— Пророка воздвигнет вам Господь Бог ваш из братьев ваших, как меня, его слушайте. Вот он — Мессия. Иисус из Назарета. Его воздвиг Господь Бог по слову своему, и не он ли нес людям Глагол Всевышнего: небо — престол мой, и земля — подножие ног моих; какой дом созиждите мне или какое место для покоя моего? Не моя ли рука сотворила все сие? Разве не в этих словах звучит благодать Бога, разве не виден в них Святой Дух, который снизошел на Сына его Иисуса, а через него на всех тех людей, кто уверует в Христа? Вы же, жестоковыйные, люди с необрезанным сердцем, противитесь Духу Святому! Кого из пророков не гнали отцы ваши, как гоните сегодня вы?! Я же проповедую именем Иисуса Мессии, ныне вознесшегося к Отцу Своему! Так в чем же моя вина!?

— В отступничестве от Законов Моисея! В соблазнительности к отступничеству от него! — рубанул первосвященник, и тут же в зал суда торопливо вошли стражники Храма и повели Стефана к месту казни, за стены города, где уже ждала его толпа исполнителей приговора суда.

Когда в Стефана полетели первые камни, его словно озарила страшная догадка: он проповедовал, как и апостолы, именем Иисуса, именем Мессии, но почему смерть определена только ему?

Ответ не успел родиться — увесистый булыжник угодил Стефану в голову, и он потерял сознание. Унес с собой в могилу Стефан мысль свою, хотя и нечеткую, о двойном подходе, удобном для власть имущих: избавляясь от наиболее рьяных общинников, возвеличивать апостолов, не очень-то перечащих сильным мира сего. Только, если быть откровенным, в озарении Стефана нет ничего нового: двойной стандарт существовал всегда и вряд ли человечество сможет избавиться от него до второго пришествия.

На следующий день поползли по Иерусалиму, от дома к дому, страшные слухи, будто уверовавшие в Иисуса-Мессию, особенно его ученики-апостолы, самолично видевшие его телесное вознесение, подвергаются гонению. Их побивают камнями. Особенно яро перемалывались эти слухи во дворе Рабов и во дворе Женщин Иерусалимского храма, обрастая страшными подробностями.

Сами же апостолы, словно ничего не знали ни о слухах, ни о самой казни Стефана, продолжая без всякого перерыва свои проповеди именем Иисуса-Мессии. Они вовсе не беспокоились о себе. Они знали, что им ничто не грозит. У них возникла новая забота, связанная с жизнью общины. Бунтари, правда, сразу же приутихли, не желая повторить судьбу Стефана, но появилась иная ересь: вновь вступающие в общину передают в кассу не все деньги от проданного своего имущества, а часть из них утаивают. Особенно грешат этим эллины. А это, как посчитали апостолы и Иаков, недопустимо, ибо лиха беда — начало. Не пресеки сразу, войдет в правило, тогда можно на общине ставить крест.

Решили преподать еще один урок, сродни Стефановскому. Не вынося, однако, сора за пределы свои. Выбор пал на новообращенных Анания и его жены Сапфиры. Они перед вступлением в общину продали, согласно указанию Петра (а именно он сыграл важную роль в их обращении), все свое имущество, но побоялись остаться без копейки «на черный день» и часть денег утаили. Узнавший об этом Петр позвал к себе Анания на душеспасительный разговор, окончился который смертью Анания. Не вдруг известили об этом жену его, и только когда похоронили Анания, позвал Петр Сапфиру. Спросил о сумме, вырученной от продажи имущества, когда же услышал неправедный ответ, упрекнул:

— Что это согласились вы искусить Духа Господня? Вот входят в двери погребшие мужа твоего и тебя вынесут!

На первой же общей молитве Иаков объявил всем собравшимся:

— Ананий и супруга его, Сапфира, согласились искусить Духа Господня, и Господь покарал их мгновенной смертью. Спросите, какова суть греха? Они утаили, вступая в общину, часть денег, полученных от продажи имущества.

Великий ужас охватил всех, услышавших это. Все начали истово бить поклоны, одни искренне веря в кару Божью, другие скрывая за внешней набожностью свои истинные мысли, осуждающие столь суровую кару Всевышнего за такой незначительный грех (где же милосердие Божье), третьи пряча страх свой, ибо до дрожи в сердце испугались, что и их, тоже утаивших от общины часть средств, ждет подобная же участь — наиболее догадливые представляли, как ученики Петра сожмут их горло цепкими ручищами.

