С выбором направления трудностей не возникло. Наверху он уже побывал, поэтому теперь без колебаний двинулся вниз, остро жалея, что изучать замок приходится в одиночку. Одному всё же как-то неуютно и, честно говоря, чуть-чуть страшновато. Уверенности в своих силах не хватает. А так шли бы сейчас с Ванькой вдвоём, впечатлениями обменивались, подбадривали друг друга…

Спустившись этажом ниже, он словно в другой мир попал. Просторная галерея с высоким сводчатым потолком была похожа на оживлённую улицу какого-нибудь маленького городка. Шум, гам, крики, беготня слуг, звон посуды, лязг и грохот… Если бы не весёлые девичьи голоса, легко можно было бы вообразить, что внезапно подступивший к замку рогатый Д'Орк начал штурм, и его свирепые воины уже ворвались во внутренние помещения, сея панику и смерть.

Стёпка чувствовал себя среди этой всеобщей суеты и деловитой занятости не слишком уверенно. У него поначалу было ощущение, что все смотрят только на него. Ему казалось, что вот-вот кто-нибудь сердитый подойдёт и спросит недовольным голосом: «А что это ты, мальчик, тут делаешь?» И хорошо, если упоминание о Серафиане на этого сердитого подействует. А если нет? Да и не будешь же каждому встречному объяснять, чей ты племянник. Глупо как-то. Можно подумать, что это единственное, чем Стёпка может гордиться, что это профессия у него такая — чародеев племянник. Тем более, что и племянник-то насквозь липовый.

Однако вскоре он сообразил, что его опасения и тревоги напрасны. Никто не донимал его расспросами, никто не косился в его сторону с подозрением, никого не интересовало, кто он такой и зачем тут ходит. Взрослые его вообще не замечали. Бродит по замку праздный отрок, ну и пусть себе бродит. Мало ли в замке отроков.

Зато остроглазые мальчишки сразу признавали в нём чужака: он то и дело ловил на себе их заинтересованные взгляды. Особенно после того, как решился отлепиться от стены и осторожно двинулся к неведомой самому цели. Смуглый до черноты гоблинёнок в длинной рубахе до колен покрутился рядом, заговорить не решился, цыкнул зубом насмешливо и исчез; выглянули из-за двери перемазанные сажей мордашки близнецов, долго смотрели ему вслед; белобрысый пацан с корзиной белья окинул его внимательным взглядом, задержался на сапогах и отвернулся, скорчив презрительную гримасу: видали, мол, и не таковских.

Заводить со Стёпкой знакомство никто из них не пытался. Не до того мальчишкам было. Успеть бы сапоги хозяину почистить, огонь в камине развести, да пыль из кафтана выбить, пока уши не надрали за нерасторопность. Да и не по чину им было заводить разговоры с этим незнакомым отроком в справной одёжке и крепких сапогах. На слугу он никак не похож, не смотри, что рожа вполне деревенская. И ходит-то вон как гордо, не торопится никуда, ишь, руки в карманы заложил! Не иначе, чародеев сродственник, в гости али на учёбу приехамший. Сунься к такому — хлопот опосля не оберёшься. Нажалуется кому, али сам на рожон полезет от излишней гордости. Морду-то ему начистить, конешно, не велик труд, да токмо куды потом из замка бечь будешь? За этакого холёного сродственничка чародеи в мелкую пыль сотрут, не поморщатся.

Стёпка шёл себе потихоньку, стараясь держаться подальше от то и дело распахивающихся дверей и морщась от обилия не самых приятных запахов. Солнце простреливало в узкие окна без стёкол, пылинки беззаботно плясали в золотых лучах. Весёлый шум не утихал, день был в разгаре. Слегка разобравшись в шумной круговерти, Стёпка ощутил лёгкое разочарование. Это было не то место, которое хотелось осматривать. Подумаешь, слуги! Он жаждал увидеть башни, подъёмный мост, что-нибудь боевое, что-нибудь по-настоящему магическое. А тут…

Грузный детина в кожаных штанах и засаленной безрукавке воспитывал палкой гоблинёнка лет восьми. Он держал его за ухо и, охаживая палкой пониже спины, монотонно приговаривал:

— Служи с усердием! Служи с усердием!

Зарёванный гоблин вертелся ужом, но ухо освободить не мог, а палка раз за разом безошибочно находила цель:

— С усердием служи, неслух!

