Сегодня ее опять

   Провожал капитан.

   По-моему, она врет -

   Он ей совсем не муж...

   Алена вздохнула, вздернула голову -- она же все-таки преподаватель -- гордо прошла мимо группы юнцов, рассевшихся на лестнице. Волосатые, в джинсах-варенках -- теперь это модно... Она вспомнила о предстоящей встрече с Валиком. Проверила себя -- не осталось ли к нему хоть каких-то чувств?

   Нет. Они были раньше, были очень сильными, несмотря ни на что, и она с удивлением обнаруживала, что может простить и предательство, и слабость, и никчемность, что все это неважно, потому что это Валя, это родной, свой, единственный человек... Ну слабый, подумаешь. Ну и что?

   Но они, эти чувства, исчезли сразу, как по взмаху волшебной палочки, в несколько часов, когда она сидела у маленького, совсем маленького, игрушечного, ненастоящего на вид гроба.

   Теперь она спрашивала себя с удивлением, что нашла в Валике, и чем он так уж поразил ее воображение.

   Такой же, как вот эти парнишки. Стандартный. Не напрягающий себя ни чтением, ни мыслью, ни трудом. Любимый сын энергичной мамочки. Как она могла этого не видеть раньше?

   Алена вышла из здания, и багрово-красное резануло по глазам, новый плакат; она безразлично скользнула по нему взглядом, но содержание успело дойти и неприятно царапнуть - "совсем уже". Фон цвета венозной крови был перетянут несколькими рядами колючей проволоки, а поверх латинскими буквами накорябано "Sojus neruschimyi". Хорошо выполненный, типографский транспарант, ровно на том же месте, где уже давно было привычным замечать, не прочитывая, всяческие "единства партии и народа" и "перестройка, ускорение, гласность".

   В последнее время Алену многое раздражало. Сама она почти перестала интересоваться политикой. Ей становилось дурно, когда она задумывалась об этом... Алена с интересом и возмущением ("как можно было так обращаться с людьми?!") прочитала Шаламова, с несколько меньшим -- целый ряд диссидентов-разоблачителей, от Солженицына ее уже начало подташнивать. Но больше всего раздражали комики-сатирики, вещавшие по телевизору о прелестях жизни в "цивилизованных странах Запада" по сравнению с "нашим убожеством".

   Алена в принципе даже и верила всему этому. Почему нет? Наверное, все это так и есть. Она заблуждалась. СССР был ужасной диктатурой, а она этого и не заметила. Но что тогда правильно? Алена не знала.

   Наверное, политикой лучше вообще не интересоваться. Да Алене и было не до того. Валик, замужество, Дениска... весь этот кошмар с Дениской, закончившийся еще ужаснее. Когда она вынырнула из черной ямы, огляделась вокруг -- все бурлили и кипели жаждой перемен, все говорили о демократии и гласности, а ей все это вмиг опротивело. Ничего не хотелось. Хотелось потихоньку заниматься популяционной генетикой, готовиться к лекциям и учить студентов, ездить с ними на практику на Белое море, читать хорошие, интересные книги, заниматься потихонечку спортом... Хотелось просто жить.

   Бороться ни за что не надо.

   Первая попавшаяся забегаловка оказалась неплохой -- за исключением того, что у стойки было слишком многолюдно. Здесь продавали новомодное мягкое мороженое. И это мороженое, и видеосалон за дверью -- были вестниками мира иного, благополучного, изобильного западного мира, где все иначе, интересно, ярко, вкусно и весело, не так, как в привычном Совке.

   Валик с Аленой сидели в углу, но и здесь гам подростков у стойки мешал разговаривать. Сквозь гам пробивались автоматные очереди и вопли "кья!" - в видеосалоне как раз крутили боевик. Алена думала, что надо было бы выбрать место поспокойнее. Но мороженое, честно говоря, ужасно вкусное... Она уже выскребала остатки ложечкой.

   С Валиком уже обсудили холодильник, его семью, общих знакомых. Он рассказал о том, что посещает какой-то духовный семинар "эзотерической практики йогов". Их там учат управлять людьми и вообще... Словом, обычная чушь. Развелось в последнее время этих экстрасенсов.

