— Ой, — ойкнул Агьяман. — Да как же… Да что же… — Казалось, он растерял все слова.

Опокува хмыкнула в темноте.

— Знаешь, я тоже вот так же ойкнула. Все, что угодно, только не это… Слова его падали на мою голову, как большие тяжелые камни. Я уже видела, как эти дикари приносят меня в жертву. Все вдруг стало кружиться вокруг меня — и лес, и жрецы, и седой старик. Они кружились все быстрей и быстрей, а потом пропали, утонули во тьме, и я упала на землю. И больше я ничего не видела, не слышала и не чувствовала, Агьяман. Совсем ничего… Когда я очнулась, я лежала здесь, в этой хижине без окон, со связанными руками и ногами. А теперь я не знаю, что со мной будет… Но как здорово, что вы здесь! Я так и знала, что вы меня ищете, что не бросили меня в беде! Потому я и посылала сигналы, стала кричать голосом овеа, как только стемнело… Знаешь, вот вы рядом — и все не так страшно, и еще — очень хочется есть, просто страшно хочется!

— И мне, — признался Агьяман.

Вот странно, только что он, оцепенев от ужаса, слушал о том, как Опокуву приговорили к смерти, но стоило ей сказать про еду, как весь страх вдруг исчез… Даже стыдно…

— Мы ведь после тех самых ананасов так ничего и не ели, — чуть виновато начал он и тут же перебил сам себя: — Слушай, но что же нам делать? Нельзя так тебя оставлять, ведь они убьют тебя!

— А я думаю — нет. — Голос Опокувы звучал не так уж печально. — Но даже если они и в самом деле решили убить меня, время у нас еще есть. Они не тронут меня, пока не закончатся дни паломничества. Это же не по правилам: приносить человеческие жертвы в священные дни. Им надо дождаться, когда все уйдут. Вот тогда… Но этого «тогда» не будет, Агьяман. Слушай, что я придумала…

Голос Опокувы упал до едва слышного шепота:

— Иди к Боафо, а утром — с ним вместе в город. Расскажите обо всем вождю. Только он может спасти меня.

— А ты? — Сомнения снова стали одолевать Агьямана. — Ты говоришь, они не посмеют… А вдруг посмеют? Ведь мы уже были у идола, уже принесли дары… Значит, церемония кончена…

Нет, он не мог оставить ее одну. Уйти к Боафо, а Опокува — здесь, в темноте, связанная. Нет, невозможно! Опокува, казалось, все поняла и перестала уговаривать. Теперь она уже приказывала:

— Иди. Быстрее! Церемония еще не окончена: еще идут и идут паломники… Только дождитесь рассвета — теперь уже скоро, совсем скоро… А с рассветом — в путь.

Агьяман не двигался. Он стоял молча, напряженно всматриваясь в темноту. Рассыпалась и затихла барабанная дробь, там, у костра, прекратились ритуальные пляски…

— Скорее! — вскрикнула Опокува. — Кто-то идет к хижине! Я слышу чьи-то шаги. Беги, а то пропадем!

Раздумывать было некогда. Тревога в голосе Опокувы мгновенно передалась Агьяману. Словно вспугнутый лесной зверь, прянул он в темноту. Через минуту он был уже рядом с Боафо.

— Бежим отсюда, — шепнул он. — И не спрашивай ни о чем. Потом расскажу.

— Куда бежим? — быстро спросил Боафо.

— Куда-нибудь… Подальше отсюда… Здесь опасно. Мы погубим Опокуву.

Боафо не посмел ни о чем спрашивать: сейчас было не до расспросов.

— Бежим опять к нашему дереву, — торопливо прошептал он. — Там мы дождемся утра.

Найти дорогу назад оказалось не так-то просто. Убежище идолов они отыскали сразу: шли на костер да на крик овеа. А тут они совсем растерялись. Ночь была темна, и темным был лес. Ослепленные светом костра, они двигались наугад, не зная, как выбраться из ущелья. Они шли быстро, почти бежали — быстрее, быстрей, подальше от служителей грозного идола! Мпотсе молча бежал впереди. Оглядываясь, ребята видели, как маленькой звездочкой, запутавшейся среди густых деревьев, горит костер. Звездочка становилась все меньше и меньше и, наконец, погасла. И тогда Агьяман остановился и сказал:

— Слушай, мы от них убежали, нас не ищут и не поймают. Теперь надо отыскать дерево. Но как найти его?

