С опаской открываю дверь.

— У вас слишком шумно, — с порога заявляет она. — Я слышу, как вы тут топочете, словно стадо слонов.

— Я одна, — отвечаю я.

Она заглядывает в квартиру через мое плечо и каркает:

— Точно одна?

— Точно — одна.

— Я иду играть в бинго, но, когда вернусь, вы скажите своим друзьям, что им пора домой. У меня новый слуховой аппарат, и я не ошибаюсь — у вас тут шумновато.

— Миссис Слэттер, честно, здесь никого, кроме… — Она сказала «бинго»? — Вы идете играть в бинго?

— В молодежный христианский клуб. Каждую среду хожу.

— А можно мне с вами?

Миссис Слэттер смотрит на меня так, словно я хочу оглушить ее железной трубой и отнять сумочку.

— Зачем? — спрашивает она.

— Мне нужны деньги на квартиру.

Она разглядывает меня и фыркает:

— Эта молодежь! Вечно живет не по средствам. Ладно. Заплатите за меня — возьму с собой.

— По рукам, — говорю я.

В бинго играют в подвале местного клуба молодежной женской христианской организации, примерно в четырех кварталах от нашего дома. Подвал битком забит сутулыми тетками с голубыми волосами и смазанной красной помадой. Куда ни глянь, всюду тяжелые жемчужные серьги и домашняя одежда.

— Вы ставите меня в неловкое положение, — шипит миссис Слэттер, когда я пытаюсь зажилить обещанные тридцать пять баксов на карточки бинго.

Я неохотно расстаюсь с последним наличным кредитом по «Мастеркард», мы берем свои карточки и садимся за длинный стол.

Карточки бинго — огромные, почти как плакаты, с громадными буквами и цифрами (для слепых, наверное). Напротив нас за столом сидят две женщины с десятком карточек и гигантскими маркерами, выпущенными специально для бинго.

— Фифы, — бормочет миссис Слэттер.

Реклама на стене подвала гласит: «БИНГО — НА БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОСТЬ». На какую благотворительность, не уточняется. Подвал насквозь пропах кроссовками и нафталином, у меня сейчас начнется приступ аллергии. Я потираю нос, стараюсь пореже дышать и пытаюсь сосредоточиться.

Ведущий, мужчина средних лет с сияющей лысиной, в трико цвета лососины и тесной футболке, подходит к микрофону объявить начало игры; микрофон оглушительно пищит, но, похоже, это никому не мешает.

— Начнем первый раунд, — провозглашает мистер Лососевые Штаны радостным голосом телевизионного шоумена. — Сегодняшний джекпот — пять тысяч долларов.

Сзади какая-то женщина громко ойкает.

— Ослица, — ворчит миссис Слэттер, вынимает из сумочки фломастер и склоняется над лотерейной карточкой.

Шары лежат в погнутой проволочной клетке, которая выглядит так, будто по ней кто-то потоптался: она опасно перекосилась влево, сбоку вмятина.

— Б-1. Первый номер Б-1. Все слышали? Б-1 — наш первый номер. «Б» как бабочка и один как цифра один, — объявляет ведущий с энтузиазмом диджея на радио, пыхтя в микрофон.

— Бинго! — выкрикивает какая-то женщина.

— Спокойно, спокойно, — поднимает руку мистер Лососевые Штаны, — с одного шара бинго не бывает! — Он хохочет стаккато. — Иначе это было бы нечто. Правда? Правда, друзья?

Никто не отвечает.

— Итак, наш первый номер Б-1. «Б» как бинго. Ха. Ха. И один как цифра один.

Мистер Лососевые Штаны с грохотом переворачивает проволочную клетку и вынимает еще один шар.

Сидящие перед нами женщины нависли над своими бесчисленными карточками, в каждой руке — по два маркера.

— Н-32. Следующий номер Н-32. «Н» как Нэнси. Тридцать два как тридцать. Два.

— Бинго! — вопит та же женщина.

— Болезнь Альцгеймера, — еле слышно бормочет миссис Слэттер.

— Уведите ее, кто-нибудь! — выкрикивают в зале.

Может, это мое будущее. Прямо здесь. Игра в бинго. Каждую среду.

От этой ли мысли или от плесени в подвале, но я чихаю. И не просто чихаю, а три раза подряд.

