Латокр уступил и они, разъединившись, сосредоточились на ароматной воде и шелковистой пене. Спешить было некуда, и парочка провела в бассейне около получаса.

Добравшись, наконец, до постели они набросились друг на друга с жадностью голодных хищников и до первого оргазма успели оставить на своих телах кучу засосов и мелких царапин. Только после этого чересчур страстные любовники успокоились и предались неспешному изысканно-сладкому сексу, который очень скоро еще раз поднял их на пик удовольствия…

Уже глубокой ночью, лежа без сна, они любовались белой и голубой лунами за огромным окном в наклонной стене.

- Какое чистое небо! – мечтательно сказала Титра, - я здесь такое всего пару раз видела.

- Ну, столицу ведь не зря строили именно на этой планете, здесь почти всегда пасмурно и влажно – идеальный климат для нас, - объяснил Бекто, хотя сейчас он и сам был зачарован представшей за окном картиной.

- А какой климат на Венере?

- Да примерно такой же, только жарче. Вернее, - поправился он, - я бы сказал более душно, так как при достаточно высокой температуре, небо там, как и на Илиторикуме, почти всегда затянуто облаками.

Несколько минут они просто молча любовались блестящей россыпью звезд, потом Титра снова спросила:

- А ты с людьми много общался?

- Конечно, мы давно уже наладили с ними контакт, еще до перехода в оппозицию. Более ста лет назад. Правда, лично я начал с ними контактировать лет сорок назад.

Латокза искренне удивилась:

- А сколько ж тебе лет?

- Мне сто сорок.

- Я думала ты моложе, - честно сказала Титра, - ты хорошо сохранился, выглядишь еще совсем молодо.

- Врачи немного помогли, - признался Бекто.

Латокза промолчала, хотя в душе она всегда не одобряла представителей сильного пола, прибегших к помощи врачей для сохранения молодости.

- Я знаю, ты считаешь это неправильным… - начал оправдываться латокр.

- Да нет, это твое дело…

- Нет-нет, я знаю, ты этого не одобряешь. Мне самому тяжело было на это решиться, я вообще ненавижу врачей.

- Зачем же тогда решился? – спросила Титра.

- Меня уговорили, сказали, что лидер партии должен всегда выглядеть идеально.

Латокра махнула рукой:

- Ладно, это действительно не мое дело, лучше расскажи мне какие они, люди?

Бекто повернулся на бок и внимательно посмотрел на партнершу:

- По-моему, ты их лучше меня знаешь. Ты сколько их изучала, лет двадцать?

- Это совсем не то, - возразила Титра, - я изучала их физиологию, а сейчас я говорю об их психологии, душе.

Латокр отвернулся и снова уставился в окно:

- Душа – понятие очень спорное, ты ведь знаешь.

- Это у нас она – спорное понятие, а у них у всех есть души, ты же сам понимаешь, разве нет?

- Не понимаю, а верю… это другое, - вздохнул Бекто.

- Так какие они? – не унималась латокза.

Латокр сел на постели, достал из тумбочки тонкую сигару, включил в комнате вытяжку и закурил. Титра осторожно подобралась к нему и села рядом.

- Более эмоциональны, - глядя в одну точку, ответил Бекто, - они чувствуют острее нас, радуются больше, страдают сильнее, любят.

Произнося последнее слово, он повернулся к партнерше и посмотрел ей прямо в глаза, однако, взгляд его не был ни теплым, ни ласковым, он был отрешенно-равнодушным.

- Как бы я хотела испытать это чувство, - мечтательно произнесла Титра, - ведь мы когда-то тоже умели любить.

- Умели, - подтвердил латокр, - но ты ведь учила историю и знаешь, почему это чувство запретили. Нельзя вечно жить с одним партнером, ну сто лет, ну двести… но не вечно. Рано или поздно наступает привыкание, и хорошо, если у обоих партнеров… а если только у одного…

Бекто многозначительно замолчал.

- Неужели так сложно просто расстаться? – задумалась вслух латокра.

