— Не бойся яркости губ, детка, — посоветовала она.

— Это подойдет твоему бледному личику. Но подожди, скоро у тебя будет великолепный пустынный загар, а здешнее солнышко превратит тебя в настоящую блондинку. Интересно, а умеешь ли ты ездить верхом? В любом случае Тристан или Дуэйн тебя научат. Нет ничего лучше для циркуляции крови в организме, чем ранний утренний галоп на хорошей лошади!

При одной только мысли об этом у Рослин перехватило дыхание, но почему-то она была абсолютно уверена, что никогда в жизни не ездила верхом.

— Я бы не отказалась научиться ездить верхом, — улыбнулась она. — А не слишком ли норовисты арабские скакуны?

— Конечно, — совершенно спокойно ответила Нанетт. — Но и ты не из робкого десятка, а иначе ты бы не была стюардессой и не полюбила бы одного из Жераров.

— А разве их следует бояться? — За улыбкой Рослин притаился неизвестно откуда появившийся страх — страх, которому она никак не могла найти объяснения.

— Мы живем на самом краю пустыни, и, возможно, это сделало нас немного жестокими и дикими, — пожала плечами мадам и надела перчатки. — Итак, в путь, дитя мое, мы едем в Дар-Эль-Амру! Ты взволнована?

Рослин кивнула. В это время они проходили мимо монахинь, и Рослин всех их благодарила и тепло прощалась.

Затем она почувствовала, что приближается встреча с Дуэйном Хантером и Тристаном. По словам мадам, Тристан в настоящее время работал над оперой, в основе которой лежала легенда о любимице аги из Дар-Эль-Амры по имени Нахла, что в переводе с арабского означает «грациозность пальмы», и французском офицере, полюбившем ее. Скрывшись под вуалью и в женском платье ему ни раз удавалось пробираться в гарем, чтобы увидеться с Нахлой. Но, в конце концов, ага выследил их и в качестве подарка преподнес своей любимой наложнице голову офицера в драгоценном шлеме.

Рослин подозревала, что у нее с Тристаном будет много общего во вкусах, что же касается его кузена, то он казался ей более твердым и даже грозным.

У ворот больницы их ждала машина с водителем-арабом в униформе, и очень скоро они уже ехали по оживленным городским улицам. Водителю то и дело приходилось сигналить, чтобы прокладывать себе дорогу. По обеим сторонам улицы располагались ярусами дома с плоскими крышами, стены которых, окрашенные в белый, голубой и светло-коричневый цвета, отражали солнечные лучи. В галереях на первых этажах находились бесчисленные лавки.

Над входом в каждую из них была укреплена рука Фатимы, сделанная из гипса или из дерева.

Через открытые окна машины доносились запахи еды, в основном, специй, слив и козлятины. Рослин наклонилась вперед, с жадностью вбирая в себя происходящее: пеструю толпу арабов всех оттенков кожи, белую мечеть с голубым куполом и кружевным минаретом, верблюдов, склонивших печально головы у ворот фондуков.

— Я как будто бы совсем в другом мире, — вздохнула она.

Ее взгляд встретился со взглядом женщины, сидящей рядом. Выражение глаз у нее было задумчивым и печальным, как если бы она думала в этот момент об Арманде и о том, с каким удовольствием он показывал бы сейчас своей невесте красоты Эль-Кадии.

И вот город остался уже позади, они мчались по дороге, проложенной по пустыне. Время приближалось к полудню, и солнце было почти в зените. Шоферу постоянно приходилось объезжать выбоины на дороге, чтобы уберечь своих пассажиров от тряски. Несмотря на то, что в машине был кондиционер, Рослин начала ощущать полуденное пекло. Гребни песчаных барханов слепили глаза, зубцы холмов вдали напоминали лестницу, ведущую в небо. В раскаленном воздухе очертания предметов были неровными и подрагивали.

— Это Жебель-Д'Оро, — сказала ей Нанетт. — Если поближе посмотреть, то эти холмы странного цвета, как будто окаменелые языки пламени. Говорят, у туземцев там крепость.

— Даже теперь, — удивилась Рослин.

— Это — Восток, дорогая.

Наннет вставила сигарету в мундштук и щелкнула зажигалкой. Дым «Молодого Капрала» был сладковатым и едким одновременно.

— Людей пустыни невозможно приручить. Пустыня — прибежище волков, леопардов и ястребов, и далеко не всегда они четвероноги и крылаты.

Рослин пригляделась к своей благодетельнице.

— Актриса, все еще живущая в вас, обожает драматические ситуации, не так ли, мадам Жерар? — спросила Росли. — Признайтесь, ведь я заинтриговала вас тем, что потеряла память. Мне, уцелевшей после бури, вы предлагаете свой дом в качестве убежища.

Нанетт негромко рассмеялась.

— Да, вы заинтриговали меня, дитя мое. Признаюсь, что когда впервые увидела вас в бинтах и царапинах, вы скорее были похожи на мальчишку, и я никак не могла представить себе, что же нашел в вас красавец Арманд. Я могу лишь предположить, что он был очарован окутывающей вас таинственностью, вашими чистыми как дождевая вода глазами, в которых можно обрести желанный покой.

На какое-то мгновение воцарилась пронзительная тишина. Рослин почувствовала, как бьется сердце, растревоженное только что услышанными словами Нанетт и палящим зноем. Было ли это немым вопросом? Может быть, она подумала, что Рослин что-то скрывала от нее, скрывала под маской несуществующей амнезии?

Она отвела взгляд от огромного сверкающего рубина на руке Наннет, отвернулась к окну, пряча боль, которую могли выдать ее глаза. Они ехали по бесконечной дорогесреди гигантских темно-зеленых финиковых пальм ДарЭль-Амры, огромные листья которых на верхушках, соприкасаясь, образовывали навес над дорогой, загораживая от ярких лучей палящего солнца.

Под пальцами правой руки Рослин ощущала выпуклость бриллианта на обручальном кольце из красноватого золота, подаренного ей Армандом Жераром. На кольце были выгравированы слова: «Мы всегда будем вместе». Но Рослин не помнила ни его, ни того, когда он сказал ей эти слова и надел ей на палец это кольцо.

Она не могла этого помнить. Затаив дыхание, она слушала, как эхом отдавалось в деревьях пение птичек, а воздух наполнялся стрекотанием кузнечиков. Под деревьями было прохладно, как в морской пещере, дорога впереди была в золотых бликах пробивавшихся сквозь толщу пальмовых листьев лучей солнца.

Между деревьями Рослин заметила белые одежды мужчин, работавших на плантации. Нанетт сказала, что скоро наступит время сбора урожая, и тогда, рассортировав финики по размерам и упаковав их в ящики, машины отвезут их порт, откуда они направятся в разные страны и города. Нанетт добавила с гордостью, что финики из Дар-ЭрльАмры были хорошо известны во всем мире.

— Мы также выращиваем миндаль, апельсины, оливки, абрикосы, айву и инжир. Наши почвы чрезвычайно плодородны, так как их питают подземные источники. Да и мой внук Дуэйн полон разных идей, которые ему удается превратить в жизнь, так что теперь на наших плантациях, кроме фиников, мы производим гораздо больше других фруктов, чем в прежнее время.

Янтарные спелые плоды сверкали в зелени ветвей. Когда машина повернула налево, то Нанетт показала Рослин одиноко стоящий белый дом в мавританском стиле. Его стены были как будто объяты пламенем алой бугенвиллии, напоминающей кровь дракона.

— Дуэйн, когда приехал сюда, захотел жить один, в доме управляющего, — сказала Нанетт. — Этот дом всегда казался мне уединенным, спрятанным среди деревьев, но Дуэйн был неумолим. — Она засмеялась и потушила сигарету. — У него железная воля, и она ранит женщин, пока они не сдадутся ему на милость.

Вскоре и дом Дуэйна остался далеко позади, а они все ехали и ехали по дороге, по обеим сторонам которой рядами росли низкорослые апельсиновые деревья. Их аромат наполнял воздух и казалось, что одновременно справляется тысяча и одна свадьба. Рослин все вдыхала этот аромат, и она была уверена, что всю жизнь он будет ее преследовать, как вдруг ей стали видны высокие мавританские стены и ворота, ведущие в Дар-Эрль-Амру.

Через арку, напоминавшую огромную подкову, они въехали во Двор Вуалей, где когда-то давным-давно не спеша прогуливались любимые наложницы аги, и при каждом шаге позвякивали на их щиколотках золотые украшения. Лица закрыты чадрами из тонкой ткани, и лишь глаза, застенчивые или хитрые, как у персидской кошки, оставались открытыми.