Куда подевался мой прежний начальник, никто так и не понял. Он пропал. Испарился. Когда после его недельного отсутствия, наш гендиректор дал команду разузнать, долго ли еще будет болеть Николай Иванович, ему сообщили печальную весть. Николай Иванович (или просто — Иваныч, как его уважительно у нас называли) и не думал болеть. Он куда-то исчезнул в прошлый понедельник — за неделю до выяснения. Причем никто его не искал — родственники почему-то решили, что он уехал в отпуск, а у нас полагали, что он дома, лежит с температурой. Почему от нас никто не позвонил раньше, и почему его родные подумали об отпуске, я так и не поняла. Дело было в ноябре, погода стояла мерзопакостная, а тропические курорты Иваныч не посещал, предпочитая им свою старую дачу под Приозерском, где предавался полному уединению — ни мобильника, ни какой иной связи у него там с собой не было. Ну, конечно же, его искали. Не сразу, а после двухнедельного отсутствия было подано заявление. Иваныча объявили в розыск, как пропавшего. А уже через месяц шеф назначил меня на его место. «Пока Иваныч не появится».

Но почему-то я не сомневалась, что Иваныч уже никогда не появится. Было в этой уверенности что-то неопрятное и гадкое, как будто это я виновата в исчезновении бывшего патрона. Чего греха таить, мы не очень-то ладили. Иваныч придирался по пустякам, требовал от меня всякие ненужные глупости, типа ношения спецодежды в виде синего сатинового халата, обязательного заземления при ремонте компьютеров и использования этилового спирта для протирки контактных групп. Именно — этилового спирта. Видимо он никак не мог отвыкнуть от стереотипов тридцатилетней давности, а новые реалии давались ему с трудом. Но когда ко мне на работу заглянула моя подруга, а Иваныч зашел в тот момент, когда мы ели принесенную ею шарлотку, меня вообще чуть не уволили с его подачи. Осталась я только по личному указанию генерального — тот, хоть и был в прошлом обычным бандитом, все же понимал, что поиск нового специалиста моего уровня и введение его потом в курс дел не оправдан, экономически невыгоден и принесет конторе реальные убытки. Меня оставили.

Так вот, после моего назначения, одним из самых неприятных в тот момент для меня занятий, было выполнение указания гендиректора — разборка персональных бумаг Иваныча, и просмотр содержимого его компьютера. У меня возникло стойкое ощущение, что я заглядываю в замочную скважину, или вторгаюсь в чью-то интимную жизнь. Представители власти уважительно сделали копии всех личных бумаг и жесткого диска, оставив оригиналы нам. Такая предупредительность сыщиков меня вначале удивила и порадовала. Я уж было решила, что в органах правопорядка стали уважать частный бизнес. Только позже, и совсем случайно, мне стало известна истинная причина такой чуткости. Наш генеральный просто хорошо заплатил, чтобы менты не изымали компьютеры (упорно называемые ими процессорами) и не арестовывали документацию. Потери, которые мы бы тогда понесли, вообще могли если и не разорить контору, то уж точно сорвать несколько выгодных и важных для нас контрактов.

В компьютере Иваныча оказалось с десяток ролевых игр «для взрослых», довольно большое собрание порнографических фильмов, обширнейшая коллекция качественных порноснимков и целая библиотека неприличных рассказов и историй. Бывший начальник явно зря своего времени не терял, и по Интернету путешествовал с пользой. Только сейчас я поняла, почему он не разрешал мне лазить в свой комп, и даже вирусы со своей машины удалял сам.

Но ничего такого, что хоть как-то относилось бы к нашей работе, на жестком диске я так и не обнаружила.

В этот самый момент меня стали терзать смутные сомнения: как же так? Какого черта этот вечный придира занимал свою должность столько времени, а сейчас и вовсе вздумал пропасть? Что-то внутри меня отчаянно запротестовало, и я решила сама попытаться аккуратно выяснить, в чем тут дело. На работе в тот день я засиделась допоздна. Растворимый кофе давно остыл, несколько бумаг, лежащих на столе, были безбожно мною смяты, так как не представляли особой ценности, а во мне все больше и больше накапливалось необъяснимое раздражение на все окружающее.

Наконец, среди очередного текстового файла я обнаружила сохраненный телефон с экзотической записью «933 8768 г-жа ФАТУМ. Звонить после шести». Я быстренько списала телефончик на какую-то бумажку и поняла, что на сегодня уже хватит — пора домой. Потом в душ и спать.

В душ и спать, сразу же, как приду домой. Ни о чем другом я в тот момент даже не помышлял. Господи, как же хочется в постель! День выдался длинным и тяжелым, и я просто валился с ног. Про «ночь на полнолуние» я благополучно забыл, и не вспоминал до самой осени.

Лето кончилась, сентябрь подарил нам теплое бабье лето, но и оно подошло к своему естественному концу. Все как-то притихло, и наступило сонное время. Есть такие моменты, когда кажется, что жизнь в городе приостанавливается, а все живое куда-то девается. Такое ощущение, что улицы вымирают, люди прячутся и все приходят в состояние покоя. Для кого-то это осень, для кого-то — зима. Для кого-то «мертвый сезон» в Москве наступает летом. Для меня этот период не имеет конкретных сроков. Хотя, даже если особенно тщательно поискать эти дни, эти часы, то можно даже заметить, что они наступают, скорее всего, в тот самый осенний денек, когда солнце еще пытается припекать, но первого снега еще нет. Лично у меня в такие дни возникает чувство, что все предприятия останавливаются, машины не дымят, помойки не воняют, а школы закрываются на неясный срок.

Логика здесь несложная. Солнце — дорогостоящее наслаждение для обычного, среднестатистического москвича. Это только в конце сентября, так и не насладившись вдоволь летним теплом, москвичи будут убежденно доказывать друг другу, что «еще будет бабье лето», что «лето было теплым» и что «в этом году можно было купаться уже в начале июня». Жизнь москвичей продолжается, они прощают городу его погоду, забывают о том, что июнь был промозглым, холодным и дождливым, июль — жарким и пыльным, и что город в любом случае остается пустым. Мрачновато? А раз это «мрачновато» и «чернуха» — значит придется говорить «как на духу» — честно и откровенно, но… подбирая слова, дабы не быть обвиненным в излишнем натурализме и избыточной порнографии.

Почему-то авторы большинства романов считают своим непременным долгом отдавать часть объема текста описанию природы и окружающей героя среды. Нельзя сказать, что это так уж и обязательно для сюжета. Часто всем было бы проще, кратенько так написать — «была осень», или — «шел дождь», а не таскать читателя по слякотным городским улицам или заставлять на протяжении двух страниц рассматривать мокрые от дождя стекла, по которым ползут змейками дождевые капли.

В моем случае осень и дождик имели прямое отношение к делу. Хотя дождя в тот момент еще не было, осень давно была, чему я, в общем-то, не особо и радовался. Если весна, кроме обязательного ночного холода и авитаминоза обещает в скорости потепление, а впереди мерещится лето, то осень ничего такого не обещает, корме зимы. Скоро уже пойдет снег, еще немного и вступит в свои права зима, хоть и осень еще долго останется на календаре. Будет снег, а под ним лед, который тормозит движения. А так хочется пройтись до работы твердой, уверенной походкой, а получается — как бегемот на льду. Скоро зима. Но не просто зима, а зима московская, с ее бесплатными приложениями: грязным раскисшим снегом, антиобледенителями и дорожными реагентами, скользкими московскими тротуарами, которые так никогда и не поддаются полной очистке, испорченной обувью и рисками получения переломов, если не у меня лично, то у кого-нибудь родных и близких.

Как раз, пребывая в таком рассеянном состоянии разума, я, без особой цели, путешествовал по хитросплетениям московских переулков. Был вечер пятницы, подступающие сумерки создавали ту особую атмосферу осеннего города, которая бывает только после бабьего лета, когда холода еще не начались, но день уже значительно сократился. Оставшиеся где-то за домами радиальные магистрали города заполняли многочисленные легковушки, увозящие своих неугомонных хозяев, прочь от городских выделений к ложной безмятежности одноэтажного Подмосковья.