— Что это за город? — спросил я.

— Брест, — буркнул Сика-Пука.

— Брест! Это белорусский Брест? Ни черта себе Брест. — Я аж язык вывалил от удивления, но, увидев, что Сика-Пука подглядывает за мной в зеркальце заднего вида и нагло скалит свои безупречные американские зубы, я взял себя в руки и захлопнул варежку.

Мы проехали красивейшую центральную площадь и свернули на узкую, но респектабельную улочку. Странное чувство засело в моей голове: чего-то здесь явно не хватает, что-то с этой площадью не так. Но что?.. Точно! Это ведь СССР, значит…

— Сика-Пука! — воскликнул я. — А где здесь увековечена память основоположников? Маркса, Энгельса и Ленина? Мы проехали центр, а там ни одного памятника — ни Ленину, ни Марксу, никому вообще, так не бывает! В советские времена в моем мире не было ни одной вшивой площади без монументов этим жмурикам. От Москвы до самых до окраин, даже в самых зачумленных городишках Ленин, Ленин, Маркс, опять Ленин, снова Маркс. Даже в ободранном здании вокзала в Харькове Маркс с Лениным стоят, там им головы и бороды голуби пообсырали полностью, но они все равно стоят, основоположники обосранные. А здесь центр, лозунг «Решения XXXI съезда партии в жизнь» есть, а памятника основоположникам нет, даже портретов нет и бессмертного «Ленин жив — спасайся кто может» тоже нет. Как так?

— Ну ты и космит! Ты что несешь вообще? — засмеялся агент. — Не знаю, как в вашем мире, а здесь товарищ Сталин признал «Капитал» Карла Маркса бесполезным, запутанным бредом. Энгельс тоже не в почете, презираем как подельник и жалкий подпевала Маркса. За что им статуи лепить? А Ленин? Раз «Капитал» бред, что, несомненно, так и есть, то рыжий сифилитик, который бредовый «Капитал» с настойчивость идиота воплощал в жизнь, не заслуживает увековечивания. Никаких ему памятников, а Ленинград снова переименован в Санкт-Петербург. Основа основ СССР в этом мире — это «Коммунистический НЭП» товарища Сталина, редакция первая и единственная тридцать девятого года. Толковая, практичная книга, не то, что мутный и зловещий, словно «Некрономикон», «Капитал».

Я тут же проникся к этому СССР глубочайшим уважением. То, что «Капитал» чушь и идиотство, и в моем мире всем известно, но тамошние советские правители ловко притворялись, что это не так, дескать, «Капитал» вовсе не вязкий нечитабельный бред бородатого психопата, а вещь исключительно гениальная, но немножечко непонятная. При этом боссы все равно вовсю руководствовались этой макулатурой. Парадокс: что ж они там разруливали, если инструкции неврубные? Доразруливались, загнали СССР в гроб, а в этом мире нашелся умный дядя, вещи своими именами назвал.

— А мавзолей Ленина? — спросил я.

— Мавзолей? Снесли к едрене фене твой мавзолей в тридцать девятом. «Хороните свои трупы, они воняют». — Так сказал товарищ Сталин на церемонии сноса и сам, собственноручно, вышиб молотом первый камень из этой гробницы египетской, а мумию фараона зарыли.

Ну дела! Может, ну его к черту — возвращаться в свой мир? Может, тут веселее? Хотя не буду торопиться с выводами, картину этого мира еще предстоит изучить подробнее.

Сика-Пука остановился у парадного подъезда гостиницы, и мы вышли из машины. Ничего такая гостиница, красного кирпича, называется «Брестская крепость», пять звезд и этажей сто, не меньше, золоченый парадный вход, золоченый швейцар, золоченый привратник и шустрый малый, который бодро сунул Сика-Пуке номерок, сел в машину и увел ее в гараж.

— Прошу! — пригласил нас войти в распахнутую привратником дверь Сика-Пука. — Здесь и остановимся, ясное дело, в люксе.

Сика-Пука оставил нас с Гердой ошарашенно пялиться по сторонам, а сам пошел договорится о номере. Ни черта себе мотельчик, холл высотой метров тридцать, отделка — красный шелк, красная кожа, белый и красный мрамор, наполированный до зеркального блеска, фонтаны и хрустальные галереи… У нас даже дар речи пропал от всей этой красоты, засмотрелись на эту невероятную архитектуру, открыв рты.

