— Ух, ты!

— Агата! За спину! Куда выперлась?!

— Спас, не хами!

— Петар, слева!

— Вижу, Илья!.. От тебе, адская шестеренка!

— Агата!!!

— Хоть бы спасибо…

— Пожалуйста!.. Спас, Илья, по последнему?!

А потом, едва отдышавшись:

— Спас, руку свою покажи.

Тот, оглядев, заваленное серыми тушами пространство, смачно сплюнул:

— Погоди… Неужто всех?

— Двое сбежали, — Петар, вытираясь рукавом, прищурился вдаль. — Может, догнать?

— Тоже мне, лось молодой… Илья?

— Агата?.. Агата?!

Но, я их не слушала. Потому что в голову мою, вторгнувшись гневным звериным рыком, принеслось: «Дела ваши — мелки и суетны. Но, расплата за них — велика!» И страшной болью — в оба виска сразу:

— О-ой…

— Агата? — Илья, поддернул меня за прихлопнутые к ушам руки. — Ты чего?

— Обернись.

— Что?

— Обернитесь назад! — истошно заголосила я.

Огромный, угольно черный медведь с красной мордой и ушами торчком, стоял в десятке ярдов между нами и волчьими трупами. Только не медведь это был. Я знала точно.

— Та-ак… Илья, Петар, на исходные.

— Спас, в стороны. В стороны быстро! — и лишь сейчас, выпрямив спину, вскинула руку вперед…

Он или играл со мной или поначалу не понял: как это возможно в реале? Его и какая-то сумасбродка-магичка? Поэтому, дернулся, приняв грудью мой знак, тряхнул мордой и вновь зарычал. Я запустила вторым. Зверь теперь — даже не шелохнулся — игры закончились. И попёр на меня. В голове вновь оглушительно громко взревело, раскалывая ее на части. Я шлепнулась на колени. Мир вокруг, будто вдогонку, перевернулся, и именно в этот момент к зверю метнулся Илья… Дальнейшее вспоминалось с трудом. Помню лишь, прямо перед глазами — пустоту бездонного черного мрака и странный, нелепый в этой картине запах от дыхания зверя. Мрак завис передо мной, из последних сил пытающейся сохранить равновесие. Хоть на коленях. Хоть так. И, вдруг, взлетел высоко-высоко — медведь, оттолкнувшись, встал на задние лапы. И всё… Я провалилась в спасительное небытие…

* * *

— И всё…

— Вот, значит, как?

— Мне нечего больше добавить, Глеб… Я потом полторы недели провалялась в нашем госпитале при посольстве. Это ты знаешь. Так что Илью хоронили без меня… А тот зверь…

— Демон?

— Ну, демон с пятого уровня.

— С шестого, Агата, — Глеб, скрестив на груди руки, метнулся ко мне через стол. — С шестого уровня. И ниже его только…

— Тысь моя майка… Значит, у тебя есть свои соображения, кто это может быть? На таком уровне все они — давно знакомые рыла. Так?

— Так, Агата… А сама как думаешь?

— Не знаю… Мне надо время, чтобы… — и вскинула на некроманта глаза. — Глеб, надо вернуться туда, в Бередню. Там, где-то рядом с тем местом, где он монаху явился, должно быть и другое. Откуда он силы берет. Мы к нему тогда и ехали.

— Уже? — сощурился он на меня.

— Что, «уже»?

— Определили «то место». Был наш… специалист. Почти одновременно с вами. Только он, в отличие от вас, ехал по прямой. И именно он тебя и…

— Значит, мне тогда не показалось, — покачала я головой. Глеб вскинул брови:

— Что именно?

— Магический всплеск. Он меня волной и свалил. Прямо со стороны моста… Глеб, а кто это…

— Этим Прокурат занимался.

— Я поняла. Ты — не знаешь. Значит, мне благодарить за свою жизнь некого. А зверь этот… он обязательно вернется. Ему лишь одну оболочку подпортили, а их у него много. И такие персоны просто так «из тепла» не вылазят. Мне вообще кажется, его к нам наружу вызвали. Только вот…

— А вот об этом, — метнул Глеб взглядом по сторонам. — Агата, молчи.

— Ага… Ну, ничего себе. Зачем вообще тогда меня на откровения вытащил?

— Чтоб самому кое-что прояснить, — нагло оскалились мне.

— И «прояснил»? — я же, напротив, набычилась. — Или еще о чем тебе поведать?

— Почему бы и нет?.. Как дальше жить собираешься? Может, опять — ко мне?

— Да пошел ты степью тинаррской. Я сама буду свою судьбу определять.

— Ох, надо же, — Глеб даже не смутился. — Я буду только этому рад. Кстати, о судьбе… Ты о Нике Подугоре что-нибудь слышала?