Тут я вспоминаю, что если меня постигнет какая-нибудь жуткая болезнь — скажем, внезапный приступ астмы, — то медицинской страховки у меня нет. Меня не возьмутся лечить в больнице. И к своему терапевту, к которому нужно записываться за четыре недели, обратиться не смогу. Мне не помогут даже в ветлечебнице. Я хуже чем беженец. Я как прокаженная. Я не существую, я в изгнании. Точно не знаю, что происходит с теми, у кого нет страховки, но уверена: медсестры выкинут твое тело на обочину, как только это выяснится. А если ты все-таки ухитришься пробраться в больницу, то вместо лечения правительство заберет все твои яйцеклетки и оплодотворит их чужой ДНК, как в «Секретных материалах».

Конечно, можно подать заявку на медицинское страхование для уволенных. Но лишних 350 баксов в месяц у меня нет. Если заплатить за страховку, то когда меня, бездомную, истощенную и обмороженную, подберут на улице и привезут в приемный покой, медицинские расходы будут покрыты на восемьдесят процентов. Прелесть что такое. Кто последний? Я за вами. Запишите меня.

— О-75. «О» как омлет. И семьдесят пять как семьдесят. Пять.

— Бинго! — не унимается все та же женщина.

Я решаю, что если у меня когда-нибудь обнаружат смертельную болезнь и я захочу растянуть каждую свою последнюю минуту, то приду сюда. Два часа здесь словно двадцать лет.

Украдкой заглядываю в чужие билеты. Закрашенных квадратиков у меня меньше всех.

Вечер ожидается длинный.

Очевидно, бинго — не самая подходящая для меня азартная игра. Нужно было попробовать игровые автоматы, а лучше — лотерею.

Если бы я выиграла в лотерею, то основала бы особый благотворительный фонд специально для таких, как я. Для ленивых. Для людей без четких карьерных целей. Чтобы они целый год могли ничего не делать. Я бы назвала это «Год «Мнения»» или «Творческий отпуск для поп-культуролога», как-нибудь так. Побеждает ленивейший. Любой намек на мотивацию или амбиции — и мой фонд не для вас. Этакое пособие для неприкаянных.

Рон говорит, что если он выиграет в лотерею, то зафрахтует теплоход, набьет его самыми близкими друзьями и на год отправится в кругосветное путешествие. На борту будет запас самых чистых наркотиков, какие только можно купить. «В международных водах законы о наркотиках не действуют, — объясняет он. — К тому же я буду бешено богатый и смогу взять с собой самых лучших врачей на случай массовой передозировки». Слава богу, Рон не играет в лотерею. Страшно подумать, что может натворить за год корабль с тысячей обкурившихся психов. Не говоря уж о том, что он непременно пригласил бы и меня. А если к тому моменту у меня не было бы работы, то ведь и не откажешься — хотя бы ради бесплатного медицинского обслуживания. И все последующие 365 дней я раскаивалась бы в своей минутной слабости. Вообще-то с Роном у меня так и получилось: восемь месяцев секса, целая жизнь раскаяния.

— Бинго! — вскрикивает кто-то, и я понимаю, что это не та слабоумная, а миссис Слэттер, сидящая рядом со мной. Она подскакивает и трясет сморщенным кулаком. — Вот вам, старые перечницы! Я еду в Лас-Вегас!

И она исполняет победный танец — насколько позволяет артрит.

Несмотря на все уговоры, миссис Слэттер не желает поделиться со мной выигрышем, хотя фактически это я купила ей карточки для бинго. Она закрывает дверь на два замка, даже не дав мне договорить, и меньше чем через час уже тащит по лестнице чемодан и свою белую пушистую собачонку в дорожной сумке.

Поскольку денег для Хозяина Боба у меня по-прежнему нет, остается одно. Занять.

Отыскав блокнот, я составляю список кандидатов. Посмотрим.

Во-первых, Стеф. Она банкрот, как и я. И думается, как и у меня, наличный кредит по «Мастеркард» у нее ограничен.

Рон. Тоже банкрот.

Тодд. Исключено. Если попросить у него взаймы, он всю оставшуюся жизнь будет меня этим попрекать. В двенадцать лет я заняла у него двадцать баксов купить билеты на «Новых ребят в квартале», и он так и не забыл этого инцидента. Даже через несколько лет представлял меня как свою «младшую сестренку, которая влезла в долги, чтобы пойти на «Новых ребят»» — это когда мне было уже шестнадцать и я слушала только «Смитс» и «Кьюр».