Во второй истории сын бедного привратника, наделенный блестящим талантом рисовальщика, послан, благодаря покровительству высокородного, но скромного своим поведением графа, учиться в Рим. Он становится знаменитым архитектором, принятым даже в королевской семье, и женится, в отличие от сына барабанщика, на своей возлюбленной, дочери важного генерала, жившего в том же доме, только в апартаментах на втором этаже. Сказка интересна комическими портретами: генерала, который по поводу и без повода умеет выразительно произносить на французском «Прелестно!» (никаких других побед за ним не числится), и его юной жены, всю жизнь мучающейся от головной боли из-за того, что она вышла замуж по расчету, а не по любви. Впрочем, сатира на обитателей апартаментов беззлобна и, скорее, даже добродушна. Высмеивается главным образом их спесь — неотъемлемое свойство нуворишей, в отличие от старой родовой аристократии, представителем которой выступает граф, покровительствующий юному художнику.

«Счастливчик Пер» — это тоже оптимистическая история, хотя она и заканчивается смертью героя. В ней описываются детство и юность двух персонажей: Пера, родившегося на чердаке роскошного особняка в центре Копенгагена в семье простого носильщика, и Феликса, сына богатого коммерсанта, который живет на втором этаже этого же дома. В раннем детстве Пер ездит на палочке верхом, а Феликс (его имя означает на латыни «счастливый») — на настоящем пони. Самое интересное, между детьми нет соперничества. Более того, Феликс временами бедному Перу даже завидует, как, например, в тот момент, когда того берут в балетную школу Королевского театра, на сцене которого его иногда используют в костюмированных ролях херувимчиков, вампирчиков и подобных им персонажей. И еще Феликс завидует талантам Пера: у того прекрасный голос, и, кроме того, наслушавшись водевильной музыки, он легко сочиняет мелодии, а заодно и слова песенок, которые посвящает своим родным и знакомым. Перу вообще везет. Счастливчиком, неосознанно следуя народной традиции (в скандинавском фольклоре есть такой везучий герой — отсюда, кстати, и Пер Гюнт у Ибсена), его назвали уличные мальчишки, разгребающие мусор в канавах. В отличие от всех Пер находит в отбросах настоящие ценности: то серебряное кольцо, то янтарный кулон в виде сердечка.

Но вот в подростковом возрасте голос у Пера ломается и пропадает. И тут на помощь ему и его матери (отец Пера к тому времени уже погиб на войне) приходит неизвестный доброжелатель. Он отправляет Пера за свои деньги в частный загородный пансион, где юноша получает образование. Хозяин пансиона Габриэль и его жена удивительно напоминают Мейслингов в их добродушно-комическом и незлобивом варианте.

Так, например, жена Габриэля однажды утром заявляет:

«Это так здорово пить кофе в постели, если имеешь расположение к истерике!»^[248]

И она же рассуждает о поступке добродетельной римлянки Лукреции, заколовшейся от чувства стыда, после того как ее изнасиловал сын римского царя:

«Я бы никогда не подняла такого шума! И с чего она закололась? Она была честна, невинная, это знала и она, и весь город. Так, если с ней и случилась беда…»^[249]

Не меньшее чувство юмора Андерсен проявляет в описании других второстепенных персонажей. Любимое выражение еще одной жилички дома, знаменитой когда-то балерины госпожи Франсен, когда она вспоминает о своем прославленном прошлом, звучит следующим образом:

«Хорошая фигура и высокая нравственность. Это был период моего блеска!»^[250]

Выйдя замуж за своего давнего поклонника, она говорит вернувшемуся из пансионата Перу о своем счастье:

«Тебе повезло, и мне тоже. Теперь у меня есть муж, собственный уютный уголок и кресло-качалка. Два раза в неделю ты обедаешь у нас. Вот посмотришь на мое житье-бытье. Настоящий балет!»^[251]

Своего рода приземленный, но беззлобный сарказм свойствен и матери Пера, когда она рассказывает ему об истории взаимоотношений госпожи Франсен с ее мужем Гофом:

«Гоф был женат. Он женился, как говорил, в отместку девице Франсен! Она ведь страсть как важничала в дни своей славы! За женой он взял большое приданое, но она была уж больно стара да и на костылях, а умирать все не хотела! Ему и пришлось ждать так долго, что я ничуть бы не удивилась, если бы он, как человек в сказке, потерял терпение и стал каждое воскресенье выносить старуху на солнышко, чтобы Господь увидел и вспомнил ее поскорее!»^[252]

А об аптекаре, который больше интересовался любительским театральным кружком города, нежели своим профессиональным занятием, автор романа пишет:

«Злые языки повторяли про него старую, избитую остроту: „Его укусил бешеный актер, оттого он с ума и сходит по сцене!“»^[253].

