Стёпка, естественно, не сгинул. Он не знал, как это делается, да и не хотел знать. Хватит и того, что Ванес сгинул бесславно и слишком быстро. Даже порадоваться толком не успел. Нет, Стёпка этим чародеям такого удовольствия не доставит, не на того напали.

Серафиан долго разглядывал его, недовольно поджав губы, потом щёлкнул пальцами уже обеих рук:

— Изыди, идолище!

Стёпка не изошёл.

— Ага, — сказал чародей. — Ага. Ты, буреломина таёжная, знак притяжения не на ворожейной ли бумаге чертил?

Смакла виновато кивнул:

— На ней.

— Из моего ларца позаимствовал?

Гоблин замотал головой:

— У колдунцов… купил. Которые медведЯ пьяного с собой водили.

— В сточной канаве тебя, вражина, утопить мало, — посетовал Серафиан. — Лучше бы у меня… хм, «купил». А из которой руки ты, бестолочь, кровь брал?

— Из правой, — прошелестел Смакла.

— Отрубить бы тебе, стервец, обе руки по самые твои немытые уши, — безо всякого выражения сказал чародей. — Или ты читать не умеешь?

— Там начертано, что из правой, — упрямо повторил Смакла, словно это могло как-то смягчить его вину.

— А я тебе говорю… Да с кем я спорю! — чародей ткнул пальцем в послушно перелистнувшийся пергаментный лист. — Читай, неуч: «…и взявши кровь из…» Гм-гм! Как же я мог так непростительно ошибиться? Исправить следует немедля!.. И тем более! Тем более никто не позволял тебе читать мой трактат! Текст ещё не проверен, ошибок много…

Серафиан прокашлялся, скрывая смущение, закрыл книгу, затем внимательно оглядел Стёпку с головы до пят. И, кажется, Стёпка ему совсем не понравился.

— Строптивость выказывал?

Стёпка чуть было не кивнул в ответ, но его опередил гоблин:

— Выказывал строптивость, выказывал! Ничего исполнять не желает… Кулаками грозился!

Ах ты!.. Стёпка возмущённо сжал кулаки, и это не ускользнуло от чародея.

— Три степени принуждения пробовал? — спросил он почти как у равного. Почти как один маг у другого мага.

— Знамо, пробовал, — вздохнул Смакла. — Да всё без толку. С него эти спетени, как с упыря вода.

Серафиан недобро прищурился, и от безобидного сказочного старичка не осталось и следа. Перед Стёпкой стоял могущественный чародей, способный одним мановением руки зашвырнуть неугодного демона за грань миров или вообще распылить на атомы. Он даже сделался заметно выше, а его тень на стене размахнулась до потолка и словно бы зажила своей отдельной жизнью. Стёпке даже показалось, что он ощущает в воздухе сухой горьковатый запах готовой к употреблению магической силы. Она скапливалась вокруг чародея, как электричество перед грозой, и вот-вот могла шарахнуть почище иной молнии.

— Заклинания его не берут, а ночь на исходе. Придётся Истинным Пламенем прижигать. Притвори-ка дверь поплотнее.

— Не надо меня пламенем! — испугался Стёпка. — Что я вам такого сделал?

И он на всякий случай отошёл подальше и спрятался за рыцарским доспехом. Уж если неучёный гоблин сумел избавиться от Ванеса, то настоящий чародей может, наверное, не только прижечь, но и вовсе дотла спалить. Охота была поджариваться!

— Охти мне! — выдохнул Серафиан. — Ты кого, злыдень лохматый, вызвал? Ты чего, враг рода человеческого, учудил? Почему оно без спросу говорит? Это кто? Кто это, я тебя, поганец, спрашиваю!

— Не ведаю! — завыл Смакла. — Не ведаю, кто энто! Они тут кричали, а я хотел… А они посля заупрямились… Мордастого я заколдовал, и хорошо содеялось, а энтого не успел!

Серафиан изменился в лице ещё раз:

— Мордастого? Их двое было? Двое? И оба такие?

Странно, подумал Стёпка, он же разговор наш про Ваньку должен был услышать. Или он у него уже от старости со слухом проблемы?

— Двое нас было, — признался он чуть погодя. — Я и Ва… мой друг. Он хотел по замку погулять, а Смакла его назад отправил.