— А тебе твой маршрут повторно сейчас огласить?

Мужчина в ответ демонстративно вскинул руки:

— Всё! На сегодня прелюдий вполне… Бурек наш с тобой давно остыл…

Глава 2

Я сама буду свою судьбу определять. Вот так. Сказала и сделала. Отрубила и выбросила. Подкинула и запустила. Наподдала под зад… Догнала и еще раз напод…

— Доча… Доча, оставь в покое этот несчастный, замученный огурец. Ты не пюре из него готовишь, а только салат.

— Да пожалуйста.

— Да… И у нас с твоим отцом пока еще все зубы на месте, чтоб его так шинковать… И вообще…

— Мама. Я поняла, — и, перевернув в воздухе нож, запустила им в деревянный щит над плитой. Щ-щёлк! — Я тебя… поняла.

Мама, оторвав взгляд от истыканной щедро мишени, вперилась им в меня:

— Агата… Вот давно надо было ее снять, эту доску… Доча…

— Мам, а почему не сняла-то? И ее, и картинки дурацкие со стен в моей комнате? И шкатулочки эти на комоде? И даже шкаф мой до сих пор старыми платьями набит? Вот откуда у меня столько платьев? Я ведь двенадцать лет в кадетской форме проходила.

— Так иногда же, — опешила моя родительница. — Иногда же ты и в них… на каникулах там или после занятий с Ни…

— Мама!

— Та-ак, — и, опершись на кухонный стол, медленно встала. — Мне все понятно.

— И что именно?

— А то, что ты, доча, бегала-бегала и прибежала. Семь лет жизни-на береднянский ветер. Свое собственное здоровье, наши с отцом бессонные ночи. Вёдра успокоительных микстур. Девяноста три свечки в соседнем православном храме и даже одна… исповедь.

— А это-то как?

— А она возвратилась, наконец, и опять с той же «болячкой»… Агата, может, поговорим?

— Мама, о чем? — а вот теперь я и сама… опешила.

Родительница, заткнув за гребень длинную прядь, решительно выдохнула:

— О нём, доча… О том, чьё имя ты даже произносить при себе запрещаешь.

— Я в данном разговоре, мама, не вижу причин, — срочно насупилась я.

— Даже спустя семь долгих лет? — сузила она глаза.

— Так, тем более. Что теперь-то прошлое шевелить? Оно… прошлое.

— Да неужели?

— Мама…

— Я тебе уже двадцать шесть лет «мама». И ты вернулась сюда, в свой дом, не затем, чтоб в нем, как мыши за печью сидеть. И раз уж… Ник, да, Николас — твое прошлое, то, должно отболеть и остыть. Так чего теперь-то от разговора бегать? Ответь мне, доча. Ты ж у нас — логик, аналитик.

Вот это… поворот с бугра в канаву. Видно, «болячка» моя и вправду — наливным прыщом на носу. И я даже скосилась туда. Потом тоже поднялась из-за стола:

— Что, так сильно заметно?

— Даже за двадцать ярдов.

— Это уже когда по улице к дому иду, что ли?

— Да когда ты в последний раз по ней «шла»? Все перебежками. Как по своей глухомани в Бередне. Будто, вся нечисть вослед и ты от нее…

— Я поняла, — эти-то мои «призраки» почище нечисти. И в них знаком креста… — И что, исповедь тебе помогла?

— Агата!

— Ладно!.. Давай поговорим, мама. Только, папу сначала обедом…

— А ты не сбежишь? — прозвучало крайне скептически, на что я не замедлила хмыкнуть:

— Так куда «из-за печи»?

— Девочки! Мне через полчаса обратно на службу! — громкий отцовский бас из столовой развел наши с мамой прицельные взгляды:

— Сейчас иду, несу!.. Агата, и… огурцы нормально дорежь…

Вот за что я своих родителей очень люблю? За их терпение и надежный тыл. А вообще, вопрос глупый. Я их люблю за то, что они просто есть. И отца, на которого совсем непохожа (он у меня брюнет и в меру упитанный, по его же словам). И маму свою, конечно. Пусть и с ней мы без повторений (хотя, ее медная грива мне бы наверняка пошла). Но, тут как раз все логично — я в бабушку, мамину покойную мать. И внешне и энергетикой. У нас она через поколение передается и только по женской линии: расчет на «первый-второй». Малумтелепаты[6] — шаг вперед… Что к чему?.. Так, прошлое же. Оно нынче — из всех старых улиц, со всех здешних стен…

вернуться

6

Малумтелепатия — умение слышать мысли разумной нечисти, а так же способность внушать ей свои собственные. Крайне редкое явление среди магов, обусловленное смешением крови с одним из «клиентов». В данном случае — оборотнем с истинной медвежьей ипостасью.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: