Разве мог всё это понять, оценить своим скудным умом Диоген, пустые мысли которого не могли подняться выше пирожков с капустой? Зря только Данька тратил время, слушая его бредни насчёт того, чтобы использовать Мурзая для мошеннических вымогательств. Он решил продолжить прерванную дрессировку. Но прежде всего надо выпроводить из подвала Сашку Диогена…

Данька присел на ящик и углубился в себя, двигая бровями и прищуривая глаза. Сашка тут же встал, отряхнулся и направился к выходу. Именно это мысленно и приказал ему Данька. Тот закрыл двери и побежал домой к своим рыбкам, а в это время Данька внутренне напрягся и уставился на Мурзая, лежавшего клубком на потёртом коврике. Он стал мысленно посылать команду: «Встать!» Он посылал один сигнал за другим, с небольшими промежутками, но сигналы не действовали. Тогда он стал щекотать его взглядом. Данька наращивал силу внушения до тех пор, пока дремавший Мурзай не зашевелился во сне. Наконец нёс поднял голову и вгляделся в угол, но не в тот, где находился Данька, а в противоположный. Тогда Данька стал посылать команду: «Повернуться ко мне!» – Но Мурзай стал снова укладываться на коврике. «Не сметь! Не сметь! Ко мне!» Нехотя, зевая и виновато отворачивая голову, словно преодолевая силу сопротивления, Мурзай стал медленно приближаться к Даньке.

Это была настоящая телепатическая собака, и Данька не мог нарадоваться тому, что судьба свела их вместе. Правда, дрессировка шла не очень легко. Дело в том, что мальчики разделили между собой обязанности: Сашка, как человек практический, занимался кормлением, а Данька, как человек науки, – дрессировкой, и получилось так, что Мурзай при всём своём добродушии привязался больше к Сашке, чем к Даньке. Он, конечно, питал к Даньке чувство благодарности за то, что тот спас его от нищеты и голода, изо всех сил старался угодить своему спасителю, но всё же каждый раз бестолково терялся, не зная, чего добивается от него Данька, иногда целыми часами пристально глядевший на него своими беспокойными чёрными глазами. А поскольку пёс не мог понять, чего от него хотят, он нервничал и старался как можно реже попадаться ему на глаза. Вот и сейчас он не очень понимал, чего добивается Данька, и передвигался, почти припадая брюхом к земле. Он подобрался к Даньке и робко уселся у его ног, как бы прося прощения, и поскулил немного из преданности.

– Уф! – вздохнул Данька. – Дошло наконец, дуралей!

Данька погладил Мурзая. Данька был доволен. В особенности тем, что добился от Мурзая послушания без подачки, которая, как известно, вырабатывает у животных подхалимский рефлекс. Данька считал это нечестным. Он был убеждён, что разовьёт учение Павлова дальше. Он ещё докажет, что у собак и других животных можно создавать новые навыки, воздействуя на их психику без подачек в виде сахара, мяса и колбасы. Это будет его научное открытие. Правда, опыта наблюдений над одним псом было недостаточно. Свой метод он ещё испробует на птицах, кошках, мышах, овцах, лошадях и коровах. А ещё на разных собачьих породах – ротвейлерах, гончих, пойнтерах, московских сторожевых и таксах. И только после этого напишет научный труд и пошлёт его президенту Академии наук. Эту свою работу Данька считал важной для космических полётов. Почему? Потому что собак, кошек, птиц, коней и коров, которых придётся переселять на необитаемые планеты, надо будет готовить к длительному самостоятельному существованию, не поощряя подачками.

Данька так увлёкся телепатической дрессировкой Мурзая, что не заметил, как стало темнеть. Он подошёл к окошечку в подвальном помещении, выглянул и, никого не заметив поблизости, вылез наружу, – это был запасной лаз, выводивший в садик прямо перед окнами нижней квартиры. Пользоваться им было опасно, потому что в квартире жил бдительный дед, охранявший сад от мальчишек, и надо было соблюдать всяческую осторожность. Данька закрыл лаз доской и побежал в школу, где ему предстояло присутствовать при беседе Автандила Степановича и мамы.

– Ну-с, начнём, пожалуй. – Автандил Степанович усадил Данину маму напротив себя и доброжелательно её оглядел.

Алла Николаевна смущённо отвела глаза.

