— М-м, какие голубцы у вас, Нинон. Мягкие, сочные. Хоть одними губами их жуй, — это, моя мама с оттопыренным пальчиком местную кухню после ресторанной столичной вкушает.

— Ну вот, Катаржина, и мы в своей глухомани тоже кое на что способны. Не только провинциальную пыль разводить, — тетя Гортензия вступила, нервно жуя.

— Ну, не такая уж тут и глухомань, — а вот теперь — моя очередь. — Я, когда вчера с развала шла, афишу видела: «Научные чтения в библиотеке». И приписочка: «Порок или страсть. Пагубность и различия» Гусельницы явно озабочены высокими материями.

— Вот-вот, — вскинулась моя тетка. — Не иначе, университетский профессор выступать будет, что двумя переулками левее мансарду у Луконов снимает. Его караваем не потчуй, дай только рот открыть. А уж как в лавку придет — все излазит, перещупает, а потом с умным видом…

— И что, часто его ваша библиотека «арендует»? — выправляем «маршрут» в нужный нам «поворот».

— Да считай, каждое лето, — тут же «свернула» в него тетка. — Правда, он по специализации — языковед, а вот эта тема ему — вне профиля.

— Зато актуальна. Кхе-кхе, — развернулись мы втроем к огласившейся Нинон. Та рассудительно скривилась. — Позавчера ж утром на площади перед управой драка была. Сестры Бричкины сошлись, а потом и родственники их подтянулись с сочувствующими.

— Да что вы говорите? — выразила я большой интерес. Нинон, отложив вилку, продолжила:

— Началось с сущей ерунды — общего огорода. А потом пошло-поехало. В результате вся площадь присоединилась — стражники еле разняли, а начальник их вообще с фонарем ушел. Сами же сестрицы до сих пор в каталажке сидят, что через дорогу от нас.

— Зачинщицы склоки?

— Ну да, — кивнула мне рассказчица. — Остывают.

— Что-то больно строг ваш начальник стражи. За подобное обычно не больше суток «выдерживают».

— Ну, тебе конечно виднее. Да только для нашей… глухомани такое событие — из ряда вон, — влезла тетя Гортензия. — Видно, действительно, профессора к нему подвязали, раз речи того проповедника на пользу не пошли.

— Какого «проповедника»?

— Ой, Агаточка, говорят, что как раз перед тем позором выступал на площади один брюнет в белоснежной рясе. Да такой красавец, что хоть сейчас на открытку к Солнцепутью. И тоже про «высокие материи» внушал.

— Точнее, про дела и расплату, — вставила Нинон.

— Как… интересно. Жаль, что я такое действо… пропустила…

— Доча?.. Доча?!

— Что?

— А ты куда от нас «улетела»?

— Да про дела и расплату задумалась. Тема и вправду, актуальна.

— Да что ты? — воззрилась на меня мама. — Гортензия, у меня идея возникла: а не сходить ли нам завтра вчетвером в столичный театр? Там постановка интересная идет — легкий водевиль с танцами. Посмеемся, развеемся?

— Куда? — удивилась патриотка глухомани.

— А что? Мы когда с тобой куда-нибудь вместе ходили? В последний раз?

— Да… не помню… Вспомнила! К нотариусу на оглашение маминого завещания… Нинон, как ты к театру относишься?

— Положительно.

— Вот и славно! — просияла моя мама. — А после — к нам в гости. Я вас таким штруделем угощу. С колбаской, салом и квашенной капустой… Софико мне… рецепт дала… Доча, а что?

— Ничего, мама, ничего. Эта тема пока закрыта…

Зато другая открылась. И долго не давала заснуть. Я все ворочалась в своей гусиной перине и пялилась в высокий дощатый потолок. Взвешивала, оценивала, выстраивала логические цепочки. И даже когда ушла в сон, облегчения не получила, к утру неожиданно озябнув. Да так, что зуб на зуб не попадал. Поэтому, сразу после горячего чая с оладьями решила отогреться всерьез:

— Тетя Гортензия, я- за заднюю изгородь! — в распахнутую из коридора дверь лавки, и шмыгнула туда же оттаявшим носом.

Тетка, развернувшись ко мне, рассеянно кивнула. Понятно — господин Могрз, гном из Бадука, с очередной партией «раритетов» (подсвечников, тяжеленных чеканных блюд и традиционно востребованных ступок). Теперь до обеда торговаться начнут. Конечно, можно было б процесс и ускорить, да тетя Гортензия — непьющая даже из «деловых» интересов:

— Ага-ага, Агаточка. Иди-иди… Так из какой канавы вот это?

