Можно рассказывать, что это такое, когда тебя пытают -- но обвинитель не поймет и не услышит. Он начнет вспоминать про каких-то фантастических героев, которые якобы -- а кто проверял, кто знает, кто измерял меру страдания -- и это преодолели, он скажет, что ты был Должен, что это твой Долг. Единственный способ заткнуть такого обвинителя -- это положить его самого под гидравлический пресс.

   Но Холен не обвинял себя. И знал, что ни один нормальный человек его обвинить не сможет.

   Предатель -- это тот, которого купили. Деньгами или обещаниями. Или пусть даже запугали угрозами. Это -- тот, кто принял сознательное решение. Иуда продал Христа за серебреники. По собственной, личной инициативе. Предатели -- это те эмигранты, которые за деньги рассказывают о Дейтросе гадости. Не из страха даже -- просто за деньги, чтобы жить чуть-чуть получше.

   Но никак нельзя считать предателем того, чьи кости перемолол гидравлический пресс.

   Деньги, если быть объективным, Холену тоже заплатили. Неплохие. Он сидел в собственной гостиной. Отличная квартирка -- три комнаты, наверху -- огромная студия, мечта, оборудование, мебель, подсветка, диваны для отдыха. И он уже почти выплатил кредит за эту квартиру. Хотя так до конца и не понял, зачем она ему одному -- такая огромная.

   Холен поднялся по лестнице в студию. Раз есть деньги, то почему их не тратить? Но ведь не из-за денег он согласился работать. Сотрудничать. Ему тогда само это слово было омерзительно. Просто не было другого выхода. Реально -- не было, и все. Наверное, герои бывают. Возможно, это сказки, или точнее -- просто у каждого человека своя мера, свой предел, за которым он ломается, но бесконечным этот предел не бывает ни у кого. Но Холен -- нормальный человек. Не трус, он много лет служил, воевал, вел себя вполне достойно. Не слабый. Не корыстный. Просто обычный, нормальный человек. И ему очень не повезло в жизни.

   Кстати, он до сих пор считал, что да -- не повезло. И будь у него хоть какая-то возможность -- он вернулся бы в Дейтрос. И плюнул бы на все это потребление, на роскошь, на студию бы свою плюнул...

   Вернулся бы к Лите, к детям, к друзьям... О них Холен старался никогда не думать. Это было не просто больно -- невыносимо больно. Это тоже было пыткой.

   Яркий, почти дневной свет вспыхнул под высоким потолком , простор засиял. Длинная зала, полукруглые окна с вьющейся зеленью, сейчас затянутые белыми жалюзи. Холсты - на стенах, на подрамниках.

   Этой мастерской хватило бы на всех художников их шехи или даже всей части... Все богатство - ему одному.

   Стеклянные шкафы, на полках - растворители, разбавители, лаки, грунты, масла, наборы красок, пеналы с кистями, масленки, палитры, щипцы. Чистые холсты - разного размера, фактуры. Все для графики - карандаши, угли, растушевки, бумага...

   Бейся о стену головой...

   Он любил писать по ночам - пишется хорошо. Нет дневного света, но и это здесь не проблема: линия оранжевых и голубых люминесцентных ламп сверху, за рабочим местом, и линия - сверху слева. Мольберт - пустой сейчас, но шендак, какой же он удобный, ведь нарадоваться не мог поначалу, и регулируется, и двигается как угодно; а в Дейтросе-то подрамники на самодельные подставки ставили, чуть не на стулья...

   Длинный стол, раскиданы угольки, пользованные растушевки, кипа листов. Холен стал перебирать их. Шендак, сколько он уже сюда не поднимался -- неделю?

   Наброски были неплохие. Он их делал месяц назад. Или два? Кажется, в начале осени. Пытался реализовать идею, задуманную еще в квенсене, давным-давно. Все не доходили руки, не хватало времени. Игра света и тени. Лицо девушки на границе мрака. Он реализовал это в Медиане, с Литой. Было очень красиво. Но давно. Сейчас он не видел того света.

   Но наброски хорошие, профессиональные. Анатомически правильно показанный поворот головы и плеч. Мышцы, изгибы, впадинки. Лицо не то дарайское, не то дейтрийское -- что-то среднее. Живая, не кукольная красота. Реалистичная, но не фотографическая манера...

