— Как все-таки обидно, что мы не можем ее потрогать, — пожаловалась Эмма.

— Зато мы живем с ней под одной крышей! И нас таких всего двое на свете!

— Миссис Франквайлер тоже жила с ней под одной крышей. Она наверняка трогала ее…

— Ага, и обнимала, — ухмыльнулся Джимми.

— Вот она точно знает, Микеланджело это или нет!

— Еще бы ей не знать! — Джимми обхватил себя руками, склонил голову набок и мечтательно забормотал: -

Каждое утро, просыпаясь, миссис Франквайлер крепко обнимала статую, заглядывала ей в глаза и говорила: «Ну, детка, скажи мне, кто тебя изваял?» И вот в одно прекрасное утро…

— Ну все, хватит! — оборвала его Эмма. — Я не желаю больше этого слушать!

И, демонстративно отвернувшись от брата, она снова уставилась на «Ангела». Но тут из зала итальянского Ренессанса послышались шаги. Это охранник спускался по главной лестнице!

Сердце у Джимми заколотилось вдвое быстрее. Конечно, в воскресенье музей открывается поздно, вот они с Эммой и потеряли бдительность. Давно пора сидеть в укрытии, а они крутятся в центре зала… да еще эта подсветка — «убицца»!

Джимми схватил Эмму за руку и затащил за будочку, из которой желающим выдавали напрокат плейеры с наушниками и кассеты для самостоятельных экскурсий. Они присели на корточки, затаились в полумраке, но все равно чувствовали себя такими же голыми, как толстая дама на картине в зале итальянского Ренессанса.

Когда возле «Ангела» шаги смолкли, Джимми решил снова прибегнуть к телепатии. «Идти дальше! Не останавливаться! Да-альше… Да-альше…» — бомбардировал он охранника мысленными посланиями. Метод, как всегда, сработал: охранник послушно двинулся дальше, в сторону египетского крыла. Дети не позволили себе даже вздоха облегчения. Все-таки они уже многому успели научиться.

Выждав — «на всякий пожарный!» — двенадцать минут, Джимми дернул Эмму за край курточки, и они поднялись на ноги, стараясь не издавать ни звука. Джимми бесшумно сделал шаг в направлении главной лестницы. Эмма сразу поняла, что он задумал. Какое счастье, что Джимми умеет так быстро соображать и так четко действовать. И как хорошо, что площадь музейных залов — целых двадцать акров. Охранник снова объявится здесь не раньше чем через час.

Они крадучись поднимались по широкой лестнице, держась поближе к перилам. Шаг — пауза, шаг — пауза. Так, замирая и прислушиваясь после каждого движения, они добрались до укрытой бархатом платформы, на которой еще вчера стояла статуэтка. Эмма остановилась посмотреть — отчасти по привычке, а отчасти потому, что ее притягивало все связанное с «Ангелом». Джимми тоже остановился, но лишь затем, чтобы перевести дыхание.

— Смотри, — шепотом сказала Эмма, — раньше на подставке был золотой бархат, а теперь синий. Интересно, почему?

— Мало ли, может, тот запачкался, стирать пора. Все, уносим ноги!

В музее уже начинало светать. Эмма снова принялась рассматривать темно-синий бархат — и на этот раз кое-что привлекло ее внимание.

— Видно, когда статуэтку переносили, кто-то из работников пил пиво.

— Ну и что тут такого? — пожал плечами Джимми. — Многие любят пиво.

— Но посетителям же запрещено приносить в музей пиво. Так почему работникам разрешено? А если бы он пролил пиво на «Ангела»? Ты только посмотри, он ставил свою банку прямо на бархат! Видишь круглые следы?

— Да, — сказал Джимми, — точно, пиво «Баллантайн». Узнаю эти три колечка. — И он принялся мурлыкать мелодию из рекламы «Баллантайн». Прошлой весной, во время чемпионата по бейсболу, эту рекламу крутили раз сто, не меньше.

— Нет, — перебила Эмма, — это три следа от самой банки, а не один след от трех колечек. Ведь колечки просто нарисованные, как бы они отпечатались на бархате? Так что тут могло стоять любое другое пиво. «Шлиц», например, или «Рейнгольд».

Джимми пристально всмотрелся в синий бархат.

— Ты права, Эм. Вот только…

— Что — «только»?

