Тут только заметила Ксана, что женщина с мешком уже далеко. И как раз собирается свернуть в один из прогонов… Со всех ног Ксана кинулась вдогонку. По улице с двух сторон бегут: справа тот самый, но без дубины, за ним — Вандышев, а слева — участковый Гуськов и еще двое.

Не раздумывая, Ксана бросилась между заборами. Неужели успела перелезть куда-нибудь, спрятаться?!. Ушла! Не может быть!.. Слева, у забора, высокий кустарник. Если не ушла, то там. Где же еще?..

Ксана подбежала. Так и есть: прижалась к забору, лицо до самых глаз платком замотано, глаза — злые блестящие щели. Зашипела:

— Ах ты, змея рогатая… Чего тебе надо?! Отзынь, говорю. Чтоб тебе сдохнуть!

Она замахнулась на Ксану, но подбежал тот самый, только без жерди. Увидел тетку, забормотал:

— Дура! Мешок брось, говорю, дура!

Тетка суетливо стала выпутываться из лямок, мешок шлепнулся на траву.

— Стой! Стой!

Подбежал участковый Гуськов, за ним Вандышев и еще двое парней.

— Ну, здоровы бегать, — усмехнулся участковый. — Мешочек-то подберите.

— Мешок не мой! — взвизгнула тетка.

— А чей же?

— Я почем знаю! Иду, гляжу — лежит!

— Так. А вы, гражданин Сысоев, куда бежали? И дрались зачем?

Тут только узнала Ксана повара Сысоева. Ну и ну!

Повар собрал губы, причмокнул огорченно:

— Думал, женщину грабят, ну и…

Он замолчал, покосился на тетку, снова причмокнул.

— Да это же Лизавета, жена его.

— А от нас бегали зачем? — спросил участковый.

— Думал, хулиганы какие…

— Что же, составим протокол, — участковый пнул носком сапога раздутый мешок. — Тут же, на месте, и мешочек вскроем.

Он вынул блокнот, кивнул одному из парней.

— Давай, Дима, действуй.

Парень подтянул к себе мешок, резанул ножом по бечевке, мешок скособочился, и на траву выпала мороженая куриная тушка.

— Номер один, — усмехнулся Вандышев. — Дима, открывай счет.

Парень вынимал одну курицу за другой…

Вандышев подошел, встал рядом с Ксаной.

— Устала? — Он положил ей руку на плечо.

— Я? Нет. Совсем не устала!

Она подняла к нему лицо, разглядела сразу все: спутанные длинные волосы, нос длинный и какой-то серьезный, насмешливые серые глаза. На щеке царапина страшнющая, ворот разорван так, что рубаха надвое распадается.

— Здорово попало? — участливо спросила она.

— Мне? Нет. Совсем нездорово.

Оба рассмеялись. Вандышев похлопал ее по плечу, качнул легонько, обнял, притянул к своему боку. Бок был костлявый, но Ксана, уж так и быть, вытерпела.

— Шла бы ты домой, — сказал Вандышев.

— А рация? Рация ведь там валяется.

— Верно. Я сам за ней схожу…

Парень запихал куриные тушки обратно в мешок, туго затянул бечевку.

— Вот, Сысоев, ты и попался. — Участковый вздохнул с облегчением. — Давно на тебя смотрю, да ведь непойманный не вор? А теперь вот взяли с поличным. Что, не ждал?

Сысоев скосил глаза в сторону, молчал, переминался. Парень вытянулся перед участковым, отрапортовал:

— Товарищ лейтенант! Докладываю: операция по поимке расхитителей народного добра повара Сысоева и его жены Сысоевой Елизаветы успешно завершена. В мешке обнаружено: кур — двадцать одна, бараньих окороков — четыре, индеек — две штуки.

Парень щелкнул каблуками, отступил.

— Спасибо, ребята, — участковый пожал всем руки. — Еще что обыск покажет. На квартире немало интересного найдем, не сомневаюсь.

Судомойка Лизавета взвыла в голос, но тут же прихлопнула ладонью свой рот.

— Пошли, — скомандовал участковый.

Процессия двинулась по улице. Уже выгнали коров, пастух щелкал кнутом. Женщины с ведрами на коромыслах оборачивались, громко переговаривались. Ксана шла рядом с Вандышевым.

— Ну, куда ты? — усмехнулся он. — Говорю, иди спать!

— Вот еще! — заупрямилась Ксана. — Как на заборе сидеть, мерзнуть, так мне, кому же еще. А как самое интересное, сразу «иди спать».

— Маленьким надо спать. — Вандышев шутливо потянул ее за косичку.

Ксана отстранилась.