   Он мог бы зарабатывать деньги, рисуя рекламу. Или художником-иллюстратором -- для хороших, академических изданий; для интеллектуальных журналов; мог бы рисовать персонажей мультиков и компьютерных игр. Он все еще прекрасный художник, профессионал, и останется таковым всегда. Ремесло никуда не делось.

   Но таких художников и здесь полно, конкуренция высока.

   К тому же, у Холена и так есть профессия, и другую ему -- по крайней мере пока -выбрать даже и не позволят.

   Рука дрогнула, он выронил листы. И не хочется этим заниматься. Да, он это умеет. Но не хочется. Давно уже нет желания. Может, надо как-то начать -- и пойдет... Может, надо дисциплинировать себя. Ведь и в Дейтросе бывало всякое, иной раз и не идет, но потом что-то сдвигается внутри, и - снова горит Огонь.

   Сейчас - не поможет ничего, он это знал. Давно убедился на опыте.

   Знакомая тошнота подступила к горлу. Холен быстрым шагом вышел из комнаты. Спустился вниз. В такие вечера надо либо резать вены, либо срочно уходить из дома. К счастью, эти вечера случаются редко.

   "Трога" ждала его в подземном гараже. Холен открыл дверцу, сиденье мягко спружинило под ним. Неслышно завелся мотор, кондиционированный ветерок приятно коснулся лица. Холен рассеянно коснулся панели управления, и машина вынесла его на поверхность, сквозь раскрывшиеся автоматические створки ворот.

   Он включил радио -- веселенькую дарайскую музычку. Холен не был музыкантом, в первое время его ошеломляла их эстрадная манера, показалась яркой, необычной, значительно лучше всего, что он слышал в Дейтросе. Позже он понял, что никаких других вариантов в Дарайе нет -- включи любую группу и услышишь приблизительно одно и то же. Эффект новизны стерся. Даже старинные классические вещи они переигрывали в той же манере, убивая последние проблески огня, когда-то испытанного композитором.

   Но какая разница, что слушать? Лишь бы только не тишину...

   Это был один из советов психолога. Холен давно уже лечился от депрессии. Не настоящей, биохимической, но ведь ему-то какая разница, от чего мучиться? Таблетки не спасали. Нужна была психотерапия. И она помогала -- Холен ведь не спился, не покончил с собой.

   Психолог искренне не понимал его. И многие здесь, Холен это знал, не поняли бы. Да что там -- он сам себя не понимал. Чего ему не хватает?

   Сознания вины -- нет. Не считал он себя виноватым. К производству мак относился как к неизбежному злу. Да и так ли уж много вреда дейтринам принесут эти маки? Ему не надо воевать против своих, а вангалов вооружать -- все равно они неизмеримо слабее гэйнов.

   Все нормально. Так сложилась жизнь.

   Работа -- не лучше, но и не хуже любой другой. По крайней мере, сидишь в тепле и занимаешься творчеством. Патрули в Медиане куда тяжелее. Если в патрулях была какая-то романтика, за 15 лет службы Холен перестал ощущать даже ее тень. Нудная, физически тяжелая, почти ненавистная рутина, ежедневное преодоление себя. Нынешняя работа легче и приятнее.

   Есть деньги. Приличные, очень неплохие по здешним меркам деньги. Он ездил в отпуска -- на море, в горы. Болтался на пляже, флиртовал с красивыми блондинками, снимал девочек-вангали, пробовал местные вина. Дивился природным и рукотворным красотам. После отпуска возвращался посвежевший, веселый, почти счастливый -- но ощущение покоя очень быстро уходило, словно вода в песок.

   Не хочется работать над картинами? Ну и что... Мало ли занятий и без этого? По совету психолога он заводил себе хобби. Вместе с Тиллом пытался научиться гонять на горных лыжах. Пробовал смотреть так называемое "элитное кино", даже стать знатоком -- но оно вызывало такую же скуку, как и обычные дарайские фильмы, все -- по одному шаблону. Просто у "элитного" шаблон другой. Собирал коллекционные автомобильчики. Заводил подруг. Посещал ночные клубы и развлекательные заведения.