– Так вот, идёт урок – контрольная по важному разделу, – начал Автандил Степанович, потирая большие свои руки. – Все углублены. Я, между прочим, тоже не теряю времени: кое-что почитываю по научной тематике. Видите ли, я готовлюсь в аспирантуру и веду научную работу, – правда, пока только на общественных началах…

Автандил Степанович несколько смутился: не покажутся ли его слова хвастовством?

– Но это между прочим. Ну-с, так вот… Проходит полчаса. Раздаётся шумок – кто-то первым закончил работу. Я поднимаю глаза и вижу: идёт – кто бы вы думали? – ваш сын. Он идёт и улыбается… Кстати, он очень похож на вас, Алла Николаевна…

На лице Аллы Николаевны расцвела улыбка. На щеках заиграли ямочки. Взрослые некоторое время улыбались друг другу, позабыв о Даньке, который не слышал, о чём говорят взрослые, потому что, сидя у окна, следил, как автокран, пригибая длинную стрелу, как жираф свою шею, пытался пройти под низко висящими проводами от бойлерной к дому, но это ему не удавалось. Он откатывался назад, ещё ниже наклонял шею и опять рассерженно шёл вперёд. И всякий раз с одним и тем же результатом.

Эх, и смешной же этот водитель, думал Дань-ка. Лезет под провода в самом низком месте, а надо чуть развернуться и направить стрелу туда, где провода идут косо вверх. Ну что же ты? Ну что уставился в одно место, как козёл?! Нет, как баран! Как баран на новые ворота! Данька стал посылать водителю телепатические команды: «Ещё раз! Бам! А ну подай! Тарарах!» Мальчишки, обступившие кран, шарахнулись в стороны. Кран дал задний ход и приподнял стрелу, на которой болтался крюк. И вот стрела, изменив направление, поплыла, пригибаясь, вперёд, именно туда, где провода поднимались выше. УРРРРРРА! Телепатический сигнал достиг цели.

Но в это время из подъезда, размахивая веником, выскочила бабка, а вслед за ней, размахивая кулаками, дед в подтяжках. Это были старички из квартиры, под которой находилось тайное жилище Мурзая. Они наскакивали на автокран, требуя, чтобы он убрался назад. Оказывается, автокран своими гусеницами наехал на садик, огороженный заборчиком.

Они наступали на пятившийся от них автокран и гнали его, как забравшегося на чужой двор быка. Они кричали и топали ногами, метя кулаками и веником в самые глаза и рога, гнали его до тех пор, пока он не остановился. Из кабины вышел водитель и закурил, поглядывая вверх. Он не слушал, что кричали старички. Он думал. Пока он думал, из дома стали вылезать домохозяйки. Вокруг водителя росла толпа. Все кричали и размахивали руками. А он стоял, курил, смотрел на провода и думал.

Данька решил разогнать толпу, чтобы она не мешала шофёру думать. «Ра-а-а-зойдись! Слушай мою команду: кр-р-ругом марш! Ра-а-а-азойдись!» Он послал молнию в толпу. Он бы достиг своей цели, если бы старички и домохозяйки были восприимчивы к сигналам, но с возрастом у них слабеет мозжечок. Толпу не удавалось разогнать. А ведь какой получился замечательный опыт – водитель воспринял сигнал, подчинился, понял, отвёл автокран, чтобы провести его там, где провода висели высоко! И всё шло насмарку из-за старичков, так дороживших жалким садиком!

– Даня, и тебе не стыдно? К тебе обращаются, а ты не слушаешь, как будто это не тебя касается! Мне прямо неловко перед Автандилом Степановичем. Он не жалеет своего времени, отрывается от важных дел, а ты… Вот сами посмотрите на него, Автандил Степанович! Что стенке говорить, что ему – всё равно!

Алла Николаевна вытащила платочек и поднесла его к глазам. Автандил Степанович деликатно отвернулся – он не мог видеть женских слёз. Он подошёл к окну и встал за спиною у Даньки. Его заинтересовало, что это увидел во дворе Данька. Он выглянул в окно и не увидел ничего. Он насупил свои густые чёрные брови и стал осторожно переводить глаза с одного квадрата двора на другой – и опять ничего не увидел: ни бойлерной, ни автокрана, ни толпы старичков и старух вокруг него. Ничего! Ничего такого, чтобы понять, чем же был так поглощён мальчик, странный этот мальчик с беспокойными глазами.