Поразительно, но наказуемый не издавал ни звука, хотя видно было, что ему очень больно. Ещё бы не больно — такой палкой! Но Стёпку сильнее всего поразило то, что многочисленные окружающие не обращали на это безобразие ни малейшего внимания! Здоровенный мужик среди бела дня, никого не стесняясь, избивает палкой ребёнка — и всем до лампочки! А если он его покалечит?

Стайка молоденьких служанок, шурша длинными юбками, прощебетала мимо, и ни одна не оглянулась. Убелённый сединами благообразный старик, зябко кутающийся в тёплую шубу, предусмотрительно свернул к противоположной стене, чтобы не задела его взлетающая и опускающаяся палка, и не приостановился ни на мгновение, даже не покосился. А плотный, бритый наголо вурдалак неожиданно для Стёпки подбодрил детину:

— Не жалей, не жалей поганца! Что ты словно гладишь его!

Тебя бы так погладить, подумал Стёпка, провожая сердитым взглядом удаляющегося вурдалака, небось не понравилось бы. Ну и порядочки тут у них! Ну и обычаи! Место пониже спины томительно зачесалось. А ведь и меня тоже так могут, явилась откуда-то неприятная догадка. Поймают в тайге враги какие-нибудь рогатые да и накажут не пойми за что. Или злобным элль-фингам вдруг не понравится заявившийся за Ванесом демон. Проходи, скажут, испытание болью, а если не пройдёшь — пожалуй в рабство вместе со своим другом до конца жизни… А каково сейчас, интересно, самому Ваньке? Вдруг и его в прислугу определили и палкой усердие вколачивают. Или кнутами на конюшне охаживают по белой попе. Вот весело будет потом Ванесу о своём приключении вспоминать да зад пострадавший почёсывать.

Избиение, между тем, продолжалось с пугающей размеренностью. Гоблинёнок молча страдал. Стёпка сжал кулаки. Я бы не стерпел, я бы пинался и кусался. Я бы этому гаду…

Детина почувствовал, видимо, неодобрительный взгляд, повернул голову после очередного удара, и Стёпка сразу его узнал. Мудрено было не узнать эту зверскую рожу с торчащими вниз жёлтыми клыками, приплюснутым мясистым носом и свирепыми близко посаженными глазами. Это был тот самый «нехилый урод» из волшебной книги, очень достоверным портретом которого вчера восхищался Ванька. Выходит, не все вурдалаки похожи на добродушного Гвоздырю. Встречаются и такие вот, омерзительные и злобные.

Стёпка мигом забыл своё благородное возмущение, быстренько притворился обычным прохожим, которому нет никакого дела до чужого слуги, и боком-боком прошмыгнул к ближайшей лестнице. От греха и от палки подальше. Такому мордовороту угодишь в лапы — живым наверняка не вырвешься. Так отходит по мягкому месту, что папу с мамой забудешь как зовут. Вот тебе и посмотрел, называется, на не совсем людей, повстречал удивительное существо. Куда уж удивительнее! Бедный пацан, не скоро он ещё на лавке сидеть сможет, ой не скоро.

Смакле, надо полагать, тоже не раз доставалось на орехи. Удивительно даже, что чародей ночью так легко его отпустил. И не ругал почти. Даже не шлёпнул ни разу. Другой бы на его месте не то что палкой — дубиной бы мозги вправлял. Особенно, если не из-за пустяков, а за дело. За незаконное колдовство, например… Да-а, похоже, молодым гоблинам несладко живётся в этих стенах.

Ещё одним этажом ниже было так же шумно и суматошно. Правда, здесь никого пока не били. Стёпка помялся в нерешительности: то ли дальше спускаться, то ли вон до того поворота дойти…

— Кого потерял, демон? — сказал вдруг кто-то, обращаясь явно к нему.

Стёпка оглянулся. Молодой, лет двадцати, парень, безбородый и безусый, улыбался ему такой открытой улыбкой, что Стёпка невольно улыбнулся в ответ.

— Смаклу ищу… Слугу чародея Серафиана, — пояснил он. — А откуда вы узнали, что я демон?

Парень ухмыльнулся и передёрнул плечами. Руки у него были заняты, он с видимым трудом удерживал внушительную стопку книг, которые то и дело норовили выскользнуть:

— Я маг или колдунец приблудный? Мне такие вещи не видеть зазорно было бы. От тебя силой неведомой шагов на сто во все стороны шИбает.