— Назад? — едко переспросил чародей. — Вот так-таки взял и отправил, ни желания не стребовав, ни заклинания не оплатив. За что мне такое наказание? — он схватился за голову и, обнаружив на ней шапку, сдёрнул её так, словно хотел заодно вырвать все свои и без того редкие волосы. — В порошок сотру! Выворотнем болотным сто лет у меня будешь маяться! Упырям на прокорм тебя сей же миг!

Бедный гоблин сидел на полу ни жив ни мёртв. Хозяин всерьёз рассвирепел, и пощады теперь точно не жди. Конец тебе пришёл, младший слуга, гибель неминучая.

Серафиан на полуслове прервал поток проклятий, перестал размахивать руками и погрузился в тягостные раздумья. Похоже было, что гоблин сотворил что-то настолько нехорошее, что-то настолько непоправимое и ужасное, что даже могущественному чародею не удастся это ужасное исправить втайне от грозного отца-заклинателя. Стёпкино настроение, и без того уже не слишком хорошее, окончательно испортилось. И очень захотелось домой.

Смакла, закатив в ужасе глаза, готовился к худшему, но о нём уже забыли.

— Так-так-так, — бормотал Серафиан. — Так-так-так, и ещё вот этак… Ну вот что мы сделаем. Поди сюда!

Это он Степану велел. Стёпка осторожно выглянул из-за доспеха:

— А вы… пламенем не будете?

— Не буду.

Стёпка подошёл к столу. Чародей окинул его взглядом с головы до ног, задержался на кроссовках и на пуговицах рубашки:

— Ты в своём обличьи сюда угодил… или как?

— В своём, — сказал Стёпка.

— Хорошо. Отрок, значит. Душа невинная. Очень хорошо. Садись-ка ты, отрок, рядом и рассказывай мне всё с самого что ни на есть начала. Ничего не упускай. А ты… — чародей свирепо посмотрел на съёжившегося Смаклу. — А тебя, пустоголовый… Ладно, сиди пока.

Стёпка, конечно, не стал рассказывать ни о каникулах, ни о пирожках, а сразу начал с книги, с того момента, когда Ванька обнаружил её на полке. Рассказывать было легко, потому что произошло всё совсем недавно, часа два назад, если не меньше. Серафиан слушал, не перебивая, сидел с прикрытыми глазами и время от времени чуть заметно кивал.

Зато Смакла удивлялся за троих. Смотрел Стёпке в рот, растопырив уши и распахнув глаза. Чудная же у демонов жизнь! Ты глянь, и домА у них есть и родители. И в гости они друг к другу ходят. Но сильнее всего гоблина поразило то, что о нём самом написано в какой-то магической книге. О нём! О ничем ещё не прославившемся и никому пока не известном младшем слуге! Всё написано, даже то, о чём он ни одной живой душе не рассказывал и рассказывать не собирался.

— Зеркальная магия с двойным преломлением вызывающих чар, — пробормотал Серафиан, когда Стёпка закончил. — Хитро задумано и с умом выполнено. Узнать бы ещё, кто на такое решился под носом у отца-заклинателя. Ну, да не вашего ума это дело. А ты чего расселся? — прикрикнул он вдруг на слегка разомлевшего слугу. — Невелика заслуга — быть слепым орудием в чужих руках! Свечи замени, видишь — догорают!

Смакла бросился менять свечи. Чародей, отрешённо глядя на Стёпкины кроссовки, обдумывал что-то невесёлое. Сейчас он нисколько не походил на могущественного волшебника. Слишком был обычный. Даже домашний какой-то. Встретишь такого на улице — и внимания не обратишь. Старик как старик. Сутулый, сухонький, седой. На Суворова чуть-чуть похож. Лицо приятное, с лучинками морщинок у глаз, с тонким носом, с бледными поджатыми губами. На впалых щеках — едва заметная щетина. Что удивительно — зубы все здоровые и все, похоже, свои. Наверное, у них здесь зубная паста магическая.

Чародей поднял глаза и заглянул Стёпке в самую душу, в самую что ни на есть сокровенную глубину его существа. Взгляд у него был пронзительный и быстрый, никуда от него не скроешься и ничего не утаишь. Не зря, ох, не зря Смакла боялся, что не сумеет скрыть от хозяина свой проступок. Стёпке таить было нечего и он отводить и прятать глаза не стал. Серафиан вздохнул тяжело и вновь задумался.

— Ну что ж, — сказал он спустя несколько минут. — Всё это крайне любопытно и достойно самого пристального изучения… Но до чего же не вовремя! Ах, как не вовремя! И я ничем почти помочь не смогу… Ты, отрок, вернуться хочешь?