Что, бежать из общины? Но не достанет ли и тогда отколовшихся десница Божья? Нет, лучше не искушать судьбу, а положиться полностью на волю Господа.

Иаков же и апостолы довольны, видя демонстрацию смирения. Им ясно: урок преподан такой, что остановит он надолго процесс брожения в общине, отступит на задворки разномыслие, а будут все думать так, как станут требовать от них они, апостолы, безоговорочно им повиноваться, как ученикам Иисуса, самолично взиравшим на его телесное вознесение.

Для полного спокойствия, единомыслия и крепости общины, а также ее привлекательности для всего избранного Господом народа осталось приструнить Савла- Павла, который выдает себя за апостола, утверждая, будто Иисус, самолично представ перед ним, Савлом, очинил его апостольским саном, повелев проповедовать его именем. Иаков и апостолы ошибочно считали, что такое вряд ли могло случиться, а если случилось, то Савл, именующий ныне себя Павлом, именем тоже данным якобы Иисусом, направил бы стопы свои в Иерусалим, чтобы предстать перед ними, первоапостолами, с доказательством о благоденствии равви. Савл-Павел же, вопреки разумности, начал проповедовать в Дамаске. Да так умело и рьяно, что сразу же обрел своих последователей.

Вроде бы нужно радоваться столь активному пропагандисту слова Божьего, которое он вложил в уста Сына своего, в уста Мессии, но настораживало апостолов то, что Савл-Павел смело, дополняет своими идеями идеи Иисуса, в то же время, обожествляя Мессию, называя его не Сыном человеческим, благословенным Отцом Небесным на подвиг ради очищения рода людского от смертных грехов, но самим Богом. По его утверждению Бог Отец, Бог Сын и Дух Святой — единая суть. Но они же, апостолы, многие месяцы странствовали по землям всех колен Израилевых, вместе трапезовали, вместе переносили невзгоды, вместе радовались успехам равви. Иисус же учил их творить чудеса исцеления, искусству врачевания прикосновением руки, врачевать внутренней волей своей — их слово об Иисусе из Назарета никому не дано оспаривать. Их же установка такова: Сын Человеческий, приняв жертвенную смерть ради избавления народа от грехов его, не просто унес грехи людские к стопам Господа, а сам вознесся телесно, и теперь, находясь по правую руку Его, посредничает перед Господом, Отцом своим о людях, ходатайствуя за тех, кто уверовал в него. И теперь путь к сердцу Всевышнего только через Иисуса Христа, через молитвы, находящемуся у руки Господа. Разве виден здесь какой-нибудь изъян, который мог бы дать повод для инакомыслия? Известны жертвы ради того, чтобы подвигнуть Творца Всего Сущего на прощение людям грехов их; но если прежде этими грехами нагружалась душа Богочеловека, чтобы донесла она их до Господа Бога, а ее путь не был предсказуем, она вполне могла затеряться где-то в семи небесных сферах, не исполнив предначертанного ей, поэтому для уверенности нужно было приносить все новые и новые жертвы, теперь же Великий Творец внял людским раскаяниям, принял Иисуса как Сына своего для прямой связи с человеками. Жертвы больше не нужны. Достаточно одних молитв и твердой веры в Иисуса Христа.

По Павлу же получается, что Иисус не ходатай за человечество перед Богом, а сам есть Бог. И Дух Святой, на него снизошедший по воле Всевышнего, тоже един с Богом и тоже Бог. Сложно.

Впрочем, апостолы вскоре кроме Иакова начали признавать полное обожествление Иисуса как факт положительный и определили себе перехватить у Павла его идею, тем более, что он один, и их — двенадцать. Они направят свои стопы по городам и весям, проповедуя о Сыне Божьем, единым с Отцом и Духом Святым, и их слово станет двенадцатикратно весомей.

Были, однако же, вещи совершенно не воспринимаемые апостолами, и первое — предлагаемая Павлом организация христианской общины. Павел противился идее бедности и общности имущества, и не только словом, но и делом. Общины, им создаваемые в провинциальных городах, не имели общих касс, а вступление в нее не требовало расставания с нажитым годами имуществом. Павел лишь увещевал богатых, чтобы они не высоко думали о себе и уповали не на богатство свое, но на Бога, давшего им всего обильно для наслаждения. Павел внушал богатеть не только имуществом, но и духовным благородством, щедростью, милосердием, добрыми делами. И еще он призывал богатых поддерживать без скаредности материально нуждающихся.