– Это да. Он чуть не грохнулся тогда! А потом жизнь стала похожей на сказку. Олег сделал предложение и я раз двадцать перезагружала страницу, казалось, стерев пресловутую клавишу F5 до основания не веря в собственное счастье. Наш первый секс после свадьбы, точно перегрузивший сервер. Наша первая встреча в реале после свадьбы. Его первые розы. Его первые объятья. Наши первые посиделки в ванной… – по щекам Диметра скатились слезы счастья.  – Тогда я не верила в собственное счастья. Не верила в то, что Олег живой, настоящий, а не плод моих фантазий. Теперь я нахожусь словно после курса антидепрессантов – яростно и бесконечно счастливой.   

Диметра тогда и сама удивилась, не поняла реакции всех присутствующих: они встали и  пронесся гул их аплодисментов. А Олег удивил невообразимо приятнее и больше. Он встал, отодвинул стул, подошел, обнял очень крепко, на что ответно срефлексировала она, и поцеловал. Дерзко, грубо, по–мужски он продолжал ее целовать и целовать, мир тогда будто померк своей ненужностью, аплодисменты давно стихли, а он продолжал и продолжал. Поцелуи были настолько страстны, что от нахлынувших эмоций было трудно сесть. После голоса звучали неким фоном, слова было трудно различать. Они говорили о том, что мало кто видел более красивый поцелуй, Олег настоящий джентльмен, а потом слова и вовсе утратили язык, в фокусе ее внимания был только он. Только он. – Кажется, пиво упорно ищет письку. – Олег лениво поднялся из-за стола.

– Кажется, у меня тоже.

Незнакомые люди, декламирующие стихи на сцене, слушаю и кушаю люди за столами – все это было позади в поисках туалета.

– Туалет, ау! Ну кто так строит? – перефразировав возмущался Олег.

– Вот, какая–то безымянная дверь. – заметила Диметра.

– Главное, чтобы на ней висела буковка М.

– И Ж.

– Ага.

Олег первым открыл дверь, резко повернув ручку. За ней была просторная глубокая комната, в нее приглашала надпись, приведшая обоих в легкий шок. «Добро пожаловать в каземат» – приглашала она.

За дверью комната была освещена тусклым светом перегоревших через одну ламп. Посередине стоял таз из меди, тусклый, покрытый окисью. Возле стены был свален строительный мусор: куски плинтуса, обоев и много чего еще было засыпано штукатуркой. К противоположной стене была прикреплена полка рыже деревянного цвета, на ней стояли фаллоимитаторы различной формы: от пупырчатого пяти сантиметров до тридцати сантиметров с кнопкой внизу. Одни из были телесного цвета и идентичными анатомически, другие напоминали картины абстракционистов, будучи сделанными прозрачно, зелеными, голубыми, искривленной формы, похожие на чудесных змей, конусные лампы. Ниже полка продолжалась пластиковыми крючками того же цвета. На них висели черные плети различной длины и кляп с красным шариком по середине и кожей по бокам. Диметра обернулась и увидела жмущегося Олега.  Он, стоя возле таза, тот час спустил брюки, семейники и, выпятив живот, стал писать стоя, в таз. Диметра впервые видела столь интимную процедуру. Журчащий звук водопада льющейся мочи проник в уши подобно гениальной музыке, аммиачный запах превзошел все представления о парфюмерии. Диметра подошла к Олегу, встала на колени, наполнила его мочой ладони и умылась, после чего живительно соленая влага попала в рот и это было самой лучшей жидкостью из попавших в рот за всю ее жизнью В ее мыслях циклично крутились фразы: «Любимый, ну еще. Еще чуть–чуть. Неужели его мочевой пузырь так мал по объемам?» – Многое в жизни видел, но такое…– Лицо Олега, его глаза, выражали непонимание и крайне сильную степень удивление. – Так это же крещение, любимый.

– Крещение??? – переспросил он, одевая брюки.

– В каждой вере существует обряд, после которого участвующий в нем ребенок или взрослый может себя идентифицировать с тем или иным вероисповеданием, с той или иной врой, молиться тому или иному богу, не так ли?

– Угу, – кивнул он.

