«Садись, двойка»,— услышал он голос математички и уныло побрел на свою парту. Сосед по парте, Вася Пахомов, постучал пальцем по Кол иному лбу, потом по откинутой доске и сказал: «Нужно провести две диагонали; если они равны, — значит, фигура прямоугольник».

Эти диагонали, оказывается, и показывали ребята. И как это ему самому не пришло в голову! Но что теперь после драки кулаками махать. Ведь двойка влезла в табель и останется там до осени, когда можно будет пойти на переэкзаменовку. Коля от этого не очень расстраивался. В его жизни это не первая и, наверно, не последняя двойка. Ученым он быть не собирается, его дело — по морю плавать.

Коля не беспокоился, как воспримет эту двойку отец. Ну, протянет разок-другой ремешком и скажет: «Чтоб этого больше не было».

А вот капитан... Коля представил себе, как Сергей Иванович, капитан судна, на котором служит боцманом его отец, скажет: «Ну, брат, спасибо'! Вот это принес мне подарок! А еще на экзамены просился». А вдруг капитан возьмет да и скажет: «Нет, мне двоечников на судне не надо. Вместо рейса на Камчатку сиди дома и изучай математику!»

А ведь как все было хорошо! В пароходстве разрешили зачислить Колю юнгой в команду на все время школьных каникул. Вот уже пятый год ом проводит лето на «Богатыре». Но юнгой, членом экипажа, это будет впервые. А ведь можно про табель и не сказать. Или сказать, кода судно будет в открытом море. Не повернет же капитан судно обратно, не высадит Колю на берег.

Коле стало немного полегче. Он вскочил с койки и бережно вынул из шкафа безукоризненно отутюженную матросскую форму,

— Торговый порт! — объявила кондукторша. Автобус «Вокзал — Эгершельд» остановился около высокого виадука.

Витя схватил рюкзак, но тут же приказал себе: спокойно! Он не спеша продел руки в лямки и пригладил на плечах ремни.

В Ленинграде, в трамвае или троллейбусе, Витя всегда бросался к выходу первым. Сейчас он отгораживает от выходящих^ пассажиров свой рюкзак и делает вид, что вежливо уступает дорогу старшим. А сам не может оторваться от окон. В глазах его полыхает буйное любопытство, и даже чубчик цвета мочалки, то ли от сдерживаемого нетерпенья, то ли от сквозняка, протестующе вздрагивает на голове. Этот чубчик Витя всю дорогу на поезде обильно смачивал водой. В шестом классе он еще не имел права на такую прическу, но теперь ведь он семиклассник. Даже дядя вчера на вокзале, встречая Витю с мамой, не полез к нему целоваться (чего Витя терпеть не мог еще дошкольником!), а пожал ему руку по-мужски. И уважительно сказал: «Ого, да у тебя уже прическа, младший из рода Шапориных!» Мама рассмеялась: «Где? Нелепый зализ». Но мама родительница, а родители позже всех замечают, что их сыны выросли. . .

Вот и сейчас Витя коротким движением вздернутых плеч поправляет на спине вещевой мешок, как поправил бы его бывалый турист, у которого! на счету сотни пройденных километров. В мешке что-то звякнуло—Витя испуганно оглянулся на маму. Но мама не оценила его спортивной ловкости, не услышала странного позвякивания. Глядя на Витю, она подумала: «Какой он еще ребенок... И зачем я согласилась? . . Зачем привезла его? ..»

Витя сошел на мостовую первым и, как подобает вежливому мальчику, подал матери руку.

— Не оступись, мама, — сказал он, поворачиваясь лицом к порту.

Вот она перед ним, сразу за виадуком, бухта Золотой Рог. Широченная владивостокская бухта, заселенная разными кораблями.

Витя потянул мать на виадук, повисший над железной дорогой. Он уже не может сдерживаться. Скорей вниз, в порт. Витя видит лежащую перед ними бухту одновременно и золотой—от добросовестного июньского солнца, и синей—от безоблачного, опрокинутого в воду неба, и туманной — от низко стелющегося корабельного дыма.

У причалов и на рейде стоят десятки судов разных размеров, разных окрасок... Даже дым, поднимающийся из труб, не одинаков: то черный — от пароходов, то серый, почти желтоватый — от теплоходов и электроходов. Все эти суда сообща загадывают Вите загадку: «На каком из нас ты будешь плавать? А ну, скажи, на каком? ..»

