– Садись, Охапкин. Двойка.

– Почему двойка? – возмутился Диоген. – Я же ничего ещё не сказал…

Учительница глянула на часы.

– У нас нет времени ждать тебя. Во всяком случае, за трёхминутное молчание двойка не такая уж плохая отметка. Садись, пожалуйста, и не торчи перед глазами. А сейчас выйдет к доске и расскажет нам… – Любовь Семёновна улыбнулась и поискала глазами своего любимчика Костю Сандлера, который с готовностью вскочил из-за парты. – Да, да! Иди, пожалуйста. И всех прошу внимательно слушать..

– Ну, капут, – тихо вздохнул Сашка.

– Какой капут? – спросил Данька.

– Мне капут…

– За что же?

– Третья двойка за неделю…

– Ну и что же?

– Мать сказала: если принесу ещё одну двойку, она напишет отцу, а он сейчас в ответственной командировке – объект сдаёт…

– Какой объект?

– Ну, завод там один. А какой – это тайна. Он знаешь какой нервный сейчас – ужас просто! Узнает про двойки, ещё провалит объект…

– Как это – провалит?

– Не примут, и всё тут.

– Чепуха какая-то!..

– Тебе чепуха, а мне амба. Мать сказала: ещё одна двойка, можешь домой не приходить, не могу я видеть твою бесстыжую физиономию…

Сашка уронил голову на парту, чтобы все видели, как он страдает. Весь класс проникся к нему сочувствием и перешёптывался, а он всё сильнее дёргал плечами, словно сотрясался от рыданий. Он старался заглушить мысль о предстоящем изгнании из дома. Теперь его ждёт трудная, голодная, печальная жизнь беспризорника. Как всё равно после революции, когда беспризорники ютились по ночам в чанах, где варили асфальт, а осенью вместе с птицами подавались в тёплые края. Он уже мысленно прощался со своим счастливым детством. В душе его звучал траурный марш. Он представлял себе, как трясётся на крыше вагона, уезжая на юг. Он читал об этом в какой-то книжке. Совсем недавно. Только не помнил, в какой. На юг – это бы ещё хорошо! А что, если его поймают и посадят в тюрьму? Он всё больше входил в роль беспризорника. От невыносимой жалости к себе он стал громко всхлипывать.

– Охапкин, успокойся! – строго сказала Любовь Семёновна. – И, пожалуйста, не мешай нам слушать, как другие отвечают…

Костя Сандлер бойко и обстоятельно излагал материал. Учительница смотрела на него уважительно. Она с гордостью оглядывалась на класс: слушайте, дескать, и берите пример. Сашка затих. Он вытащил из портфеля кусок кекса и сразу успокоился. От сладкого кекса ему стало легче на душе. Горе выдохлось из него, как газ из шипучки. Этот зубрила Сандлер всегда выручал класс, когда никто не знал урока. Он знал, может быть, больше, чем учительница. Он мог бы сам преподавать, если бы не был такой замухрышка: дунь на него – упадёт. А гонору, как у профессора. Сашка не любил его.

– Эх ты, сосиска малокровная! – ворчал он и вспоминал, как сам отличился на уроке Клары Львовны. – Думаешь, мы так не умеем, стручок захудалый? Ха-ха!

Пока Сашка доедал кекс, ругая Костю Сандлера, Данька думал за себя и за Сашку: что их ждёт впереди? Ведь мама и Автандил Степанович теперь от него не отстанут – дышать не дадут. И с Мурзаем больше прятаться нельзя. Ведь не сегодня, так завтра его обязательно выследят и поймают. И отвезут на ветпункт. И там успыпят. От одной мысли, что Мурзая не станет, Даньку охватила тоска. Как же он будет жить без Мурзая? Спустится в подвал, а там никого – только трубы, и пыль, и коврик пустой, на котором он спал. И никто не бросится на грудь, не задышит в лицо, не станет плясать, преданно глядя в глаза. Данька представил, как усыпят Мурзая, и задрожал от лихорадочного нетерпения.

– Слушай, Сашка, есть идея!

– Какая?

– Гениальная!

– В чём дело? – спросила Любовь Семёновна. – О чём вы там шепчетесь?

Ребята притихли и стали терпеливо ждать.

Как только прозвенел звонок, Данька затащил Сашку за бойлерную. Убедившись, что их никто не подслушивает, он прошептал:

– Давай убежим…

– Как – убежим?

– То есть не убежим, а уедем. Возьмём с собой Мурзая и уедем. И никто не будет знать куда. А жить будем одни…

– Но… я… но как же… А дома?

– Тебе же всё равно нельзя прийти домой. Ты же сам сказал, что мать тебя видеть не желает. И ещё отцу напишет. Говорила так?

– Говорила. – Сашка поник головой, чувствуя, что попал в ловушку.

– Что она сказала?

– Сказала, чтобы я больше не видела твоей…

– Ну, ну, говори!

– …бесстыжей… – уныло промямлил Сашка.

– А дальше?

– …физиономии…

– Значит, физиономией тебя обозвала?

Сашкины глаза закисли.

– Значит, она тебя ещё и оскорбила?! – вскричал Данька. – Скажи, разве она имеет право оскорблять человека?

– Нет…

– Вот видишь – не имеет, а оскорбляет. Значит, она тебя за человека не считает.

– Но ведь она мама, – сказал Сашка. – Сама потом пожалеет меня…

– Конечно, пожалеет, – согласился Данька. – А думаешь, нам их не жалко? Мы ведь не на всё время уедем: как только соскучимся, так и вернёмся…

Довод этот на Сашку не подействовал. Тогда Данька решил подъехать с другой стороны:

– А ведь твоя мама не знает, какой ты редкий человек…

– Как это редкий?

– А ты сам не понимаешь? – загадочно улыбнулся Данька.

У Сашки сжалось сердце от предчувствия славы.

– Ты что же, забыл, как читал «Мцыри» Кларе Львовне?

– Ну, и что из этого?

– А то, что ты умеешь читать мысли на расстоянии!

– Это чьи же мысли?

– Мои, чьи же ещё.

– Твои?

– Я стихи передавал по воздуху, а ты поймал их через мозжечок и прочитал вслух…

Диоген был слегка разочарован. Стихи передавались, оказывается, Данькой, а он-то думал, что они прятались где-то в его собственной памяти.

– Это ерунда, что я передавал их, – сказал Данька. – Главное, что ты сумел уловить их, а это, кроме тебя, может, на всей земле один только Вольф Мессинг умел. Может, против тебя Вольф Мессинг тоже ничего не стоил…

Но Диоген всё ещё сомневался.

– А кроме того, мы там будем жить, как дикари, – наседал Данька, – а это знаешь как важно для науки!

– Это почему же?

– Ну… узнать там, как питались первобытные люди, как защищались от диких животных. В общем, проверить, можно ли и сейчас жить, как дикари.

– А для чего?

– «Для чего, для чего»! – рассердился Данька. – А вдруг какое-нибудь стихийное бедствие –наводнение или там засуха! А вдруг на землю нападут пришельцы из других миров! И, может, всё будет уничтожено, и людям придётся спасаться в пещерах!

В конце концов Сашка сдался. Они решили уехать на Московское море, поселиться где-нибудь на берегу, а ещё лучше на необитаемом островке и начать опыты по передаче мыслей на расстояние.

Главное, чтобы люди не помешали. И если добьются успеха, то напишут в правительство просьбу послать их на океан для слежки за вражескими подлодками и военными кораблями. Кроме того, они будут жить, как дикари, и вести наблюдения, а потом напишут отчёт и пошлют в Академию наук. На случай столкновения миров. Чтобы человечество не погибло. В общем, Диоген так распалился от Данькиных слов, что сам стал поторапливать : а то как бы их не обставили другие. Он готов был сбежать хоть сейчас, и не только на Московское море, но и куда-нибудь подальше. Хоть на Гавайские острова. Даньке пришлось охладить его пыл. Он потребовал прежде всего поклясться, что они не отступят от своего решения. И не просто поклясться, но и съесть для этого по горстке земли. На лице у Диогена появилась гримаса отвращения. Он предпочёл бы скрепить клятву кексом или бутербродом, но Данька хладнокровно показал пример – взял и съел кусочек земли. Диогену ничего не оставалось, как последовать его примеру. Он долго отплёвывался, выковыривал песчинки из зубов. Но клятва была скреплена.

Несколько дней прошло в тайных хлопотах. Как только заканчивались занятия в школе, Данька и Сашка устремлялись в подвал, где жил Мурзай. Они натаскали туда массу всякой еды в целлофановых пакетах и развесили их на перекладинах. Мурзай потерял покой и суетился в ногах у ребят. Он мог теперь часами вздыхать, не сводя глаз с перекладины. Было собрано много вещей. За день до намеченного бегства Сашка принёс портфель с книгами: