- Договорились, - прохрипел Тур. Видно, ему было больно -- лицо залито слезами. Эрмин отпустил его. Повернулся к девочке, лицо которой совсем побелело.

   - Не бойся. Они тебя не тронут.

   И он -- в первый раз за все это время -- взял Кели за руку. И девочка ощутила от его руки, сильной и крупной, такое тепло, что вздрогнула от неожиданности.

   - Не бойся, - повторил он.

   Эрмин оказался неправ. Несмотря на то, что он действительно стоил сотни подростков из контингента Б, несмотря на всю его ценность для оборонной промышленности Дарайи -- за драку досталось как раз ему. Кели поразила эта несправедливость. Ни Туру, ни его компании не было вообще ничего. Если не считать, правда, оставшейся пары синяков и вывихнутой руки, которую Тур носил на перевязи. Эрмина на следующий день увезли в атрайд.

   Вернулся он через три дня.

   Кели сидела на подоконнике в лиаре, в самом холле -- отсюда был виден вход. Она третий день уже так сидела все время, когда не была занята на уроках и на работе. Кропала домашние задания, читала... Никто не приставал к ней, не задавал вопросов.

   На третий день после ужина ей повезло. Дверь открылась, и вошел Эрмин, чуть позади двигались двое вангалов. Конвой. Но дейтрин шел свободно. Увидел Кели и улыбнулся. Остановился. Вангалы, как по команде, остановились вслед за ним. Кели соскочила с подоконника.

   - Привет! Тебя отпустили?

   - Привет, Кели, - сказал он со своим забавным акцентом, - а у тебя как? Все в порядке?

   - У меня-то что... - пробормотала она, - я боялась. За тебя, - и метнула взгляд на застывших вангалов -- каждый на голову выше немаленького дейтрина.

   Тут подоспел дежурный офицер, забрал у Эрмина какие-то бумаги, отпустил вангалов. Эрмин повернулся к Кели.

   - Идем ко мне?

   Она шла, чуть вприпрыжку, едва поспевая за ним. Не чувствуя пола под собой.

   - Что они с тобой делали?

   - Снимали излишнюю агрессивность, - он усмехнулся. Посмотрел на нее. Наверное, лицо Кели изменилось, потому что он тут же сказал ласково:

   - Ну что ты... ничего же страшного. Меня контролируют. Я здесь недавно. Ну беседовали, вводили какие-то препараты. Все это фигня. По сравнению...

   Теперь уже его лицо изменилось, и Кели не стала спрашивать -- по сравнению с чем.

   - Вот ведь сволочи! Ведь это они напали!

   - А чего ждать? - усмехнулся Эрмин, - я, как-то знаешь, и не жду от ваших другого обращения. Это нормально. Они свои, я чужой. Враг. Нормально.

   - Но ты им здорово всыпал...

   - Нас учили драться с вангалами.

   - С вангалами! Вот это да... С ними же невозможно! А тебе приходилось когда-нибудь -- с вангалом?

   - В Медиане -- конечно. На Тверди -- нет.

   Если не считать, подумал он, того случая, когда меня взяли в плен. Но это была не рукопашная, это меня просто лупили.

   Он вдруг замедлил шаг. Прямо навстречу шел другой дейтрин -- преподаватель тактики, Тилл иль Кэр. Окинул их взглядом. Эрмин робко поздоровался.

   - Келиан, - Тилл посмотрел на нее, - не могла бы ты ненадолго отойти в сторону? Нам бы перекинуться парой слов.

   Она с готовностью отошла. Эрмин взглянул на своего спасителя, и старые подозрения всколыхнулись в нем тяжелой волной. Неужели все это -- лишь для того, чтобы не силой, не пытками, но обманом заставить его работать на дарайцев?

   Они стояли вдвоем в широком коридоре, у окна, защищенного решеткой. Тилл глядел угрюмо.

   - Гэйн, - почти шепотом, по-дейтрийски, сказал он, - вас не учили, что применять боевые навыки к гражданским нельзя?

   - Да, - покорно сказал Эрмин, - учили. Виноват, - он хотел сказать "стаффин", но запнулся.

   - Ты понимаешь, что мог все сейчас испоганить?

   Эрмин опустил глаза.

  -- Чтобы такого больше не было, - предупредил Тилл. И сказал громче, - ну что ж, я рад, что у тебя все в порядке. Думаю, скоро будем работать вместе.

   Пожал ему руку и зашагал по коридору. Эрмин смотрел ему вслед, и на лицо лезла непрошеная счастливая улыбка. Первая за много-много дней. Даже губам стало больно от непривычного положения.

   - Ты чего улыбаешься? - спросила Кели, подойдя к нему.

   - Так... ничего. Хорошо, что все кончилось, - сказал он.

   Ланси играл и пел негромким, осторожным тенором. Опять Ликана, все ту же песню.

   Земля истекает антрацитовой кровью,

Предсмертными песнями душа истекает;

И скоро мы все, не разбирая сословий,

Увидим, что нет для нас ни ада, ни рая...

Довольно любить и нежить

Тех, кто не будет спасен -

Они останутся те же,

А мы потеряем все.

Довольно считаться с теми,

Чей разум давно угас;

Мы убиваем время -

Время убивает нас.

   Кели уже понимала, что игра Ланси -- лишь аккомпанемент, что он -- любитель, она уже слышала настоящее, несравнимое ни с чем, что слышала до сих пор. Но до самого донышка души пробирали эти грозные слова. И на Эрмина -- Кели искоса поглядывала на него, все это тоже вроде бы производило впечатление. Он сидел, как всегда, с прямой спиной, сцепив руки на колене. Слушал внимательно.

   (Он был очень осторожен на прикосновения, Кели могла по пальцам пересчитать случаи, когда он брал ее хотя бы за руку. Это пугало. Она не знала, как это расценивать -- отвращение, отталкивание? Но с другой стороны, он явно стремится к ее обществу, ему с ней, вроде бы, хорошо. Не поймешь...)

   Ланси замолк, доиграл. Эрмин пошевелился и сказал осторожно.

   - Сильно. Это действительно сильно.

   - Теперь ты давай что-нибудь... а сыграй что-нибудь ваше, дейтрийское? Интересно. Правда, языка мы не знаем, но...

   Эрмин взял свой клори. Пробежался по струнам, проверяя звучание. Энди придвинулся ближе.

   - Дейтрийское, - проворчал Эрмин, - я вам другое сыграю.

   И взглянул на Кели. У нее замерло сердце, она тихонько кивнула.

   Он начал играть. Ланси сразу подобрался. Этот дейтрин играл совсем иначе -- профессионально. Клори пел в его руках, пел, разрывался сразу на несколько голосов, звенел оркестром, и выводил незнакомую, чуть рваную, неописуемо говорящую мелодию.

   Кели знала теперь, что он играет попросту много. Очень много. Все время, когда не занят в Лиаре. "Меня это успокаивает, - говорил он, - отвлекает. Почти как в Медиане себя чувствуешь". Кели тоже начала учиться, стала играть больше, но -- по многу часов в день? Она бы не выдержала. Ей было скучновато.

   Эрмин изящно закончил соло и перешел на ритм, и одновременно с этим начал петь -- и голос у него тоже был красивее, чем у Ланси.

   А я на себя зову беду,*

   Тем, что я прав,

   Но я от страдания уйду

   За стебли трав,

   А железу лязгать и звенеть,

   О камень стен,

   Огонь и выстрелы,

   Плоть и медь,

   Воля и плен,

   А я на себя зову беду,

   Тем, что восстал,

   Но я от страдания уйду

   Через металл

   *Александр Зимбовский

   (Эрмина очень поразило это стихотворение Кели. Как ты додумалась до такого? - спросил он. Не знаю, ответила она. Я это пережил, сказал он. Ты описываешь это, понимаешь? Я тоже переживала все то, о чем пишу. Но по-другому).

   Они уже репетировали вместе. Кели набрала воздуха и вступила вокалом. Эрмину нравился ее голос -- высокий и резкий, неожиданно высокий и неожиданно резкий, разговаривала она скорее глуховато и негромко.