— Как вам спектакль, Зоя?

— Что?.. Угу, понравился, — мелкий камушек гулко хрустнул под каблуком капитана, отозвавшись в ночной тихой улице. И когда успели сюда свернуть?.. — А вы, наверное, ценитель искусства?

— Я? — мужчина, откинув носком сапога еще один, усмехнулся. — Никогда им не был. Просто, есть вещи, которые… нравятся. Или наоборот.

— Задевают душу?

— Да. Как эта пьеса. Только уж больно она… пессимистично закончилась.

— А в жизни часто такое бывает, — глубокомысленно изрекла я. Капитан даже приостановился:

— Надо было на другой спектакль идти. И в другой театр. Да и вообще, — и резко развернулся на каблуках. — Нам — в ту сторону. Через скверик… Пошли?

— Отчего не пойти? — спрыгнула я вслед за ним на выпуклые камни мостовой. И чего вообще изрекать начала? Ведь совсем другие в голове мысли. — Я бы все это нарисовала.

— Что именно? — нисколько не удивился мой спутник. Видно, привык уже к «приступам».

— И сцену, и главную героиню в красном платье и даже музыку. Мне кажется, она хмурого серо-голубого цвета. С такими углублениями. Глубинами, в общем. Только, мне их картина, что у задней стены…

— Задник?

— Вот… задник мне не понравился. Слишком плоский. Без перспективы. Хотя, я сейчас, наверное, рассуждаю уже, как ценитель, — и смущенно сморщила нос.

Капитан, глядя на меня, весело хмыкнул:

— Я понял. Это, по всей видимости, оскорбление.

— Но, вы же знаете, что такое «задник»?

— Ну да. А еще я знаю, что такое «рама у картины» и уже познал, что такое «этюдник», — засмеялся он еще громче.

Я, глядя на него, пожала плечами и тоже… рассмеялась. И что-то в этот миг изменилось. Словно стена из холодного колкого стекла между нами, вдруг, лопнула. Разлетелась в мелкие брызги. И ощутили мы, услышали этот звон одновременно. На вдохах…

— Я… Зоя, нам пора.

— Угу. Мне давно… пора.

— И вас еще накормить надо.

— На убой?

— Вот к чему сейчас это?

— К тому, что я… замерзла. И спать хочу… — и снова клеить, клеить, клеить. Разбитую вдребезги «стену»…

Следующие четыре дня пролетели, как один длинный пасмурный вечер. А начались с удивления. Хотя, застывший в двери моего номера Рубен, удивленным как раз не выглядел. Ну как можно «удивленно гундеть»?

— Монна Зоя, доброго дня. Я к вам приставлен…

— А где ваш капитан? — направилась я к нему с прищуром.

Старик, терпеливо вздохнув, продолжил:

— Я к вам приставлен именно капитаном до нашего с вами возвращения на «Летунью».

— Угу.

— Так точно. Капитан сегодня на рассвете отбыл в Каскату готовить корабль к длительному… путешествию.

— Да что вы говорите? — и как быстро вы бегаете?

— И при мне еще матрос… Макс! — прозорливо блеснул глазами Рубен.

— Я здесь! Доброе утро, монна Зоя! Как живется в столице? — еще одна довольная рожа в моем дверном проеме.

— Отлично живется… Ну что… я есть хочу. Кто со мной?

И мы «отлично зажили» дальше. По разные стороны двери. Хотя, иногда меня все же, выгуливали. И даже качали на качелях. Я же в отместку рисовала своих сторожей. И торжественно им их же портреты вручала. Макс благодарил и скалился. Рубен вежливо гундел. Нет, а чем еще себя развлекать? И даже мороженое с изюмом и маленькими пирожными уже не казалось таким вкусным… Да это вообще издевательство над личностью. Свободной!.. Почти. А потом наступило утро пятого дня. И, сгрузив свои пожитки, мы втроем с шиком подкатили к причалу.

Я к тому моменту была готова сама первой махнуть по сходням наверх. Да, в принципе, так и сделала. Лишь отметила машинально, что сам процесс оказался не таким уж «крутым» как прежде:

— Это что, «Летунья» так просела? — на ходу развернулась к Максу, несущему мой этюдник. Тот лишь кивнул, зыркнув в сторону капитанского мостика… Который, впрочем, был сейчас пуст.

— Доброе утро, Зоя!.. Яков! Почему трюмы до сих пор открыты?! И куда с нижней палубы делся плотник?!.. Мы сейчас отходим. А еще куча дел. Поэтому я вас не встретил у гостиницы.

— Ух, ты… Доброе утро, — капитан, поморщась, скрестил на груди руки. Утренний солнечный «квадрат» от узора снастей скользнул по глубокой багровой царапине поперек его правой скулы… А то бы я сама такое не разглядела? — Наверное, больно?

— Не-ет… Зоя, ваша каюта готова. Я туда кое-что добавил. Надеюсь…

— Вито!.. О-о, ну, наконец-то! — развернулись мы оба к только что пустовавшему капитанскому мостику. Оттуда на нас, опершись на перила, с улыбкой взирала молодая красивая женщина. — Зоя! Давайте сюда! Будем знакомиться! Вито! Твой кофе уже остыл!..

Бригантина летела по малиново-закатному морю прямиком на восток. Туго надув паруса, наплевав на собственный вес, как и положено кораблю с подобным названьем. И нарисованный пылающий факел, подсвеченный с тыла солнцем, казалось, сам изливает свет. Это, если долго на него смотреть. Прямо снизу из-под мачты, не щурясь от ветра… Факел. Форче. Вот, значит, как… Виторио Форче. И почему я раньше не догадалась?

— А у них в семье все такие: вспыхивают быстро и полыхают потом, соответственно родовой фамилии, — это первое, что я узнала от громкоголосой красавицы. Конечно, кроме ее собственного имени и резона, по которому она здесь. Хотя, именно это мне «осветил» сам капитан:

— Знакомьтесь, Зоя: моя давняя подруга, Сусанна Иззи. Она с нами…

— …сама напросилась. И что же ты, Вито, не скажешь, что мы с тобой, к тому же — деловые компаньоны? Ах, да: «дружба» — в первую очередь, — и, запрокинув голову, неожиданно глухо засмеялась.

Она вообще была интересной: и устрашающей и притягивающей одновременно. Один лишь рост чего стоит — почти с капитанский. А еще — пепельный «конский» хвост, стянувший на макушке длинные волнистые волосы. И грудь… Упс как-то, провожая глазами аналогичную, поцокал ей вслед языком: «Да-а. Такой бы волны рассекать». Наверное, он имел в виду «рельефных» русалок, распластанных под корабельными носами? А, впрочем, кто его знает? В чужую душу сложно залезть… Особенно, если дело касается сокровенного.

— … и так и ответила?.. А-ха-ха-ха… Ну, ты и брехун… Держи… Я тяну.

— Да вот тебе Святое распятье… И чтоб мне селедку без граппы[25] жрать. А потом еще…

Я, усмехнувшись, качнула прислоненной к мачте головой от далеких мужских голосов. А, все таки, хорошее здесь место, на самом бушприте — тебя никто не видит, не слышит и… не трогает… И вновь закрыла глаза… А ведь он так и не сказал, откуда порез на скуле. Да и какая мне разница? Может, бреется по утрам своей саблей? Пусть его теперь «деловой компаньон» достает… В перерывах между чашечками кофе… А я лучше здесь посижу. И мне…

— … нет, почти на зорьке… Он не в своей каюте был.

— А-а, а я-то гадаю, отчего они сразу на него нарвались. А галеон их где стоял?

— Так с другой стороны… за верфью. Парни продуманные. Они… видать, не впервой… И капитан наш…

— Ты, давай, потише. А то будет нам по макушки… Он ведь всех тогда на палубе строил и строго-настрого, чтоб при ней… фее своей…

— Ты сам не базлай. И тяни туже… Всё, закрепил… вяжу………

— Мама моя. Мамочка, — и мир в один миг из малинового превратился в бордовый…

Я, цепляясь за снасти, с трудом выбралась из сплетений канатов и, споткнувшись об один из них, уже напоследок, больно приложилась локтем. А потом понеслась вдоль всей палубы, перепрыгнув в самой ее середине через мелькающую по мокрым доскам швабру. У мачтовой лестницы тормознула, пытаясь сообразить: куда дальше. И махнула наугад. Вверху, у штурвала стоял Яков. Боцман что-то кричал, тыча пальцем в южный горизонт, и даже жестикулировал. Сусанна, приложив ладонь ко лбу, внимала, а рядом с ней, облокотившись на перила…

— Вы-то мне и нужны.

Капитан развернулся, выпрямил спину и уперся в меня взглядом:

— Зоя, что произошло? Где вы были?