

Я бежала, не разбирая дороги. Я просто неслась, отчаянно молотя ногами по земле. В голове пронзительная пустота, и все тело работает исключительно на бег. Я боялась оглядываться, боялась прислушиваться к темноте позади меня, потому что тишина – пронзительная, звенящая – пугала меня больше, чем нечеловеческий крик до этого. Я ничего не видела вокруг себя, ничего не чувствовала внутри себя – я была внутри чертовой временной петли, что замыкается в тех жутких ночных кошмарах, когда, как бы быстро ты ни бежал, ты остаешься стоять на одном месте.

Не знаю, не помню, и даже примерно не представляю, сколько времени прошло, когда я впервые стала замечать мелькающий мимо меня пейзаж местности – несущиеся мимо очертания зданий и мусора. Я пролетела мимо трех десятков двухсотлитровых бочек, стоящих вдоль стены одного из зданий. От них несло отработанным маслом и керосином. Я услышала, как обеими ногами пробежала по мерзкой, вонючей луже, вытекшей из этих бочек и порадовалась, что я в кроссовках. Светка – на каблуках. Но мысль о Светке не получила продолжения в моей голове, так как сейчас мне было плевать на всех в этом мире, кроме самой себя.

Я пролетела мимо производственного цеха, в котором зияли черной дырой огромные входные ворота. Ему на смену появилось длинное, высокое, не меньше десяти этажей, здание. И тут увидела то, что приковало все мое внимание – пожарная лестница, идущая вверх мимо всех этажей и заканчивающаяся на крыше. Она была привинчена к стене здания и выглядела очень крепкой. Я побежала к ней с удвоенной силой, понимая, что ни один, даже самый натренированный пес не сможет подняться за мной по ней, а главное – потеряет мой след.

Я подбежала, схватилась руками за грязные перекладины, воняющие ржавым железом, и дернула её так сильно как смогла – лестница даже не шелохнулась. Прекрасно. Я забралась на неё быстро и ловко, даже не заметив, что она начиналась примерно в полутора метрах от земли. Не помню, как я забиралась туда – у страха глаза велики, а мной в тот момент руководил даже на страх – паника, отчаянье и ужас. Быстро перебирая руками и ногами, я лезла наверх, ни разу не вспомнив, что до жути боюсь высоты. Видимо, подохнуть я боюсь больше. Мимо меня мелькали окна, в которых, как ни странно, все еще были стекла. Разбивать их сейчас – непростительная глупость – слишком громко, слишком велика вероятность пораниться, а я и без ранений в полной жопе. И тут мне попалось первое окно с голой рамой – осколки стекла все еще торчали деревянных рамах, но были небольшим и редкими со скругленными временем и дождями гранями. Недолго думая, я забралась в него, очень внимательно выбирая опору для рук и ног, и когда, наконец, я ступила ногами на голый бетонный пол, я осмотрела руки и ноги на предмет порезов. Все чисто.