Она вернется домой. Даже через страшный грех нарушенного слова. Впрочем, она не обещала твердо, что отдаст сына своего в руки именно Маорисских Посвященных. Слово свое она, таким образом, не нарушила: Иисус пройдет все ступени посвящения, а где, не столь уж и важно.

Другая, не менее серьезная причина, определившая твердость ее решения, — здоровье мужа. Сухой и жаркий воздух Египта не пошел впрок Иосифу. Здоровье его подсекалось с каждым годом, с каждым месяцем, свежий же воздух благодатной долины их родины, как считала Мириам, восстановит силы и здоровье мужа, вернет бодрость духа. Вот еще, почему Мириам отвечала на все убедительные речи жрецов однозначно:

— Мы возвращаемся в Галилею в ближайшие дни.

Самое разумное — присоединиться к какому-нибудь торговому каравану, вереницы, которых довольно часто пересекают Синайскую пустыню, однако Мириам приняла иное решение:

— Наш путь по стопам Моисея.

— Тогда мы с тобой не дойдем до Земли обетованной, — возразил не то в шутку, не то всерьез Иосиф, но Мириам никак не восприняла это возражение и ответила с обидой:

— Нам же Господь не завещал кочевать по пустыне до кончины нашей.

Более настойчиво принялись возражать жрецы-соглядатаи, выказывая свое отношение к переезду вообще и своим караваном в особенности, однако Мириам стояла на своем твердо:

— Готовьте верблюдов, ослов и шатры. Погонщиков выберите выносливых. Проводника не нужно, нас поведет Господь наш.

Иисус, уже знавший из рассказов отца и матери о великом царе-реформаторе и законодателе, который вывел евреев из египетского рабства, а затем сплотил разношерстные племена в единый народ, недоумевал, как же они пересекут море.

«Неужели оно расступится по просьбе мамы?» — думал с недоверием он, но ни спросить, ни тем более отговаривать родительницу не посмел.

Начались сборы. С утра до позднего вечера слуги и погонщики готовили вьюки, сбруи, мехи для воды, шатры, а за ними присматривал Иосиф, но и Иисусу до всего было дело, ибо ему хотелось все видеть самому, ко всему приложить свою руку; Мириам же, несмотря на усталость сына, жаждущего скорей ткнуться головой в подушку, усаживала его рядом с собой и часок-другой пересказывала ему все то, что сделал для Израиля Моисей, подробно описывая его трудный жизненный путь, его сомнения.

Особенно запал в душу пытливого мальчика рассказ о том, как Моисей встретился с Богом. Прошло очень много лет после побега Моисея из дворца фараона, где он вырос в неге и роскоши на правах члена царской семьи, в землю Мадиамскую, где жили потомки одного из шестерых сыновей Авраама и его второй жены Хеттуры, родственники Моисея, и где он надеялся укрыться от гнева фараона. Гнев же властелина Египта был вызван тем, что Моисей посмел заступиться за своих соотечественников и убил надсмотрщика, избивавшего рабов-евреев.

Надежды беглеца оправдались: Моисей был принят в доме влиятельного среди мадиамитян священника Иофора и даже женился на одной из его дочерей — Сепфоре. Там, в одном из тайных храмов, затерявшемся в глубине пустыни, он прошел все стадии Посвящения. Когда же Моисей получил полную свободу выбора своего пути, он то загорался желанием вызволить свой народ из египетского плена и увести в Ханаан — на родину его предков; то сомневался, посильно ли ему такое предприятие; сдерживал к тому же и страх возвращения в Египет, где его могли сразу же схватить и казнить, хотя прошло уже более полувека, как он сбежал от ожидавшей его кары, — но разве не могли при его появлении вспомнить о воле фараона, пусть умершего, тем более что его преемник вел себя еще более жестоко с порабощенными евреями. Наушников, готовых выслужиться перед властелином, при дворе всегда более чем достаточно.

А разве плохо ему жилось в кругу добрых людей, в кругу заботливой жены и послушных детей? Стоило ли рисковать жизнью ради чего-то призрачного и невероятно трудного? Особенно когда тебе перевалило за семьдесят…

Душевное борение не прекращалось ни на час, и Моисей часто уходил пасти овец, чтобы в одиночестве дать волю своим противоречивым мыслям и желаниям. И вот однажды, когда он пас овец у подножия горы Хорив, которая почиталась мадиамитянами священной, ибо на ее вершине, как они считали, обитал бог их предков (бог Авраама, бог Исаака, бог Иакова), и терзания его достигли невероятной силы, перед ним вдруг вспыхнул огнем куст. Однако огонь этот не опалил куста, а напротив, будто взбодрил его, налил ветви и листы упругой силой — необычность явления поразила Моисея, однако, не испугала; и только когда вроде бы из самого яркого языка пламени Моисей услышал громовой голос, тогда только в страхе закрыл лицо руками, ожидая недоброго.

— Не бойся, Моисей, — вырывалось тем временем из пламени. — Не зло сотворить явился я пред твои очи, а подвигнуть на великое дело: поспеши в Египет и выведи своих соплеменников-израильтян из рабского и плена.

Выходит, Бог знал о его внутреннем борении. Выходит, боязнь его идти в Египет, лишена основания, если Бог дает ему такой наказ. И все же сомнения не сразу покинули Моисея. Подавив страх, он дерзнул спросить Бога:

— Вот я приду к сынам Израилевым и скажу им: «Бог отцов ваших послал меня к вам», а они скажут: «Как ему имя?». Что я смогу сказать в ответ?

— Я есть Яхве.

Да, откровение знаменательное: Бог называет истинное свое имя смертному; и все же Моисей не успокоился, ведь соплеменники могут не поверить ему, примут его слова за выдумку, поэтому ему, Моисею, нужны веские доказательства того, что он на самом деле действует от имени Господа.

Яхве удивился:

— Ты — Великий Посвященный. Ты многое умеешь. Лечи именем моим проказу. Твори именем моим чудеса.

— Один ли я Посвященный?

— Хорошо, я одарю тебя силой духа, чтобы ты мог превращать воду в кровь, а посох в руке твоей или жезл сможет стать по твоему желанию ядовитой змеей.

Моисей низко поклонился Господу, однако продолжал упорствовать, выдвигая все новые и новые условия, — Яхве рассердился было, но затем смилостивился.

— Определю тебе в помощники твоего старшего брата Аарона. Он красноречив, и вместе вы сможете уговорить соплеменников на исход.

Под впечатлением услышанного Иисус долго не мог уснуть. Он своим детским умишком даже осуждал Моисея за то, что тот так долго не решался освободить своих единокровных из страшного рабства и даже пререкался с Господом, который явно благословил его на великий подвиг и, стало быть, намеревался поддерживать великое дело. Он, Иисус, как ему казалось, действовал бы решительней. Без всяких сомнений.

Утром, несмотря на бессонную ночь, Иисус встал вместе со всеми и даже помог погонщикам собирать верблюжью колючку, которая предназначалась для кипячения в ней воды, чтобы в жаркой пустыне вода не зацвела в мехах и не протухла, а оставалась, свежей многие дни и к тому же предохраняла желудки путников от всяческих расстройств. А вечером, преодолевая усталость, он вновь собрался слушать маму. На сей раз она, однако, держала в руках Пятикнижие заветов Моисея — Иисусу не нравилось, когда мама читала, он больше любил ее спокойно-размеренные рассказы, вот и теперь он мысленно молил ее: «Не читай». И — о чудо! Она, не раскрыв книги, начала обычным своим задушевным тоном повесть о том, что делал Моисей со своим братом Аароном, чтобы вначале убедить соплеменников решиться на исход, а затем добиться от фараона, чтобы тот смилостивился и отпустил рабов-израильтян. Но как первое, так и второе оказалось непростым делом.

К жизни рабской тоже привыкают, особенно если в рабстве рождается не одно поколение: есть еда, есть кров, а что еще нужно? Впереди же, решись люди на исход, пугающее неизвестное. Да и можно ли верить братьям, обещающим покровительство Господа, Бога предков Израилевых, — Господь давно отвернулся от своего народа, забыл свои обеты, какие давал Аврааму, Исааку, а позже и Иакову, который боролся с ним и получил не только его благословение, но даже имя — Израиль, человек, боровшийся с Богом. Тогда Бог пообещал ему, что впредь Израиль станет одолевать всех человеков. А что получилось? Любой надсмотрщик может совершенно безнаказанно обидеть израильтянина-раба. Какое же это покровительство?!