- Если один из партнеров продолжает любить – то сложно. В этом случае любовь перерождается в ревность, которая может стать патологической и опасной, даже у абсолютно адекватного латокра. Ты даже не представляешь, сколько преступлений происходило на почве этих чувств до их всеобщего запрета. Я довольно глубоко изучал историю Клазо, статистика меня просто ужасала. Я бы побоялся испытывать такое.

Латокза взяла из его рук сигару, и сделала глубокую затяжку:

- А отец? Ты разве никогда ничего к нему не испытывал?

- Нет, - честно ответил Бекто, - он с детства воспитывал меня холодным и расчетливым. Он и сам никогда не проявлял ко мне никаких чувств, говорил, что любить самого себя – это извращение. А потом, в тридцать лет выставил меня на улицу, сказал, что не может больше жить со мной.

Титра внимательно посмотрела на партнера, но кроме задумчивости не увидела в нем никакой горечи или разочарования.

- А моя мама, представляешь, когда-то даже заплакала, - призналась латокза, - я была тогда так поражена этим.

- А почему она плакала?

- Не знаю, она мне тогда так и не призналась, - Титра ощутила странное чувство где-то в районе сердца, что-то сродни щекотки или легкого холодного спазма.

Латокр неожиданно затушил только наполовину выкуренную сигару и, встав с кровати, вышел из комнаты. Через минуту он вернулся с запотевшей бутылкой ледяной газировки и они оба с удовольствием утолили жажду.

- Ты не хочешь больше об этом говорить, да? – догадалась латокза.

- Не очень, - признался Бекто, - я чувствую, как мы становимся все ближе и ближе. Еще немного и я захочу, чтобы ты осталась у меня завтра, а это, ты сама понимаешь, не лезет ни в какие рамки. Что скажут о нас окружающие? Ведь мы и так нарушаем закон.

Титра грустно вздохнула:

- Да-да, конечно, ты прав. Надо усмирить свой пыл и вернуться в реальность.

- Так будет лучше, поверь, мы ведь не хотим, чтобы об этом узнали журналисты, - деловым тоном сказал латокр, - тем более, что все это вообще тюрьмой попахивает.

- Ты абсолютно прав, - окончательно согласилась Титра и снова легла, - давай заканчивать с разговорами, пора спать.

Бекто замолчал и тоже вернулся в кровать. Он чувствовал себя паршиво, так как выставил себя полным хамом и к тому же трусом, но что он мог с этим поделать, падать с самой верхушки власти ему очень не хотелось.

- Послезавтра я хочу отправиться к одному латокру, он гениальный генетик, химик и биолог, но, к сожалению, очень не в себе. Ты поедешь со мной? – услышал он голос отвернувшейся латокзы.

- Нет послезавтра у меня куча дел, я поручил Рати курировать наш проект, он с тобой и поедет, хорошо?

- Да, - коротко ответила Титра и притворилась, что уже дремлет.

Ей не было горько или обидно, она лишь ощутила, как в одночасье на нее накатило равнодушие и апатия.

Утром она собралась, пока хозяин дома еще спал, и уехала к себе, как и принято у латокров, не прощаясь.

2

Стоя посреди парковой зоны города на пороге странного низкого дома, совершенно лишенного окон, Рати невольно засмотрелся на прекрасные утонченные формы латокзы, стоявшей на шаг впереди и упорно звонившей в домофон. Она делала это уже минут десять и, казалось, совершенно не собиралась сдаваться.

- Титра, ты бы по телефону позвонила, может, его дома нет?

- Что ты, - махнула рукой латокза, - он из этого здания лет сорок не выходил, у него агорафобия, боязнь открытого пространства, а также гаптофобия, фотофобия и тератофобия.

- А это что еще такое? – переспросил Рати.

- Боязнь прикосновения окружающих, светобоязнь и боязнь чудовищ.

Латокр был искренне удивлен:

- Ничего себе наборчик! Но как такое возможно?

- Уникальный случай, - объяснила латокза, - в прошлых поколениях непонятным образом произошел генетический сбой, исправить который врачи уже не успели. В результате у его отца развились удивительные умственные способности, но в то же время возникли серьезные психические отклонения и в итоге он заболел шизофренией.