— Я не маленькая. И вообще вам без меня не обойтись. Я свидетельница. Вот, например, Лизавета говорит, что мешок на дороге нашла. А я видела, как она с этим мешком из дому вышла. Вот.

— Ну, положим, что она с этим мешком из дому вышла, мы все тоже знаем.

— А откуда? Откуда?

— А как же. Из сообщения нашего первого номера, того самого, что на заборе сидел, наблюдал, а после храбро преследовал преступников.

И все вокруг рассмеялись. Не смеялся один только лейтенант Гуськов. Обернулся, строго взглянул на Ксану.

— Так она и была «первым»? — спросил он Вандышева.

— Она.

Участковый укоризненно покачал головой:

— Ну и ну. Ребенка на такое дело брать… За это, знаешь ли, не похвалят.

— Этот, ребенок тот еще. Бесстрашный какой-то ребенок попался. Честное слово.

Участковый замедлил шаг и крепко пожал Ксанину руку.

— Спасибо. Спасибо за помощь.

Ксана хотела ответить, ничего подходящего не придумала, смутилась. И правда, что полагается в таких случаях говорить? В голове вертелось что-то вроде: «Служу Советскому Союзу» или «Так поступил бы каждый», слова все какие-то неподходящие к случаю. Пришлось уж промолчать.

Подошли к отделению милиции. У крыльца уже толпились любопытные, каждый хотел проникнуть внутрь, но дежурный никого не пускал. Ксана же вместе с Вандышевым прошла свободно.

Прошла, да и не обрадовалась. Только дверь отворили, а навстречу — Прасковья Семеновна. Растрепанная, красная.

— Товарищ Гуськов!

— Минуточку, гражданка, видите, занят. Попозже зайдите, попозже.

— Да товарищ же Гуськов! Дело-то какое — девчонка пропала у меня. Так вот и пропала. Ой, горькая я! Гляжу — нет как нет. Со вчерашнего дня ушедши. Да послушайте же, человек пропал!

Тетя Паша горестно всплеснула руками, и вдруг глаза ее остановились на Ксане. Она смолкла на полуслове и опустилась на скамью.

— Эта, что ли? — участковый кивнул в сторону Ксаны.

— Матушки мои! — изумилась тетя Паша. — В милицию забрали вместе с хулиганами! Это что же такое делается? Вечор те две в кино удрапали, меня не спросивши. А теперь и эта…

— Плохо, значит, соблюдаете, — строго сказал участковый. — Дисциплина хромает.

— Да я ли не соблюдаю! — в голос запричитала тетя Паша. — Я ли не берегу! У меня, если хотите, ровно у матери родной!

— Как же так получилось? — Участковый уже сидел за столом, листал какие-то бумаги, и мысли его, видно, заняты были куда более важными делами, чем тети Пашины…

А тетя Паша-то разливалась:

— Вечор, грешным делом, сбегаю, мол, в кино. Посмотрю, что за фильму привезли. Тоже ведь я не каторжная. Девки, думаю, спят, ну и пускай спят. А я, мол, сбегаю. Прибежала, гляжу: дым коромыслом, пляшут, да еще как чудно пляшут, ой, мамочки! А мои-то две в самой середке, а парни-то вокруг, парни-то! Так и обомлела. Хвать одну, хвать другую!

Тетя Паша перевела дух, обмахнула потное лицо платком.

— Ну, кино посмотрели все же, домой веду. «Ах вы, такие, — говорю, — сякие, что же вы без спросу ушли, да и подружку одну в сарае покинули?» Отвечают: «А она в избе спать залегла. Еще с вечера». Так я и обомлела. Бегу в избу — так и есть, пусто! А она вот, оказывается, где. В милицию угодила. Ух, я ужо крапивы-то нарву, ух, уж и не посмотрю, что не своя, не помилую!

— Минуточку, — участковый предостерегающе выставил ладонь, — минуточку, гражданка. Тут надо еще разобраться…

— Да что разбираться-то, товарищ Гуськов! — взмолилась тетя Паша. — Ну, девчонка молодая, глупая. С кем не бывает… Отпустите вы ее ради бога, товарищ Гуськов, а я уж, обещаю вам, крапивой-то. Уж я посодействую!

— Минуточку! — Участковый резко постучал по столу карандашом. — Ваша подшефная ни в чем не виновата. Наоборот, она выполняла особое задание и сильно помогла нам. Она, если хотите…

Тут Гуськов замолчал, уставился на дверь. Все, кто тут был, тоже повернулись к двери, прислушались. В полной тишине за дверью раздались странные, лязгающие шаги. По ступеням кто-то поднимался, медленно, грузно, бряцая на каждом шагу чем-то металлическим. Участковый поднялся из-за стола, выжидающе вытянул вперед шею.