Ну, я и пошла. Перекинув через плечо покрывало. Скоро перемахнула через низкую изгородь, отделяющую семейные владенья от предгорных лугов, и направилась к уже знакомому мне бугру:

— Кра-со-та… — и если уж заниматься оздоровительным дыханием (попутно отогреваясь), то именно здесь…

Вдох-выдох… Теплый ветер щекочет выбившимися волосами лицо. Солнце августа на голых плечах и коленях. Запах трав и цветов. Вдох-выдох… Где-то справа за спиной взмахнула крыльями птица. Ветви ели закачались, провожая ее, и снова затихли… Гуси на далеком пруду в разноголосье обсудили важное событие. Вдох-выдох… Тишина… Божья коровка села на нос. Я сморщилась, взмахнула рукой. Букашка обиженно смылась…И опять тишина… Оздоровительное дыхание.

Технику его мы проходили еще на четвертом курсе. И иногда даже практиковались (кто дольше не засмеется). Здесь все зависит от стихийной характеристики. Я вот — воздушник. Поэтому сосредотачиваться должна на тонком ощущении родной стихии, касающейся сейчас ноздрей. Именно при вдохе и выдохе. Водники… Ник Подугор, сидят у бегущей или падающей воды. Кому какое состояние ближе. Маги огня — у открытого пламени. Земельники — в пещере…И восстанавливают силы… Вдох-выдох… Состояние покоя, расслабленности и отстраненности обычно дается с трудом, но сейчас я очень старалась. Вдох-выдох… Родная земля. Северная предгорная глухомань. Тихий край. И даже соседство через горные пики с Грязными землями, не делает его стоячую, как вода в пруду, энергетику тревожнее. Здесь все исхожено, проверено и отмечено на десятках карт… И собираться в комок от каждого треска сучка ни к чему. Ладмения… Бередня… Там — все по-иному. Но, места эти, они так похожи… Вдох-выдох… И мысли, отпущенные на свободу из сжатой в кулак воли, летят. У меня, кажется, получилось… расслабиться…

— Спас, это — что?

Мы увидели ее неожиданно. Дорога, петляя между поросших молодым ельником холмов, вдруг вынырнула из-за последнего и раскроила, как ножом, широкую лесную поляну. Ровно наполовину. А справа на ней…

— Когда-то было деревянной церковью, — Спас прищурился, будто что-то припоминая.

— Здесь раньше недалеко деревня стояла и рядом с ней — монашеский скит. Я родился в этих местах, — Илья первым соскочил с седла. — Хочешь взглянуть? Где еще такое увидишь?

— А почему бы и нет?

— Ох, только давайте недолго. Нам еще до Бузищ верст двадцать.

— Ага…

— Агата! Вход здесь…

— Ух, ты…

Стены бывшей церкви почти сохранились, но перемещаться внутри можно было только вдоль них. Потому что все пространство по центру занимал рухнувший вместе с прогнившим куполом, крест.

— А что я говорил? — Илья расплылся в довольной улыбке.

— Крест католический, не православный. Но, откуда?

— От монахов. Они тоже были не местными. Видимо, из Ладмении. А, скорее всего, из Чидалии. Нищенствующий орден. А вот и их Святой покровитель, — и мотнул головой к противоположной стене.

Там, на беленых досках пятнами проступал мужской портрет в рясе. И в полный рост. Сверху — неестественным, острым куполом капюшон. Под ним — лицо с огромными темными глазами. А ниже, едва заметными и полустертыми, руки с раскрытыми вверх ладонями. Нижняя часть полностью утонула в траве.

— Что-то здесь странно, — замерла я, почти уткнувшись в стену носом, и повела им вдоль силуэта. — Ага… Илья, а где у него…

— Крест? — остановился он рядом со мной. — Вот в этом-то вся и странность, Агата. Он креста не носил. Считал, что вера — внутри нас, а крест на шее — лишь атрибут. Опознавательный знак.

— Кто, «он» то?

— Святой Франциск… Нет, скорее всего, из Чидалии. Он же сам родом почти оттуда.

— Ну, вы скоро? — зычный голос Спаса поднял лесных птиц с верхних бревен стен…