– Так вот. А еще существует крещение не только вере, а любви. Моча – самый важный продукт выделение любимого организма и умыться ею, вкусить – это великое счастье, крещение любимым человеком с целью идентификации себя с ним, с целью клятвы любви до последних дней. Я всю жизнь мечтала об этом! – Ебицка сила. – он почесал затылок. – Чего только на свете не увидишь! А я и не знал, что такое бывает, я ж не продвинутый. – А еще, – продолжила она, – Многие люди собирают мочу в стеклянные банки и, когда наберется литров сорок, выливают ее в ванную и ложатся. Купаться в ней, умываться, вкушаться из чашки, поглощать ложечкой из кофейной чашечки, припивать из блюдца – вот истинное счастье!!!

– Пойдем, дорогая. – Олег протянул Диметре бумажный платочек. – Нам все–таки надо найти нормальный туалет, ну руки помыть и тому подобное.

Диметра подошла к полке и сняла кляп с крючка, пристально рассматривая его. Олег снял самую длинную плеть и секнул себя по руке. – Ничего себе, жгучая. – похвально протянул Олег. – А мне вспомнилось ницшевское: «Идешь к бабенке – возьми с собой плеть». – Умница моя! Иди сюда.

Олег обнажил ей спину и замахнулся плетью. – Ребята, вы в своем уме??? – раздался голос сзади.

Внутрь вошел маскулинный охранник в зеленой форме и бейджем на левом кармане. – Каземат еще не достроен и находиться в нем смертельно опасно! У ну вон отсюда! – Да мы тут ничего и не хотели. – оправдывалсяОлег и быстро вышел, тянув за собой за руку Диметру.

Оказалось, что туалет был за следующей дверью. Мочу Олега не хотелось смывать с рук, с лиц. Это сродни их первому поцелую, что запомнился ей на всю жизнь. Олег спешил и чмокнул ее в щечку, даже не придавая этому особого значения. Она не умывалась утром и смотрелась в зеркала, гордо демонстрируя ему щеку. В тот день хотелось ходить по улицам с гордо поднятой головой. Тогда–то и были познаны различия души и тела. Физиологически на щеке его губы практически ничего не оставили, однако это осталось в душе, на самом главном месте. Эти воспоминания заставили ее умыться. Кто это? Кто это в зеркале? В этот момент она всматривалась в свое отражение, дотрагивалась до щек, губ, проводила пальцем по носу удивляясь полному несоответствию внешнего внутреннему. «Неужели это я? Неужели меня можно любить такой?», думала Диметра выходя за дверь туалета.

Олег стоял, опершись о стену, его руки были скрыты в карманах, а левая ноги заведена за правую, «туфель на носке».

– Ну ты где была–то? Я заждался…

В скорее к остановке подъехал троллейбус, на удивление обоих, новейшей модели: без отвратительных ступеней, с мягкими сидениями синего цвета с подголовниками, большими стеклопакетыми окнами. Диметра утонула, Олег сел на противоположное сидение, откинулся, положил голову на подголовник, повернул голову к окну и закрыл глаза. В этом они были похожи – шумные компании, места скопления больших количеств народа их утомляло, истощала. Троллейбус тронулся с места и, буквально, после следующей остановки его пальцы подрагивали сродни гениальному пианисту, наигрывавшему некую загадочную мелодию. Вскоре он вздрогнул сем телом, испугано открыл глаза, оторвал голову, осмотрелся. – Ты что? С тобой все в порядке? – Не волнуйся, милая, это всего лишь сны. То, блядь, патанатомия снится. То крокодилы нашей сраной коммуналки – проебаное детство!

– Успокойся, все это прошлое.

– Тебе легко сказать. Ну вот сама посуди, на хуй было отрывать меня от школы? Конечно, в нашей дыре ловить было нечего, а так потряслись 16 часов в плацкарте – и вот она, столица. Сто незнакомых лиц в секунду, ни друзей, ни близких.

– Любимый, закрой глаза и повтори в слух три раза: «Это в прошлом».

– Это в прошлом. Это в прошлом. Это в прошлом. – Ну как? – Спасибо. Любимая. – Олег принял задумчивый вид. – О чем думаешь, Милый? – Будешь смеяться. – Мне интересно. – Ты давно не квасила капусту!

– И правда… – она улыбнулась.

– У меня аж запах в носу. Прямо вижу ведерко, а там капуста с ленточками морковки и вкраплениями клюковки. Эх, запустил бы сейчас руку туда…