— Те же яйца, только в профиль, — хмыкнул Швед. — Паранойя, батенька, паранойя. И — мания величия… Хорош бронзоветь. Все равно бюст в полный рост на малой родине героя тебе не светит. Ни при жизни, ни после…

— Ты сказал: при жизни? — Слово зацепилось за слово и потащило наружу очередное подозрение. — А ведь ты прав, Мыкола.

— Да, — согласился Николай. — Обычно я всегда прав. А в чем именно, не уточнишь?

— Насчет жизни. Вот мы и проконсультируемся сейчас…

— Я не понял?

— Ничего сложного. Ты ведь погиб?

— Вне сомнений. Если только все эти видения у меня были не от наркоза. Но нет, — мотнул головой Швед. — Шрамов ведь не осталось.

— Вот-вот, — продолжил я. — А меня, если припомнить подробно, при аварии сквозь лобовое стекло выбросило. Случай, вообще-то, не факт даже, что смертельный. Но чем черт не шутит? Или кто там у них всем этим дерьмом заправляет? Может, меня на Родине и похоронили давно, вот только в очереди в рай постоять не дали. Сразу сюда замели…

«Эй, господин Эммануил, вопрос мой вам адресован вообще-то!»

«Да я понял, Влад, — отозвался дух. — Ответ неоднозначен. Ведь в мире и в самом деле все относительно. Где-то живешь, где-то уже нет, а в иных местах и не родился вовсе пока…»

«Ну обо всем мироздании помолчим. Меня конкретный ответ на совершенно конкретный вопрос интересует. И не делай вид, что ты не понял!»

«Ладно, не горячись. Если хочешь конкретики, то ее и в самом деле пока еще нет. А умрешь ты окончательно и везде или продолжишь свое существование как-то иначе, от многого и разного зависит. В частности и от того, как здесь себя проявишь. Чего добиться сможешь… Понятно излагаю?»

«Не слишком».

«Почему? Кажется, я уже упоминал о неоднородности времени. Нет? Ну хорошо, могу напомнить…»

«Не надо. Это твое „бить или не бить“ вопрос будущего, а я о настоящем говорю… Сейчас сформулирую четче. Значит ли это, что в своем мире я все еще падаю?»

«Ты же момент удара помнишь? А все то, что уже произошло, отмотать обратно нельзя. Но сообщат ли об аварии вовремя и поспеет ли скорая помощь на место — тут возможны варианты. Так что, Влад Твердилыч, не рекомендую рассиживаться, время не стоит на месте, даже если идет очень медленно. И чем больше успеешь сделать до момента, когда судьба войдет в точку невозвращения, тем реальнее шанс выжить в любой действительности».

— Ну ты как, братишка, готов к движению?

Швед многозначительно хмыкнул, с сожалением поглядел на окончательно и бесповоротно опустевшую амфору, глоток из которой мог отодвинуть неприятный миг принятия решения, а потом проворчал:

— Оно, конечно, надо бы идти, но я вот еще что хотел спросить, Влад. Не с перепуга, а для понимания ситуации… — Бывший прапорщик покосился на небо. Кстати, похоже, собирался дождь, отчего в лесу заметно потемнело. — Меня не вернут обратно как не оправдавшего высокое доверие? Все же наши с тобою задачи, мягко говоря, не совсем совпадают.

— Если верить Эммануилу, то не должны. Для этого дух моего тезки к тебе и перебрался.

Сомнения Николая были мне вполне понятны. Не очень приятно, когда тебя выдергивают в разгар вечеринки. Тем более насовсем… Я-то уже свыкся немного с тем, что существую, мягко говоря, не совсем правильно. Вернее — попросту об этом не думаю, принимая реальность такой, какая она есть. «Думаю — значит существую». А Шведу с непривычки, должно быть, ой как муторно на душе.

— А верить им можно?

— Нужно, Мыкола… — Я придал голосу столько уверенности, сколько смог втиснуть не переигрывая. — Иначе вообще все дерьмом покажется. А жить в… — Я не закончил мысль, пусть сам додумает. Глубже проймет.

— Как я понял из объяснений Эммануила, твое перемещение — волюнтаризм чистой воды каких-то залетных авантюристов не сильно высокого пошиба и в божественной иерархии занимающих самое посредственное место. Лишнего внимания к своим делишкам они привлекать не захотят, а с подселенным в тебя вторым сознанием переиграть ситуацию втихую не смогут. Да и Эммануил начеку. А он им не по зубам. Не могу знать точно, но судя по замашкам — он либо сам очень крут, либо папенька у него с такими лампасами, что ты себе и представить не можешь. Кстати, а что Твердилыч по этому вопросу говорит? Уж он-то больше нас в курсе должен быть?

— Спрашивал, — вздохнул Швед. — Но при одном только упоминании об Эммануиле дух покойного легионера пытается вытянуться во фрунт и грымнуть сжатым кулаком по кирасе. Как я слышал, такие почести отдавались только императору.

— Или ближайшим родственникам… М-да, как говаривала некая сумасшедшая девочка Алиса: «Все страньше и страньше…». Ох, непрост мой постоялец. Совсем непрост. Ладно, Швед, не будем ханжами, не нашего ума дело… У каждого свои заморочки, а мы просто воспользуемся блатом.

— А почему мы у него напрямую не спросим?

— Ну ты даешь, Коля. — Я даже засмеялся. — А то он нас не слышит, да? Типа пошел на базу, вернусь после обеда?.. Раз не комментирует беседу, значит, не хочет.

— Скромный?

— Может и так. А может, просто не любит давать интервью. Чтоб не читать потом в газетах того, о чем и близко речи не было.

— Ладно. — Шведир задумчиво потер подбородок; видимо, вспомнил не столь давнюю историю с излишне бойкой репортершей. — Кто не рискует, тот не пьет шампанское.

Потом нагнулся и поднял с земли свой вещмешок.

— Копье-то выпишешь? А то я себя как голый чувствую. Несолидно.

— Конечно. — Я протянул Шведу оружие. — Держи. Как знал, что пригодится. Только это не копье, а рогатина.

— Один черт. Палка с насаженным на нее штык-ножом. Коли-руби, а не попал — бросай врагу под ноги и беги. Ладно, Влад, если больше не наливают… — Николай еще раз неодобрительно покосился на пустую амфору. — Кстати, а на довольствие меня поставят? Я требую нормального трехразового питания…

— Ничего не могу сказать насчет пропитания, но нормальное фехтование обещаю, — переиначил я чуток ответ киношного героя, с труднопроизносимой гасконской фамилией. Уж больно схожей была ситуация. — Причем в самом буквальном смысле. У тебя какое отношение к колюще-рубящему оружию?

— Да так, начальные курсы русобоя для младшего комсостава.

— Ну ничего, был бы фундамент. Когда от этого зависит жизнь, человек склонен к ускоренному усвоению любых наук. А кроме того, память Влада Твердилыча даст тебе такой объем умений, что его навыки только чуток шлифануть и усе — гвардейцы кардинала разбегутся в ужасе.

— Погоди, — не понял шутки Николай. — У нас тут мрачное Средневековье или уже просвещенное барокко?

— Гм. — Я и сам завис на секунду, больше всего радуясь произнесенному слову «нас». Николай явно начинал адаптироваться. — Я тут пока в столицах не бывал. Все по провинциям мотаюсь. Но на Средневековье, причем раннее, жизнь тутошняя больше похожа. Если не брать во внимание наличие гоблинов, троллей и прочих персонажей из заморских сказок…

— Разберемся…

Николай взвесил в руке рогатину и, судя по огоньку, мелькнувшему в его глазах, остался доволен новым оружием.

— Ну вперед, за орденами. Эх, путь-дорожка фронтовая, не страшна нам бомбежка любая…

— А помирать нам рановато, есть у нас еще дома дела.

Поскольку острый меч при марше сквозь не так чтобы слишком густой, но и невырубленный подлесок более практичен, чем копье, Николай замыкал группу, ну а мне, естественно, выпала честь первопроходимца. К счастью, по уже упомянутой причине, не слишком обременительная. Настолько, что моя паранойя снова проснулась и беспокойно заворочалась. Слишком уж свободно мы продвигались этой пресловутой Мрачной рощей. Даже не запыхались, не вспотели. Неужели вся ее непроходимая суровость сосредоточена только в относительно узкой полосе препятствий на самой границе и грамотно организованной рекламной кампании?..

— Мыкола, мне это мерещится или…

— А что не так?