Время, в которое они создавались, — время становления первого в мире Советского государства, только что покончившего с гражданской войной и разрухой и лишь приступающего в социалистическому строительству.

К концу 20-х годов наука и техника в нашей стране уже добились значительных успехов. Развивалась авиация, шли поиски новых видов энергии. Циолковский и другие ученые продолжали работать над проблемой межпланетных путешествий. Намечались, хотя и робко, многие направления научного и технического прогресса, которые в дальнейшем получили широкое развитие. Это не могло не найти отражения в научной фантастике, и особенно в произведениях о будущем.

Характерный пример — научно-фантастический роман В. Никольского «Через тысячу лет», выпущенный издательством П. П. Сойкина в 1928 году. Автор воспользовался тем же приемом, что и Уэллс: его герои переносятся в будущее на машине времени — хрономобиле. Но если Путешественник Уэллса видит мрачную картину заката человеческого рода, то перед героями Никольского предстает «радостное, свободное, творящее человечество»…

Земля стала планетой коммунизма. Последняя схватка двух лагерей закончилась полным поражением капитализма, люди получили неограниченную возможность созидания и навсегда избавились от ужасев войны. Наука и техника достигли невиданного расцвета. Удалось проникнуть в тайны жизни и управлять биологическими процессами, получить искусственный белок и синтетическую пищу, победить болезни и старость, удалось овладеть запасами солнечной энергии и внутреннего тепла земного шара, силой океанских волн и ветров, внутриатомной энергией.

Сверхлегкие аккумуляторы решили проблему быстрого передвижения, а реактивные двигатели позволили покорить стратосферу и межпланетное пространство. Создана большая обитаемая внеземная станция — спутник Земли.

Развернулись грандиозные работы по переделке природы нашей планеты: пустыни превращены в цветущие луга, холодные тундры — в теплые страны. Прорыта шахта глубиной в двести километров — ресурсы глубочайших земных недр поставлены на службу человеку. Роман представляет собой как бы обзор, «выставку» грядущих достижений, являясь скорее инженерной и научной фантазией, что характерно и для других произведений о будущем, выходивших в 20-е годы.

Но фантазия автора была все же довольно робкой — ведь действие романа происходит в XXX веке! Многое из того, о чем он писал, осуществилось гораздо ранее намеченных сроков, а многое осуществится в самом ближайшем будущем. Люди грядущего выступают в романе как экскурсоводы, знакомящие с достопримечательностями своего мира пришельцев из прошлого. Они обрисованы лишь в самых общих чертах, так же как и вообще их жизнь.

Романы «Дважды рожденный» Ф. Богданова (1928) и «Пять бессмертных» В. Валюсинского (1928) также показывали осуществленными целый ряд проблем — новые источники энергии, летательные аппараты, межпланетные сообщения, освоение морских глубин, борьба со сном, регенерация органов, продление жизни, бессмертие, синтетическая пища и другие.

Наша социальная фантастика 20-х и даже 30-х годов не смогла увидеть тогда ни самих людей будущего, ни тех противоречий, которые могут в этом будущем появиться. Они уделяли основное внимание чисто внешним описаниям — обстановке, быту, отдельным, характерным, как им казалось, чертам жизни, но цельного полотна у них не получалось. К тому же им не удалось гармонично сочетать развитие сюжета и описания, — иными словами, роман с очерком. Очерковые фрагменты оказывались инородным телом в общей повествовательной канве.

Утопии 20-х годов, как правило, были выдержаны только в оптимистических тонах. В них рисовалось будущее, появившееся словно само собой, без борьбы, без обращения к истории, которое бывает всегда поучительным. Если это и делалось, как, например, в романе В. Никольского, то лишь в виде краткого упоминания о войнах и революциях, без раскрытия острых конфликтов, связанных с переделкой человеческого сознания. Тенденции настоящего не продолжались в будущее, между ними как будто стояла непроходимая стена.

Таков был общий уровень ранней советской социальной фантастики, не претендовавшей ни на большие обобщения, ни на более углубленное раскрытие мира будущего. Критикам импонировало то, что фантасты занимаются прежде всего своего рода экстраполяцией науки и техники в более близкое или далекое время. Их больше устраивало, если фантастика не слишком забегала вперед и, как им казалось, тем самым тесно увязывалась с насущными задачами сегодняшнего дня.

Роман Никольского хвалили, например, за техническую насыщенность. И, ратуя на словах за смелые социальные устремления, за показ нового человека и новых отношений, критика на деле направляла литературу мечты в русло узкого практицизма.

Небезынтересно, что уже позднее, в 1934 году, выступая на Ленинградской писательской конференции и подводя итоги развития литературы о будущем, К. Федин говорил: «В области фантастики, т. е. воображаемого будущего, литература проявляла на протяжении всего развития нашего искусства полную пассивность». Он добавлял далее: «Великие дела настоящего привлекают к себе писателя настолько, что он не хочет мечтать, фантазировать о будущем».

Однако если суммировать все написанное фантастами, то к началу 30-х годов уже появилась возможность говорить, во всяком случае, о многих попытках предвидения грядущего, о развитии утопии.

Не случайно Федин продолжил свою мысль, сказав: «Но ведь нельзя забывать, что великие дела в настоящем сменятся величайшими делами в будущем. И писатель тем менее может отказаться от мечты, чем больше мы закладываем для нее оснований в действительности».

Писатели и не отказывались писать. К сожалению, их попытки не удостаивались серьезного критического разбора. Сказывалась и общая тенденция рассматривать фантастику не как вид художественной литературы, а как разновидность литературы научно-популярной. Тем не менее утопическое направление в нашей фантастике появилось именно тогда, в 20—30-е годы.

О глубоком интересе А. Беляева к проблемам будущего с первых же лет творческого пути говорит и тот факт, что в его переводе и с его примечаниями был снова опубликован рассказ Жюля Верна «В 2889 году» (1927). В кратком вступлении к рассказу переводчик излагает свой взгляд на это любопытное произведение великого фантаста.

Он считает рассказ «В 2889 году» «прекрасным образцом этой «пророческой» стороны творчества Жюля Верна… Вымыслы гениального романиста всегда облекались в форму осуществимых идей, логически естественных и научно обоснованных». В то же время «в сфере фантастики на социальные темы его (Жюля Верна. — Б. Л.) кругозор невелик и перо беспомощно».

«Весь ход истории неопровержимо доказывает нам, что в 2889 году жизнь человечества развернется «несколько иначе», нежели то рисует схема романиста: для того, чтобы сдать в архив истории изношенную машину капитализма и воздвигнуть стройное здание коммунизма, потребуется, конечно, много меньше, чем… 962 года. И, значит, достижения научной мысли ближайшего тысячелетия будут использованы совсем не для того, чтобы короли американской печати (которые сами отойдут в область прошлого!) умывались, причесывались и застегивались на все пуговицы без посторонней помощи».

Беляев сделал первую попытку заглянуть в будущее в рассказе «Ни жизнь, ни смерть». Герои его, попав в грядущее, чувствуют себя одинокими и несчастными. Они, пришельцы из прошлого, готовы таким же способом отправиться путешествовать на десятилетия, а быть может и на века вперед.

В конце рассказа звучат несвойственные вообще Беляеву пессимистические нотки. Психологически писатель бесспорно прав, показав «разлад» между человеком настоящего и людьми грядущего. Само же будущее обрисовано в рассказе крайне бегло.

Внешне все изменилось не так уж сильно, как можно было предполагать. Правда, Лондон разросся на многие мили и поднялся вверх тысячами небоскребов. Воздушное сообщение сделалось самым распространенным способом передвижения.