Витя облюбовал себе двухтрубный лайнер, прижатый к пассажирскому причалу. Белый, стройный, с ажурными, немного откинутыми назад мачтами, он, конечно, и есть дядин «Богатырь». (Мой «Богатырь», — уже думает Витя.) Он даже увидел на капитанском мостике дядю Сергея, хотя разглядеть что-нибудь без бинокля на таком расстоянии было просто невозможно.

Вот и проходная. «Предъявите пропуск в развернутом виде»,— прочел Витя табличку над дверью. Мама порылась в сумочке и достала разовый пропуск, полученный в управлении пароходства. Пропуск на одну себя. Охранник покрутил пропуск в руке, старательно сверил фамилию, написанную в пропуске, с паспортом и, возвращая маме паспорт, вопросительно глянул на Витю. Витя, почему-то густо покраснев, протянул охраннику свой ученический билет:

— По списку теплохода «Богатырь» включен в судовую роль,

Так его научил говорить дядя.

А ну как охранник сейчас возьмет да и скажет: «Пошел вон отсюда! Много вас таких тут шляется». А почему нет? Ведь мог дядя забыть включить Витю в судовую роль? Мог пропустить Витину фамилию при составлении списка?

— Шапорин, — ткнул пальцем охранник в фамилию, стоящую в списке первой. — Шапорин — это капитан! Да, и инициалы тут другие!

Так и есть: его нет в списке! Витя набрал полную грудь воздуха, чтобы начать объяснение с охранником, что, дескать, капитан — это его дядя, но палец уже спустился в конец списка и охранник протянул Вите его билет.

— Проходите! Будете выходить обратно, сделайте отметку на пропуске. И чтоб была судовая печать, — сказал он маме.

К Вите слова охранника не имеют никакого отношения. Выходить отсюда Витя не собирается. Выходить будет одна мама. А он будет держать курс к берегам Камчатки на белом лайнере «Богатырь».

Но где ж лайнер? Витя с мамой идут по причалам, у которых стоят суда. Одни из них разгружаются, другие принимают груз в свои глубокие трюмы. Одни готовятся к отходу, другие швартуются к стенке, сопровождаемые пузатыми неуклюжими буксирами. Над территорией порта стоит несмолкаемый гул и грохот. Мама невольно морщится. А Витя в восторге. Он и сам теперь частица этой шумной деловой настоящей портовой жизни! Это вам не экскурсия на «Ракете» — «Адмиралтейство — Лесопарк».

Над их головой со звоном двинулся огромный портальный кран. Ноги его портала, расставленные на добрый десяток метров, плавно покатились по тяжелым рельсам. Вот он вытянул хобот и заглянул в трюм парохода «Норильск». Вытащил из трюма сетку с бочками и легко, без всякого напряжения, опустил ее на платформу вагона.

От времени до времени Вите с мамой приходится прижиматься почти вплотную к порталу. Между стальными ногами кранов, толкая вагоны, пробегают визгливые маневровые паровозики. Присоединяют и свои голоса к скрежету, стуку, скрипу, громыханию. А куда покатят вагоны? Может быть, в Ленинград? ..

Вот у одного из причалов на столбике надпись: «Посторонним вход воспрещен». Маме воспрещен, а Витя — член судового экипажа, к нему эта надпись, наверно, не относится!

Витя великодушно прощает маме все ее будничные замечания: «Не спеши! Не отставай! Не зевай по сторонам!» Он покорно отвечает: «Хорошо, мама!»

— Как только выйдете в море, надень джемпер,— говорит мама.

— Хорошо, мама.

— На палубу без фуражки не выходи!

— Хорошо, мама.

— Стой! А галоши я тебе положила?

— Хорошо, мама, — невпопад говорит Витя, ловит себя на том, что говорит невпопад, и переводит разговор на дядю: — Какой дядя внимательный! Не забыл включить в список! — И опять невпопад.

— Это внимание? — удивленно спрашивает мама. — Мог бы, кажется, нас встретить! Мы на месте, а где же он?

На условленное место мама с Витей пришли за полчаса до назначенного дядей срока. Но Витя и здесь не стал спорить. Чтобы отвлечь маму от беспокойных мыслей, он сказал: