Конвоир подчиняется лидеру и ведет нас к лестнице, а оттуда – через хаотично застроенный домами участок к небольшой постройке. Выключаю камеру, антенна не сработает в здании.

Заходим внутрь, и Пит указывает на грязный угол:

– Ложи туда камеру.

– Ни за что.

Он направляет оружие мне в живот:

– Ложи камеру.

Смотрю на Келси.

– И как поспорить с такой логикой?

Осторожно складываю в грязном углу камеру, набор для освещения, штатив, антенну и все остальное. Теперь там лежит целая куча дорогостоящего оборудования.

Пит заталкивает нас в маленькую комнатушку и захлопывает дверь.

Комната – чуть больше шкафа и освещена лишь слабым светом лампочки. Стены и дверь бетонные. Здесь нет ни малейшей возможности для побега. Сзади раздается зловещий звук замка и цепи.

Смотрю на Келси – она изучает помещение и неожиданно грустнеет.

– Просто еще один сюжет, да? – спрашивает она, поднимая бровь.

(продолжение следует)

Я проснулась от холода и не смогла сдержать дрожь. В этой маленькой комнатушке без окон – никого кроме нас с Харпер. С потолка на проводе свисает тусклая лампочка, которая грозится погаснуть в любой момент. Это навевает плохие ассоциации. В тюрьме и то было бы получше, чем здесь. Пытаюсь присесть и мучаюсь вопросом: что произойдет раньше – я помру здесь от клаустрофобии или нас прикончат наши гостеприимные «хозяева»? От этой мысли снова вздрагиваю.

– Иди сюда, – доносится до меня тихий шепот Харпер. Пытаюсь сфокусироваться: она сидит у стены и протягивает мне руку. – Келс, иди сюда. Ты замерзла. Я не собираюсь распускать руки.

Осторожно передвигаюсь по холодному бетонному полу к ней, и она обхватывает меня руками, накрывая нас обеих своей курткой, нагретой теплом ее тела, и от этого становится очень уютно.

– Спасибо, – шепчу я, склонив голову к ней на плечо. Если честно, при иных обстоятельствах подобное было бы возможно только, если бы я была мертвецки пьяна или полностью лишилась ума. Но сейчас, все что мне надо – ощущать тепло ее тела.

– Пожалуйста.

– Харпер? Как думаешь, они собираются убить нас?

– Нет, солнце, этого не случится, – уверяет она своим новоорлеанским акцентом и улыбается, и мне очень нравятся и ее улыбка, и акцент. – Все будет хорошо, не беспокойся, – ее руки еще крепче обнимают меня.

Боже, я никогда до этого так остро не замечала, как она чудесно пахнет! Даже после целого дня без душа от нее исходит такой запах, который за неимением подходящих слов можно было бы назвать эротическим. Я даже не могу правильно описать его. Он напоминает мне запах летнего дождя и зимних ночей у камина. Он такой естественный, первобытный и мускусный. Неудивительно, что женщины выстраиваются в очередь к ее спальне.

В замке поворачивается ключ. Я отстраняюсь от Харпер и сразу чувствую холодную пустоту. Она накидывает на меня куртку. Не хочу предоставлять этим маньякам дополнительный повод навредить нам, каким-то образом ощущая, что лесбийские отношения здесь под большим запретом.

Дверь открывается, охранник пропускает вперед маленькую темноволосую женщину с подносом еды. Она ставит его на пол и толкает в комнату без единого слова. После этого двери снова закрываются. Радует, что в Омахе живет и здравствует феминизм.

Харпер притягивает поднос поближе и рассматривает его содержимое.

– Хм… кажется, мы будем жить.

– Почему ты так думаешь?

– Если бы они собирались убить нас, нас бы не кормили так вкусно, – с этими словами она закидывает в рот кусок бекона.

Бекон, яйца, печенье – все выглядит вполне соблазнительно. И, кажется, эти люди понятия не имеют про диету и холестерин:

– Может, еда отравлена?

Она прожевывает, глотает и сверлит меня мрачным взглядом:

– Это была жестокая шутка.

– Извини, – пожимаю плечами и решаю тоже хоть что-нибудь съесть. Если уж нас собираются прикончить, пусть лучше это произойдет на сытый желудок. Отрываю еще один кусок бекона и предлагаю ей. Харпер наклоняется и берет его губами прямо из моих пальцев. О, Боже! Я на волоске от смерти и в то же время так возбуждаюсь от ее действий. Это нечестно, совсем нечестно!

– Интересно, что там происходит снаружи? – кажется, получилось задать вопрос бесстрастно.

Харпер издает смешок, наслаждаясь моим смущением.

– Ну, после завтрака, – она достает упаковку молока и делает из нее глоток, – мы потребуем провести нас в уборную и посмотрим, что из этого выйдет.

– Хороший план. Мне в любом случае уже пора туда.

– Мне тоже, – смеясь, признается она.

– Ух ты … оказывается Харпер Кингсли не чужды обычные человеческие потребности.

– О да! Я даже иногда попадаю обеими ногами в одну штанину.

Не могу удержаться, чтобы не подыграть:

– И как же ты выпутываешься из этой ситуации?

– Как можно скорее, – усмехается она.

О, как же она хороша собой! Сейчас я отчетливо понимаю, насколько она привлекательна. Боже, да я знала это с того самого момента, когда увидела ее на мотоцикле! Какая-то часть меня с сожалением констатирует, что я никогда этого не узнаю. Неужели я только что об этом подумала? Господи, Келс, успокойся! Она даже не в твоем вкусе.

Бет.

Бет в твоем вкусе. Большую часть этих выходных ты провела с ней в тех сферах, где уже давненько не бывала. Поэтому закрой дверцу своей чертовой клетки до тех пор, пока она снова не приедет в город, месяцев эдак через шесть. О, Боже!

Харпер предлагает мне молоко, и я беру его.

– Спасибо. Хочешь яблоко? – подхватываю кусочек с подноса.

– Покормишь меня?

– О, нет, – протягиваю ей дольку. – Ты – уже большая девочка и сама справишься. Я уверена в этом.

Она берет яблоко, затем отталкивается от стены, чтобы привстать, и потягивается, разминая поясницу.

– Болит?

– Да, должна сказать, что не привыкла спать на жестком полу. Кроме того, таская на себе технику, я сорвала себе спину. Обычно хожу на процедуры раз в неделю, но теперь, похоже, придется пропустить.

– Ложись.

Она вопросительно оборачивается:

– Что?

– Ложись на живот, – добавляю, чтобы прояснить свои намерения. Конечно, звучит не очень убедительно, но … Господи, Келс, держи свои гормоны в узде!

Она слегка качает головой, будто читает мои мысли, но все же укладывается.

Сажусь ей на поясницу, пытаясь абстрагироваться от соприкосновения наших тел. Растираю руки, чтобы согреть, и шепчу ей на ухо:

– Ты доверяешь мне?

– Угу.

– Хорошо. Вытяни руки вдоль тела, сделай глубокий вдох и задержи дыхание.

Она снова выполняет мои указания.

– Теперь выдохни, – она повинуется. Я слегка надавливаю на спину и чувствую, что позвонки встали на место.

– Боже, как хорошо! – стонет она и поворачивает голову, чтобы взглянуть на меня – ее лицо выражает крайнее удовлетворение. И … Господи, ее взгляд красноречиво свидетельствует о желании!

– Где ты этому научилась?

– У моего дедушки была больная спина, и он научил меня, – поднимаюсь и двигаюсь обратно к подносу прежде чем сделаю что-либо, о чем потом пожалею.

Она перекатывается на спину и садится, подпирая руками голову:

– У дедушки?

– Я долгое время жила с бабушкой и дедушкой. Мои родители на самом деле никогда не вели себя как родители.

– Ты у них единственный ребенок?

– Да, слава Богу. Я рада, что хотя бы в этом они поступили мудро.

– В чем?

Качаю головой.

– Неважно.

– Ладушки, – она встает и движется к двери, прислушиваясь к звукам извне, а затем стучит костяшками пальцев по двери. – Эй!!!

К моему удивлению ей отвечают:

– Чё нада?

– Леди нужно воспользоваться туалетом, и я бы тоже не отказалась, – она подмигивает мне, и я не могу удержаться от улыбки.