— Если бы это был след от банки, то ворсинки на бархате были бы примяты вниз. А они, наоборот, примяты вверх — видишь?

— «Примяты вверх», Джимми! Кто так говорит?

— Убицца! Опять она к словам придирается! Лучше бы о смысле думала, а не о словах. Видишь, на том месте, где была статуэтка, ворс примят вниз. Весь. Кроме этих трех колечек. О чем это говорит? О том, что эти колечки были высечены снизу на мраморе, понимаешь? Смотри, и в одном из них — буква W! И она тоже примята вверх!

— Джимми, это не это перевернутая М!.. Микеланджело?!

Джимми протер глаза, словно не доверяя собственному зрению.

— Знаешь, Эм… а ведь я видел вчера точно такой же знак на обложке какой-то книги.

— Какой книги, Джимми? Ну же, вспоминай скорей!

— Да откуда я знаю? Мы же договорились, что ты читаешь, а я только смотрю картинки и ищу разгадку.

— Ну, Джеймс! У меня нет слов. Просто нет слов. Ты что, не мог даже название книжки прочитать? Одно только название, больше ничего!

Но Джимми уже не слушал ее.

— Похоже, это ключ к разгадке, — сказал он.

— У нас уже могла быть разгадка, а не ключ! — не унималась Эмма.

— Очень важный ключ. Спорим, они не переворачивали статуэтку и не смотрели на нее снизу?

— Придется сегодня снова идти в библиотеку, брать те же книги и выяснять, что означает этот символ… Ой! Сегодня же воскресенье, библиотека закрыта! Джимми, что теперь делать? Я не доживу до завтра!

— Не волнуйся, Эм. Мы посмотрим в книжной лавке здесь, в музее. Я узнаю эту книжку. Я ее вспомню, не сомневайся. А сейчас — прячемся!

Эмма посмотрела на часы.

— Где же нам спрятаться? Мебели тут нет. А снова идти вниз опасно!

Джимми приподнял край синей бархатной драпировки:

— Прошу вас, леди Эмма! Чувствуйте себя как дома.

И он любезно пропустил ее вперед.

Джимми и Эмма на корточках сидели под платформой, на которой еще недавно возвышалась прекрасная мраморная фигурка. Там оказалось тесновато; чтобы ткнуть сестру пальцем в бок, Джимми достаточно было просто разжать кулак.

— Леди Эмма! — прошептал он. — Я уверен, мы на пороге великого открытия!

— Возможно, сэр Джеймс. Возможно.

Сидя под синим бархатным пологом, Эмма не думала о том, что они еле-еле унесли ноги от охранника, — для нее это не имело значения. Имело значение только то, что было связано с Микеланджело, «Ангелом», историей — и с ней, Эммой. Почему-то вспомнилась контрольная по истории, которую они писали в понедельник. Там был один вопрос, на который она не могла ответить, хотя честно учила. Накануне она несколько раз прочла нужный кусок. Она точно знала, где находится ответ: страница сто пятьдесят семь, правая колонка, второй абзац. Она буквально видела эти строчки мысленным взглядом, но никак не могла вспомнить, что именно там написано!

Вот и с «Ангелом» вышло почти так же. Она знала, что «Ангел» заключает в себе ответы на все вопросы: и про побег, и про возвращение домой… Она знала, где искать ответ, но не понимала, что это за ответ. Он ускользал от нее, как в той контрольной, — только тут было еще хуже. На контрольной хотя бы вопрос был понятен! А сейчас Эмма знала только одно: каким- то загадочным образом фигурка ангела стала для нее важнее всего на свете — и бегства из дома, и выживания в музее. Кстати, о музее: до чего здесь, под бархатом, душно и пыльно! Совсем невозможно сосредоточиться, мысли разбегаются. Только одна мысль крепко засела в голове: возможно, очень возможно, что они с Джимми нашли ключ к тайне!

Незадолго до открытия Метрополитена перед входом собралась толпа, и охранника, который должен был убрать платформу вместе с драпировкой из синего бархата, срочно вызвали на улицу — делать из толпы упорядоченную очередь. Чтобы восстановить нормальное движение на тротуаре, понадобилась даже помощь полицейских. Так что, когда Морриса наконец отпустили и он перенес платформу на хранение в подвал, Эмма и Джимми уже протискивались сквозь толпу в книжной лавке и заглядывали под суперобложки томов о Микеланджело.