Сквозь щелочки смотрели на нее по-кошачьи зеленовато-желтые глаза Дуэйна. Он подошел к увитой зеленью стене и сорвал нежный кремового цвета бутон. Оборвав лепестки, он обнажил его сердцевину. Все это время Рослин наблюдала за ним, и ей показалось, что в этом было нечто угрожающее. Затем он выбросил изуродованный цветок за парапет, взял ее под руку и сказал, что им пора спуститься вниз к ужину.

Ей было любопытно, всегда ли он приезжал сюда к ужину. Она чувствовала, как крепко сжимают руку его пальцы, как не проходит напряжение в теле. Она надеялась, что он не приезжает сюда каждый день. Она так хотела, чтобы ей не пришлось с ним встречаться чаще, чем это будет необходимо.

Столовая в Дар-Эрль-Амре была столь же необычна, как и его обитатели; все ели за маленькими столиками, рядом с которыми стояли низкие пуфики. Рослин оказалась рядом с мадам Жерар, очень элегантной в кружевном платье цвета слив. Изабелла сидела между двумя мужчинами.

Ее глаза были сильно накрашены, платье — в тон губ, цвета светло-розового вина. Она в равной степени одаривала сидящих рядом мужчин остроумием, язвительностью и смехом. Рослин не могла не отметить живости и грациозности ее жестов, движений головы. Приглушенный свет отражался в заколке из драгоценного металла, которая удерживала шиньон.

— Нанетт, как любезно было с вашей стороны посадить меня рядом с двумя мужчинами, — обратилась она к мадам Жерар. — Почему же вы не приберегли одного из них для себя и, конечно же, крошки Рослин?

— Не такая я уж и добрая, Изабелла. — Нанетт промокнула салфеткой губы и отпила из высокого бокала белое вино. — Я не могла решить, которого из моих внуков ты избрала для пытки на сегодняшний вечер, поэтому я позволила им разделить тебя.

Изабелла рассмеялась, и ее сопрано раскатисто зазвучало по всей комнате.

— Да, вы немного зловредны, мадам. Так долго прожив на Востоке, вы восприняли традиции полигамии.

— Я впитала в себя и многие другие традиции Востока. — Она улыбнулась Рослин и продолжила. — В ЭльКадии я прожила уже почти пятьдесят лет, во времена войны и мира, так что теперь, когда бываю в Париже, чувствую себя там чужой.

— Но Париж никогда не забудет своей Нины Нанетт, — галантно добавил Тристан и, повернувшись к бабушке, поднял за нее бокал. — За тебя, Нанетт, за женщину с изюминкой!

— Спасибо, Тристан. — Взгляд голубых глаз стал мягче, и, повернувшись к Дуэйну, она спросила, — Ну, а что же скажешь ты, мой мальчик? Что ты можешь предложить своей старой бабушке?

— Ты никогда не состаришься, пока твои глаза остаются голубыми, — сказал он своим обычным тоном, немного с ленцой.

Рослин видела, как Нанетт затаила дыхание, затем, склонив седую до голубизны голову в сторону своего внука, наполовину англичанина, она продолжила ужин. На первое у них был острый суп под названием шорба, и Рослин была рада возможности время от времени запивать его сухим вином.

— Витрины Парижа похожи на сценические декорации, и платье, которое сейчас на мне надето, было куплено именно там, — заметила Изабелла.

— Платье вам идет, донья Сол, но вы бы и в хламиде выглядели сексуально, — съязвил Дуэйн. — А как боль после утреннего галопа, поутихла?

— Не понимаю, как только ты смеешь меня об этом спрашивать, дикарь! — Склонив голову, Изабелла внимательно смотрела на загорелое лицо Дуэйна. — Ты совершенно бесчувственный, — заключила она.

«Браво, Изабелла!» — подумала Рослин, взглянув на Дуэйна, серый шерстяной костюм которого был скорее похож на стальные доспехи. С полуулыбкой он смотрел на португалку Изабеллу, отраженный свет приглушал зелень его глаз, и взгляд уже не казался таким злобным, как тогда, на гаремной башне.

Ягуб и его помощник, молодой араб, принесли второе: лопатку газели, фаршированную травами, с овощным гарниром. Молодой слуга подошел к Рослин и протянул ей блюдо с овощами. Она подняла вверх серые глаза, чтобы поблагодарить, но улыбка так и застыла у нее на устах — так резко отпрянул он назад, чуть не уронив блюдо, бормоча что-то себе под нос. Рослин расстроилась, но это не мешало ей почувствовать на себе острый взгляд Дуэйна Хантера. Он сказал несколько слов по-арабски, и слуга тотчас же подал блюдо с овощами. Рослин трясущимися руками положила себе совсем немного. Реакция слуги окончательно сбила ее с толку и причинила боль.

— Все хорошо, дитя мое, — услышала она голос Нанетт, которая успокаивающе поглаживала ее по руке. —

Арабы очень суеверны, но скоро ты к этому привыкнешь.

— Суеверны? — Рослин все еще не могла прийти в себя после происшедшего.

— Да, это все ваши глаза, — резко сказал Дуэйн. — Арабы не доверяют серым глазам.

Рослин передернуло оттого, как он это сказал. Она склонилась над тарелкой, а слезы застлали глаза. Она моргала, чтобы не расплакаться, но желание бежать из этого дома было настолько велико, что не так-то просто было его контролировать. Она автоматически брала вилкой еду и ела, даже не чувствуя вкуса. Изабелла посмотрела на нее долгим взглядом, полным открытого любопытства. Скоро разговор возобновился, но для Рослин это был просто шум голосов.

Она испытывала боль и неловкость. Больше всего она сейчас жалела о том, что не отказала в столь гостеприимном предложении мадам Жерар. Она решила, что завтра же утром сообщит Нанетт о своем отъезде в Англию.

Кофе подали в салоне, их обслуживал Ягуб. Рослин устроилась с чашкой на подушках. Она почувствовала себя защищенной, приняв решение об отъезде из Дар-ЭрльАмры. Теперь уже не имело никакого значения, что о ней могут сказать или подумать.

К ней подошел Тристан с маленькой рюмочкой коньяка.

— Добавить вам немного в кофе? — с улыбкой спросил он. — Кофе с коньяком — замечательный тонизирующий напиток.

Ей нравился Тристан, который был так похож на бедного Арманда. Она протянула ему чашку, и, пока он наливал коньяк, она вдохнула его аромат.

— Ну, вот, — сказал Тристан, — выпейте это, и все ваши заботы и тревоги забудутся.

— Спасибо, месье, — улыбнулась она ему в ответ.

— Пожалуйста, мадемуазель.

Она посмотрела, как Тристан подошел к пианино, а потом почувствовала на себе взгляд Дуэйна из-за дыма только что раскуренной сигары. Она выпила остаток кофе и почувствовала, что может совершенно открыто посмотреть на Тристана, который выглядел по-французски элегантно в безупречно сидящем пиджаке.

— Хотите, я что-нибудь сыграю для вас? — он так же, как и она, прямо смотрел ей в глаза. — Рослин, вы похожи на белочку. — И в это мгновение его пальцы коснулись клавиш, заиграв веселую мелодию, звуки которой становились все выше и выше, и казалось, что они исчезают в гуще листвы под самой кроной.

Рослин расхохоталась и подумала, что наверняка это был эффект кофе с коньяком. Изабелла не могла долго выдержать отсутствия внимания к собственной персоне и, шурша шелковым платьем цвета светло-розового вина, присоединилась к Тристану за инструментом.

— Это очень оригинально, — сказала она, — но ради любви к музыке, не мог бы ты сыграть что-нибудь драматичное и эмоциональное?

— Другими словами, ты хочешь сказать, что-нибудь такое, чтобы Изабелла могла спеть? — передразнил ее Тристан. — Что же ты хочешь, моя примадонна?

Хотя Изабелла была тщеславна и даже немного зла, но Рослин уже достаточно хорошо знала ее голос и поэтому предвкушала, как же она сейчас споет. В это время певица и композитор оживленно обсуждали, какую арию она исполнит. Остановились на песне половецкой девушки из «Князя Игоря», которую Изабелла обожала. Она встала в позу, откинула назад голову и деланно-застенчиво опустила глаза.

— Не совсем тот образ, — вмешался Дуэйн, — тебе бы больше подошли Далила или Саломея. — Он явно наслаждался происходящим.

И тут же, прямо на глазах, она стала Саломеей. Это была сцена, в которой царь Ирод видит, как Саломея при свете луны целует в губы голову Иоанна Крестителя. Изабелла подошла к столику, на котором стояли фрукты, и взяла из вазы розовую и зеленую дыни. Рослин слышала, как усмехнулся Дуэйн, и сквозь дым сигары видела, что у него был довольный вид.