Будильник прозвенел в 6:45 утра. Он открыл глаза. Машинально протянул руку, отключил будильник. Глубокий вдох, выдох — и он поднялся на ноги одним рефлекторным движением.

В его трехкомнатной квартире улучшенной планировки вся мебель была расставлена, что называется, «оптимально». За двадцать с лишним лет он ни разу не совершил перестановку. Даже новый книжный шкаф точно вписался на место старого — миллиметр в миллиметр.

Он быстро заправил постель, идеально ровно — ни складочки на одеяле. Затем направился в ванную. Каждое утро он повторял этот маршрут, доведенный до автоматизма за многие годы. Этот путь он мог бы проделать даже с закрытыми глазами…

В ванной комнате та же строгость и точность. Бритва, помазок, крем для бритья, мыло, шампунь, расческа — все расставлено на полочке в идеальном порядке.

Если бы Шурик со Смертью увидели эту ванную комнату, они бы удивились, потому что их утро иногда начиналось с таких сцен:

— Шурик, где у тебя шампунь?

— Понятия не имею, посмотри на кухне, в нижнем шкафу.

— В нижнем шкафу у тебя водка.

— Значит, в верхнем.

— Тут стаканы и чашки… а, вот нашел, за чистыми тарелками…

Здесь все было иначе. В доме Семена Герасимова был воплощен принцип «каждая вещь предназначена для определенного места, и каждое место предназначено для определенной вещи».

Он долго брился — как всегда. Ему в принципе не хотелось отпускать бороду и длинные волосы. Он считал рациональным ходить со стандартной короткой стрижкой, не выделяясь из толпы, поэтому он каждый месяц приходил в парикмахерскую, где заказывал одну и ту же стрижку.

Десять секунд он потратил на разглядывание себя в зеркале. Ничего примечательного. Тяжелая нижняя челюсть. Глаза даже не серые, а какие-то белесые. Волосы совершенно бесцветные. В нем вообще не было цвета. Даже под лучами южного Солнца дядя Сэм не мог загореть. Всю жизнь он был и оставался каким-то обесцвеченным.

Быстро приняв утренний душ (ни одного лишнего движения, никаких попыток насвистывать любимую песенку, подергиваясь под струями горячей воды), он набросил халат и направился на кухню.

Что обычно у людей на кухне? Скажем, открытая пачка печенья на столе. Кружка с недопитым вчера чаем на подоконнике. В общем, чашки-ложки-крошки…

Кухня Семена Герасимова не имела ничего общего с кухнями нормальных людей. Идеальная чистота. Все вылизано до блеска — как будто этой кухней никто никогда не пользовался.

Он открыл стенной шкафчик и достал среднего размера тефлоновую сковородку. Разжег огонь, налил немного масла.

В холодильнике… это страшно представить: никаких недоеденных шоколадок, наваленных между молочными пакетами, никаких примерзших намертво к морозилке полупустых пачек пельменей. Продукты в холодильнике дяди Сэма напоминали королевских гвардейцев на параде — все стояло ровными рядами, любой профессионал позавидовал бы тому, как грамотно все рассортировано по полкам.

Пару яиц он аккуратно переложил на блюдечко, затем достал зелень петрушки и укропа, промыл в проточной воде, нашинковал на специальной дощечке для зелени. Разбив яйца, зажарил глазунью и посыпал ароматной зеленью.

Достав нарезанный хлеб (дядя Сэм всегда покупал хлеб нарезанным, чтобы не тратить время на возню с ножом и крошками), бросил два ломтика в тостер. Вынул из холодильника большой батон колбасы, отрезал шесть кусков. Симметрично разложил их по тарелке.

Хлеб поджарился, кофе сварился. Он машинально бросил взгляд на часы, висевшие на стене. Минута в минуту. Ровно десять минут на завтрак. Две минуты на то, чтобы помыть посуду, расставить все по местам, тщательно вытереть стол…

Вернувшись в спальню, он снял халат, аккуратно повесил его в шкаф, после чего надел серо-зеленую майку, брюки болотного цвета и коричневатый жилет. Включил старый мобильник — без цветного дисплея, без WAP и GPRS. Сунув мобильник в правый нагрудный карман, он зашел в кабинет, достал из ящика стола папку с бумагами, полистал их, затем достал вторую папку, погрузил обе папки в серую сумку, перебросил сумку через плечо и направился к двери.