Роман написан чрезвычайно легким и ироничным, «сказочным» стилем, напоминающим манеру эллинистической прозы. В то же время он глубоко серьезен. Вот какую характеристику дает автор Перу:

«Без нужды, без горя жилось нашему юному другу; он был здоров, весел, будущее сулило ему всевозможные блага. Он еще не успел разочароваться в людях; по невинности и чистоте душевной он мог называться ребенком, а по выдержке в труде — зрелым мужем. Все, кто знал его, любили его, всюду он встречал ласковые взгляды и радушный прием»^[254]. По-видимому, таким же хотел бы казаться окружающим и сам Андерсен.

Через три года учитель пения (оказывается, это он заплатил за воспитание Пера в пансионате) способствует тому, что юношу берут на роль Гамлета в одноименной опере Амбруаза Тома. Его исполнение имеет оглушительный успех, затем Пер поет Лоэнфина в опере Рихарда Вагнера, после чего зрители буквально носят его на руках. В конце концов, он сочиняет свою собственную оперу «Аладдин». Идею ее подает ему красавица-дочка вдовой баронессы, у которой он бывает каждый вечер. Пер пишет собственное либретто, собственную музыку и сам же собирается исполнить в спектакле главную роль. Естественно, по Копенгагену поползли разноречивые слухи; заговорили столь часто мерещившиеся самому Андерсену злые языки:

«„Что ж, плох тот портной, что не сумеет выкроить из обрезков хоть детскую курточку!“ — говорили одни. „Быть и либреттистом, и композитором, и певцом — вот это, можно сказать, трехэтажный гений!“ — говорили другие. „Впрочем, он родился еще выше — на чердаке!“»^[255].

Выступление Пера в роли Аладдина становится триумфальным, его осыпают морем цветов, награждают большим лавровым венком. И тут же, на сцене, Пера пронзает острая боль в сердце и он умирает.

В первом своем романе «Импровизатор» Андерсен видит себя в конце счастливым мужем и отцом.

В «Счастливчике Пере»[256] он устраивает своему сказочному двойнику триумф поэта, композитора и певца. Ему «нечего больше хотеть», он умирает, и намеченные было сюжетные линии любовных взаимоотношений с баронессой или с ее дочерью и соперничество в борьбе за них с Феликсом обрываются. А предчувствия Андерсена о своей недалекой кончине обретают художественную форму.

Остается немногое. В конце 1860-х — начале 1870-х годов Андерсен продолжает вести привычный образ жизни. Каждый год летом он ездит за границу, навещает друзей, общается со знаменитыми художниками, композиторами и музыкантами, гостит в поместьях, ходит в оперу и на музыкальные спектакли. Тот же распорядок соблюдается и в Дании: Андерсен по-прежнему обедает у друзей и знакомых, занимается издательскими делами (ему, как и раньше, помогает в них Эдвард Коллин), исполняет светские и придворные обязанности, как он их понимает, дружит с государственными чиновниками. Как и прежде, он очень общителен, хотя круг его старых знакомых и давних друзей редеет, его коллеги по писательскому цеху и состоятельные покровители постепенно сходят со сцены (к ним следует добавить Эленшлегера, Херца и Хауха), но появляются новые, среди которых особенно выделяются высокообразованные семьи богатых финансистов и коммерсантов Мельхиор и Энрикес. Они с самого начала знакомства с Андерсеном имеют дело уже с маститым писателем, и у него складываются с ними, не знавшими его в юности, почти безоблачные или, по крайней мере, беспроблемные отношения, чего нельзя было сказать об общении с Коллинами и Вульфами; он часто гостит в загородных поместьях Терезы и Мартина Энрикес Петерсхой и Доротеи и Морица Мельхиор Рулигхед (иногда это название переводят как «Тишина»). Взрослые и дети дружественных семейств по возможности стремятся создавать для него атмосферу доверия и домашнего уюта, по которой он иногда тосковал, как это видно из его откровений в письме Терезе Энрикес от 2 сентября 1860 года: