– Легка на помине, – я даю понять ребятам, что она здесь.

Те краснеют и стараются не встречаться с ней глазами.

Она не одна. За спиной – Эрик Коллинз. Он заботливо приобнял ее за спину. Красивое лицо нахмурено.

– Ну-ка повторите, – начинает он, но Келси прерывает его:

– Спасибо, что сопроводил меня, Эрик, – мягко говорит она с неприкрытой нежностью в голосе. – Удачного дня.

Эрик кивает, хмуро глядя на нас. Я – единственная из всех, кто смотрит ему в глаза. Он снова переводит взгляд на блондинку, наклоняется и целует в щечку.

– Не позволяй им изводить тебя, Келс, – слова предназначены только ей, но я слышу их. – Я люблю тебя.

Она кивает, провожает его к выходу и закрывает дверь.

Комната заполняется звенящей тишиной. Келси, одетая в темно-красный брючный костюм и светлую блузку, остановилась перед нами. Ее лицо просто-таки излучает гнев. Кажется, она нервничает, но старается не показывать этого.

– Стерва готова приступить к своим обязанностям, – медленно произносит она и усаживается в кресло в самом конце стола. В этот момент мне приходит в голову мысль, что наше первое совещание могло бы начаться и получше.

Мы сидим в микроавтобусе, который Чамберс предоставил своей новой «выездной команде». Если он еще раз нас так назовет, мне придется пнуть его ногой. Он сделал неудачную попытку взбодрить нашу четверку напутственной речью, а затем просто отправил на задание, из-за чего пришлось ускорить проверку техники и пропустить обед.

Келси Стентон сидит позади в позе «не мучайте меня» и все еще кипит от злости. Если бы она была дикобразом, пришлось бы сейчас вытаскивать иглы из задницы.

Меня это совершенно не напрягает. Однако бедный Джимми съежился в глубине микроавтобуса, мечтая оказаться где-нибудь в другом месте. Конрад же остался в студии, проверяет оборудование и общается с другими редакторами. У нас больше не было стычек этим утром, но она до сих пор не оттаяла. Она открывает рот, только когда кто-то из нас задает ей прямой вопрос. По иронии судьбы я единственная, у кого хватает мужества это сделать. Все-таки надеюсь, что она – профи и сможет быстро включиться в работу перед камерой, иначе я ей устрою – мало не покажется.

Сейчас обеденный перерыв, но мы отстаем от графика – мисс Самомнение закрылась почти на целый час в офисе, чтобы «порешать срочные дела». У нас назначена встреча на два часа с уполномоченным лос-анджелесского округа, чтобы обсудить вопросы выдачи разрешений на поставку воды неким политическим деятелям. Мое замечание, что это схоже со случаем в Чайна-тауне было встречено ледяным молчанием.

– Ты могла бы, по крайней мере, сделать вид, что не ненавидишь меня, – говорю ей, зная, что это разозлит ее еще больше. – Я имею в виду, что в конце концов нам придется долгое время работать вместе, – мое отношение к ней далеко от ее ненависти ко мне. Я почти жалею ее.

– Это ненадолго.

– Что? – прихожу в замешательство.

Она смотрит на меня так, будто перед ней скелет мертвого зверька.

– Я здесь только до открытия вакансии диктора новостей.

– Твоей предыдущей? – не могу сдержаться и подначиваю ее. Мне бы, и вправду, помягче с ней, все-таки непросто быть бывшим диктором.

В ответ – ледяная улыбка:

– Нет, в Нью-Йорке.

– Ты имеешь в виду должность диктора программы новостей? – интересуюсь я.

Ее улыбка становится шире и холодней:

– Да, это будет мне наградой за эту унизительную работу.

Останавливаюсь на красный свет и пользуюсь этой возможностью, чтобы обернуться на свою пассажирку. Шарю глазами по ее телу, раздевая и отбрасывая каждую деталь этого красивого темно-красного костюма назад, к Джимми. О, как я ее хочу! Она краснеет, потому что понимает, о чем я думаю.

– Милая, тебя еще никто не унижал, – с луизианским акцентом протягиваю я.

– Зеленый свет. Тебе обязательно так громко включать эту штуку? – она указывает на полицейскую рацию, закрепленную на панели.

Лениво перевожу взгляд на дорогу, игнорируя автомобильные гудки сзади.

– Вижу. А включать обязательно, да, – давлю на газ, и мы продолжаем движение по улице Саус-Фигейра. – Ривс еще не скоро уйдет на пенсию.

Она фыркает, качая головой:

– Очевидно, ты вообще ничего не знаешь о работе сетевых каналов. Он собирается на пенсию в этом или, самое позднее, следующем году.

Оборачиваюсь, чтобы фыркнуть и покачать головой в ответ:

– Нет, это ты, очевидно, ни черта не знаешь о состоянии его финансов. Я случайно узнала, что он по уши в долгах. Он – игрок и промотал в казино и автоматах Атлантик-Сити больше, чем зарабатывает. Кроме того, у него сын проходит реабилитацию, что стоит уйму денег. Так что он еще не скоро уйдет со сцены, – пожимаю плечами, перестраиваюсь, чтобы объехать машину какой-то старой леди, ползущую со скоростью пятнадцать километров в час. – Кроме того, ходят слухи, что Хэтауэй – первый среди кандидатов на эту должность.

– Хэтауэй? Не думаю. Он идиот.

– Возможно, но есть у него преимущество – он мужчина, Келс.

Она тут же вскипает:

– Не называй меня так.

Игнорирую ее выпад, потому что мне нравится это имя (я подслушала, что так ее называет Эрик). Более того, я наслаждаюсь ее реакцией.

– Еще ни одна женщина не становилась диктором вечерних выпусков новостей на сетевом канале. Только Конни Чунг была вторым диктором, ну и где она сегодня? Барбара Уолтерс, Диана Совайер, Лесли Шталь – все они теперь занимаются журналами. Кроме того, ты слишком молода. Тебе тридцать пять?

Она выглядит ошеломленной оттого, что я считаю ее такой старой.

– Тридцать два.

– Как я и говорила. Тебе не хватает еще некоторой солидности. Может быть, речь шла о ночных выпусках новостей? Или же это был не сетевой канал?

– Даже и не подумаю отвечать на этот вопрос, – она беспокойно ерзает в кресле, вне себя от злости. – Кто ты, черт побери, такая, чтобы давать мне советы в отношении карьеры? Бульварное телевидение, самая низкая ступень в телевизионной лестнице эволюции. Боже, да ты только выбралась из первичного болота на сушу!

– Конечно, конечно… Знаешь, когда высшие формы разума вымрут, останутся одноклеточные вроде меня. Не считая тараканов, потому что они неуничтожимы, – мы проезжаем Шестую улицу, и на ближайшем перекрестке я сворачиваю налево на Пятую.

– Эй, Джимми, угадай, что находится поблизости?

Рыжеволосый кореец, наблюдающий за нашей перепалкой словно за турниром по пинг-понгу, расплывается в улыбке:

– Закусочная «Dirty water dog»?

– В точку!

Впервые с момента отъезда от телекомпании Джимми не выглядит испуганным ребенком. Он выскальзывает через заднюю дверь и оказывается возле закусочной раньше, чем я завершаю нелегальную парковку перед дверьми центрального здания лос-анджелесской общественной библиотеки.

– Взять тебе хот-дог? – спрашиваю, перед тем как спрыгнуть на тротуар.

Келси строит ту же гримасу, что и вчера, когда она увидела меня со случайной подружкой на байке.

– Нет. Это вредно для здоровья.

– Ну, мне пока еще не повредило, – оставляю ее одиночестве, чтобы купить самый лучший дар матери природы человечеству.

Я только подхожу к окну закусочной, а Джимми уже принимается за второй хот-дог. Мы всегда перекусываем у старины Вито, когда наша команда находится в центре Лос-Анджелеса. Вито выглядит так же, как хот-доги, которые он продает, – такой же морщинистый, румяный и долговязый.

Выдавливаю дополнительную порцию кетчупа на хот-дог и неожиданно слышу позади голос Келси. Закатываю глаза и ухмыляюсь Джимми – я заставлю ее подождать, потому что сейчас занята.

– Харпер! Господи Иисусе и все святые угодники! Иди сюда!

– А я и не знала, что с нами так много народу, скажи, Олсон?

Он корчит гримасу, приглаживая рукой рыжую гриву:

– Шуточки про Джимми Олсона мне надоели, это вредит моей карьере. Перекрашусь в прежний цвет.