Ветерок, игравший с флагом на шпиле, гнал по бухте пенные барашки волн. Здешняя гавань была не так велика, как в Вальдивии. Её образовывал длинный скальный язык, достаточно низкий, чтобы противостоять буйному норову Тихого океана, и недостаточно высокий, чтобы смирять злые южные ветра. Каменный мол делил гавань надвое. У внутренней акватории по берегу рассыпались склады, рыбачьи бараки и разной величины и достатка дома. Город и бухту стерегла крепость, к которой зигзагом вилась дорога, исчезая в пробитом сквозь сплошной камень тоннеле, окружённом норами пушечных амбразур.

— Не хотел бы я штурмовать это орлиное гнёздышко. — прищёлкнул языком Харпер.

— Слава Богу, и не надо. — Шарп взмахнул подорожной.

Документ с подписью и печатью Мигеля Батисты, словно волшебная палочка, мгновенно отворил все двери цитадели. Каждый пост, завидев бумагу, отдавал Шарпу честь, беспрекословно пропуская далее. Так они добрались до майора Суареса, дежурного офицера. Судя по тому, как отвалилась челюсть у майора, едва он взял в руки подорожную, бедняга с такими бумагами доселе не сталкивался. Его реакция лишний раз укрепила Шарпа в его подозрениях, что единственным предназначением подорожной было внушить им с другом ложное чувство безопасности и сгинуть вместе с ними на полдороге в Пуэрто-Круцеро. Но, в силу того, что друзья имели наглость обвести своих убийц вокруг пальца, подорожная волей-неволей творила чудеса.

— Надеюсь, вы воспользуетесь нашим гостеприимством. — стоя за конторкой, майор Суарес разве что хвостом не вилял, — В городе есть постоялый двор, но я бы не рекомендовал там останавливаться. Почту за честь предложить вам пару офицерских комнат здесь.

— А как насчёт ужина? — ковал железо, пока горячо, Харпер.

— Да-да-да! Осмелюсь предложить вам отдохнуть у меня в апартаментах, пока готовят ваши комнаты и подают на стол.

— Если позволите, мы лучше осмотрим церковь. — отказался Шарп.

— Хорошо-хорошо. Как только всё будет готово, я дам вам знать.

Майор хлопнул в ладоши. Забегали конюхи, уводя в стойла утомлённых лошадей. Вестовые подхватили кладь путешественников, за исключением заветного сундука, который друзья доверить никому не пожелали. Шарп и Харпер внесли денежный ящик в прохладную тишь церкви. На фоне побеленных стен пропитанные маслом балки потолка казались почти чёрными. Мраморные доски увековечивали память офицеров, нашедших последний приют вдали от родного дома: убитых, утонувших, погибших во время землетрясений. Меньше всего было умерших от старости. Хоронили здесь и членов семей: женщин, не переживших родов; детей, похищенных и погубленных индейцами или унесённых болестями. Души их витиевато вверялись Господу.

Шарп и Харпер поставили сундук на пол нефа и медленно поднялись к алтарю, блиставшему серебром и золотом. Ниши и полки алтарной перегородки, украшенной росписью, изображающей Страсти Христовы, ломились от драгоценных распятий, подсвечников и прочей утвари.

Немало храбрых идальго упокоилось и под плитами пола у алтаря. Пышные гербы распускались диковинными цветами над именами на латыни и эпитафиями на том же языке. По латински Шарп не читал, но его скудных познаний хватило на то, чтобы понять: дона Блаза среди титулованных покойников в поле зрения нет. Справа от алтаря пол покрывала тростниковая циновка. Харпер отодвинул её и перекрестился.

— Вот он.

Простая плита с двумя буквами «BV».

— Э-эх! — выдохнул Шарп.

Наверное, надо было что-то сказать, молитву прочитать, но ничего достойного в голову не приходило, а с молитвами у него всегда было туго. Дон Блаз отыскал бы подходящие слова, но дон Блаз лежал под безыскусным каменным четырёхугольником, и Шарп молчал в гулкой пустоте гарнизонной церкви Пуэрто-Круцеро.

— Начнём копать? — спросил Харпер.

— Сейчас? — оторопел Шарп.

— Почему нет?

Харпер сходил в боковой придел, где выбрал из груды приготовленного, очевидно, для ремонта одной из стен инструмента лом и, вернувшись, поддел плиту:

— По крайней мере, посмотрим, что там, под камнем.

Под плитой обнаружился жёлтый щебень.

— Один Бог ведает, как глубоко придётся рыть. — Харпер с размаху вонзил в слежавшееся крошево лом.

Шарп вооружился мастерком и стал вычёрпывать разворошенный ирландцем гравий.

Запыхавшийся Харпер утёр пот и с сомнением пробурчал:

— До гроба метра полтора, не меньше. Эдаким манером мы до утра проваландаемся.

— Бросай. — предложил Шарп, — Я попрошу Суареса, он завтра даст рабочих.

Уже замахиваясь, Харпер коротко кивнул. Раздался треск, лом ухнул в пустоту и ноздри наполнились миазмами гниющей плоти.

— Иисусе! — закашлялся ирландец.

Инструмент пробил крышку домовины, которую отделяло от поверхности едва ли полметра щебня. Шарп, зажав ладонью нос и рот, шарахнулся в сторону. Его примеру последовал ирландец, процедив сквозь зубы:

— Поленились, чёртовы жабы!

По церкви разносился запах смерти: сладковатый, тошнотворный, всепроникающий. За годы безмятежного существования на благословенной земле Нормандии Шарп успел его позабыть, но были времена в жизни друзей, когда они засыпали и просыпались с этой вонью, смерть горчила в пище и отравляла питьё. Подполковник навскидку мог назвать с десяток мест, таких, как Ватерлоо, где неистребимая вонь витала в воздухе даже спустя много дней после того, как погибших в битве похоронили.

— Да, вы были правы насчёт запаянного гроба, — гнусаво признал защемивший пальцами нос Харпер, отступая к хорам, — А бренди я лучше сам выпью.

Зловоние буквально валило с ног. Шарп затаил дыхание и, подобравшись к могиле, отгрёб щебёнку от проделанной Харпером дыры.

— Пожалуй, доверим это дело рабочим. — выдавил Харпер.

Шарп отбежал в сторону и хватанул воздуха:

— Согласен.

Представив себе, в каком состоянии тело дона Блаза, стрелок неожиданно для себя задумался о собственной смерти. Где его похоронят? Наверно, в Нормандии, рядом с Люсиль, под яблоней, что каждую весну будет ронять белый цвет на их могилы.

Грохнула дверь, и топот тяжёлых ботинок возвестил Шарпу, что они с Харпером больше не одни.

— Стоять! Не двигаться!

— Иисусе Христе! — воскликнул Харпер.

К Шарпу бежал сержант Дрегара, запылённый и злой. За его спиной семенил майор Суарес со взведённым пистолетом. Лицо у майора было обиженным, как у человека, обманутого в лучших чувствах. Дрегара, вооружённый, как и его понурые уставшие люди, карабином, поднял оружие и направил его Шарпу между глаз.

— Нет! — выкрикнул Суарес.

— Легче лёгкого, а? — с ненавистью прохрипел Шарпу Дрегара.

Кроме головорезов сержанта в церковь набились солдаты гарнизона, теперь с замиранием сердца ждавшие, что пуля Дрегары вот-вот вышибет мозги англичанина на алтарь.

— Нет! — твёрже повторил Суарес, — Они арестованы!

Свидетелей было слишком много, и Дрегара нехотя опустил карабин. Вид у него был утомлённый до предела, и Шарп злорадно прищурился: погоня далась ублюдку нелегко.

Мгновение испанец и англичанин сверлили друг друга взглядами, потом сержант отвернулся и повелительно бросил майору Суаресу:

— Заприте их!

Майор, нимало не смущённый тем, что ему отдаёт приказы сержант, кивнул. Дрегара явно был известен, как человек Батисты. Сержант пнул сундук и добавил:

— Это ко мне и оружие их тоже.

Двор его подчиненных торопливо схватились за ручки ящика.

Майор Суарес нервно объявил Шарпу:

— Вы арестованы!

— За что?

— Приказ Его Высокопревосходительства. — сказал Суарес, поёжившись, будто его обдало докатившейся из Вальдивии прохладцей неудовольствия капитан-генерала. — Арестованы, одним словом.

И Шарпа с Харпером взяли под стражу.

Поместили их в камеру высоко в крепости. Сквозь решётку окошка виден был вход в гавань, где Тихий океан уже сотни лет испытывал на прочность камни мыса, рассыпаясь на тысячи брызг, чтобы через миг навалиться на упрямые утёсы снова. Высунувшись, насколько позволяли прутья, Шарп разглядел прямо под их тюрьмой ступени, ведущие к пристани цитадели. Севернее причала виднелся кусок галечного пляжа с сушащимися рыбачьими лодчонками.