— Герда, рот закрой и язык втяни, — порекомендовал Сика-Пука, возникший возле нас, — германские диссиденты не вываливают языки от изумления, а на все смотрят с холодным арийским безразличием, вот Ян пускай слюни источает сколько угодно, он типа раб, ему все можно, но тебе нельзя, всю легенду коту под хвост пустишь. Осторожно с этим.

— Яволь, — кивнула Герда и посмотрела на нас презрительно-снисходительным взглядом богемной бездельницы, — так корошо?

— Ништяк. Самое оно. Идемте, нас проводят в номер.

На лифте мы поднялись на 80-й этаж, мальчишка-коридорный провел нас в номер, получил от агента монетку и с поклоном удалился. Номер трехкомнатный, две спальни и гостиная, нарочито роскошная обстановка, ну просто-таки гнездо роскоши и неги. В гостиной огромный тропический аквариум, жидкокристаллический телевизор «Славутич» в пол-стены и холодильник «Днепр» до потолка высотой. Я даже устал удивляться. Хватит удивляться, а то действительно слюнями истеку до полной дегидратации организма.

— План действий такой, — начал инструктаж Сика-Пука, — сегодня отдыхаем, а завтра вы отправляетесь на агентурную встречу с моим связным. Это на улице Кобы Джугашвили №14, кабинет итальянской стоматологии, мой связной — доктор, он там один, не ошибетесь. Ваш пароль: «У меня полный кирдык нижнего восьмого зуба слева», отзыв доктора: «Все удалять к дьяволу». Звоните мне, мобилку я вам подсуечу утром и не ерунду типа «Эрикссона», а что-нибудь человеческое, типа «Маяк-Эрикссон», а то и «Электронмаш» подкину, но это, правда, жирновато будет и вразрез с легендой идет — откуда, в самом деле, у какой-то диссидентки такие бешеные деньжищи! Ладно, разберемся… В общем, звоните мне и сообщаете, в каком городе Пронин и как он там надолго. Я немедленно выезжаю и готовлю план покушения, а вас доставит доктор. Вопросы?

— Пожрать нам дадут?..

Пожрать нам дали. Коридорный, по нашему заказу, прикатил в номер столик, заставленный несметным количеством всякой разной закуси. Закуси потому, что водка и шампанское обнаружились в холодильнике, а вина и коньяк нашлись в баре, причем и то и другое в просто-таки радующих душу количествах. Я, конечно, сразу принялся вскрывать и выставлять все это богатство на стол, чем и превратил омара, жульены, копченые ребрышки, жареного фазана, нежнейшие биточки, филейчики лосося, икру черную, икру красную и целое сонмище аппетитных салатов в банальную закусь…

В общем, выпивки в западном стиле не получилось, засиделись плотно, уже темнеть начало, а пьяное свинство все не прекращалось…

Общими усилиями мы превратили сервированный стол в руину: окурки на полу, в каждом салате, бокалах и стопках, скатерть вся в черных, пропаленных дырах; кругом лужи коньяка и водки; обгрызенный фазан вывернут на пол и в нем почему-то победно торчит вилка; печальный омар, со следами укусов, тяжелых телесных повреждений и активного мордобоя, брошен об стену, о чем на ней есть свидетельство в виде жирного пятна; недоеденный лосось, икра красная и черная отпущены в родную стихию — в аквариум и, чтоб им там было не скучно, туда же отправилось пара-тройка салатов…

Сика-Пука скинул пиджак и вовсю шатался на стуле в своей идиотской, расстегнутой до пупа рубахе. Кобура с пистолетом под мышкой вовсе не умаляла сходство этой рубахи с пеньюаром, а только подчеркивала его. Агент все еще держал в руке бокал с коньяком и время от времени к нему прикладывался, в общем, держался молодцом или убедительно притворялся. Я сидел босой и полуголый, в одних джинсах и перчатках с заткнутым за пояс пистолетом и сосредоточенно заглядывал в горлышко водочной бутылки, видимо, пытаясь разглядеть через это нехитрое устройство все секреты бытия. Полупотухшая Герда с бутылкой мартини откинулась в кресле и закинула ногу за ногу, галстук она ослабила и он теперь болтался где-то сбоку, пуговицы рубахи она расстегнула до половины, во рту у нее торчала потухшая сигарета, а на губе и подбородке прилип вкусный салат. Хоть бери и прямо сейчас вставляй ее гротескный образ в картину Кукрыниксов «Конец» Третьего рейха.