   И совершенно непонятно, чего же от нее хочет Валик, и для чего вытащил на эту дурацкую встречу...

   - Все будет так. Еще десять лет -- и все будет, как на Западе. У каждого свой дом, машина... полные прилавки, - говорил Валик. Теперь его потянуло на политику.

   - Или как в Бразилии... трущобы, безработица, нищета, - сказала Алена.

   - При чем тут сразу Бразилия... есть же нормальные страны. Построили у себя нормальное обеспеченное общество.

   - Нормальные страны построили это общество за счет других. Необеспеченных. За счет кого будем строить мы?

   - Ой, да ладно, ты прям как пионерский политинформатор... ты что, веришь во всю эту совковую пропаганду?

   - А я была политинформатором, - спокойно сказала Алена, - и собирала информацию. Много информации. И знаю, о чем говорю. Нормальные страны будут дальше строить -- только теперь еще за счет нас.

   - Ты просто посмотри. Вот открой глаза и посмотри. Это итальянское мороженое. Ты в своем Мухосранске такое ела?

   - В Миассе.

   - Неважно. Ты там ела такое мороженое?

   - У нас очень хорошее мороженое было, в Миассе. Даже челябинцы приезжали, хвалили -- у них такого нет.

   - Ты прекрасно понимаешь, только как всегда -- лишь бы поспорить. Вон нормальное кино...

   - Это ты называешь нормальным? - Алена скосила глаза на афишу с полуголым суперменом в джунглях, с автоматом в руках.

   - Ой, да ладно... есть же и элитарное кино. Антониони там, Кубрик... кто еще... На все вкусы. Для всех. А у нас? Убожество. У нас все убогое, просто все. Серость. Тоска собачья...

   - Может быть, - Алена устала. К тому же, возможно, он и прав, - знаешь, мне уже осторчертело все это. Политика эта вся. Я просто не хочу об этом думать. Это не имеет значения.

   - А что имеет? - Валик вдруг положил ладонь ей на руку. Знакомое, до неистовства родное тепло побежало по руке вверх. "Чего это он?"

   - Наука, - Алена остро взглянула на бывшего мужа, голос слегка зазвенел, - все равно в конечном итоге все решает научно-технический прогресс. Если мы не найдем, например, способа справляться с наследственными заболеваниями... то они при любом строе будут. А если вдуматься, то генетика -- это вообще очень перспективно. Вся медицина... проблема старения. Может быть, даже смерти... способностей и талантов человека. Ты не представляешь, на что мы можем повлиять, сможем со временем, если работать... Знаешь, по сравнению с этим политика -- что-то вроде мышиной возни.

   - А, ну наука -- это хорошо, - сказал Валик и передвинул руку повыше, - хвалю. "Да что же он, решил меня соблазнить?"

   - Так что у тебя с Мариной? - спросила она проникновенно. Валик вздохнул. Алене захотелось съехидничать, но она, как обычно, промолчала.

   А может быть, согласиться? Валик придвигался ближе и дышал ей почти в самое ухо. Алена ощутила некое томление внизу. Вот ведь и не думаешь об этом, не до того, просто некогда, а на самом-то деле... Может быть, просто сдаться, и пусть... поедем куда-нибудь, например, ко мне. Плохо ведь не будет от этого.

   - С Мариной, - грустно сказал он, - какая разница... знаешь, иногда я думаю, что мы с тобой все-таки не зря встретились.

   Алена еще раз проверила свои чувства -- пусто. Совершенно пусто.

   Но при чем здесь чувства? Чтобы трахаться, они вовсе не обязательны.

   - Ты думаешь, что стоит начать все заново? - спросила она. Валик покачал головой, она не видела движения, но почувствовала его.

   - Заново... нет, не стоит. Глупо.

   Как бы вопреки собственным словам он приобнял ее за пояс. Алена замерла в неудобной позе. Надо на что-то решаться. Значит, вся эта трепотня -- холодильник этот, политика -- все это было только потому, что у него недотрах... что он поссорился с Мариной и теперь...

   - Так насчет холодильника, - стесненно начала Алена, - я даже не знаю, как быть.