Боафо остановился тоже, беспомощно посмотрел на Агьямана. Откуда он знает, где искать подходящее для ночлега дерево?

— Надо просто идти вперед, — сказал он, подумав. — Идти и не останавливаться, пока не выберемся из ущелья. Должны же мы когда-нибудь выбраться?

— Должны, — согласился Агьяман. — Помнишь, как мы шли сюда: в лицо нам дул ветер… деревья стояли далеко друг от друга. Сперва мы поднялись на холм, а потом стали спускаться… Идем: может, по дороге попадется удобное для ночлега дерево.

Так они решили и пошли дальше. Они шли молча, не разговаривая, сквозь ночь и черный в этой ночи лес, шли, думая только о том, чтобы не сбиться с пути, выбраться из долины. Мпотсе по-прежнему бежал впереди, изредка оглядываясь на хозяев. Наконец начался подъем, ущелье кончилось. Но они так устали, так им хотелось спать, что Боафо предложил забраться на первое попавшееся дерево. Он хотел привязать к дереву Мпотсе, но Агьяман остановил его.

— Не надо, — сказал он. — Пусть бегает на свободе, охотится. Он ведь тоже ничего сегодня не ел, может, поймает мышь или еще кого…

— А вдруг убежит? — забеспокоился Боафо.

— Может, и убежит, — согласился Агьяман, — но вернется. Он же знает, что мы здесь, на дереве. Он нас не бросит, верно я говорю, Мпотсе?

И Мпотсе завилял хвостом, подтверждая правоту слов. Потом он рванулся и исчез в темноте. А ребята залезли на дерево и устроились как могли. Конечно, дерево не очень-то было приспособлено для ночлега, сидеть на нем было трудно, особенно для Боафо, но выбирать не приходилось. Оба они ужасно хотели спать, но прежде чем заснуть, Агьяман пересказал Боафо все, что услышал в хижине от Опокувы.

В это самое время Нана Оту возвращался в свою резиденцию. Он был у вождя Манкесима Наны Аду и теперь шел но городу в сопровождении четырех старейшин. Нана Оту шел молча, погруженный в тяжелые думы, и старейшины не смели его беспокоить. Мысли вождя Абуры были сейчас не с ними, они были с Агьяманом и Боафо, с Опокувой. Куда они запропастились? Ему доложили об их исчезновении во время обеда, в полдень — сказали, что никто с утра их не видел, никто, кроме служанки, накормившей ребят завтраком. На обед они не явились. Стали искать, и тут-то выяснилось, что всех троих нет с утра. Женщины переполошились.

— Не надо волноваться, — успокаивал их Нана Оту. — Сегодня — большой базар, может быть, они отправились на площадь и вот-вот вернутся. Оставьте для них обед.

Он сказал так и забыл про ребят: они частенько пропускали обед, увлеченные чем-нибудь, и бегали где-то до вечера. Но к вечеру всегда возвращались. Нана Оту отправился отдохнуть после обеда и вышел из спальни только к заходу солнца. На веранде играли ребята, но его гостей среди них не было. Нана Оту спросил служанку и получил тот же ответ: никто с самого утра их не видел.

Нана Оту нахмурился: не могли же они до сих пор быть на базаре?

— Что-то случилось, — сказал вождь своему толкователю и взглянул на солнце.

Оно было уже у самого горизонта. Алый свет залил двор, окрашивая в красный цвет высокие стены дома.

— Но что же могло случиться? — недоумевал толкователь.

— Не знаю, — покачал головой Нана Оту. — Если они отправились на базар, то почему до сих пор не вернулись? Должны же они хотя бы проголодаться, да и базар давно кончился…

— А вдруг они не на площади?.. — осторожно начал Опанун Фунн.

— Где же им еще быть? — рассердился вождь: как посмел толкователь угадать его тайные мысли?..

— Может, они отправились к идолу, — продолжал свою мысль Фунн.

— Зачем? — нахмурился вождь.

— Не знаю… — задумчиво протянул Опанун Фунн и покачал головой.

Наступило молчание. Нана Оту не двигался, он стоял и упорно думал о чем-то, и рядом с ним, в глубокой задумчивости, стоял толкователь. Оба смотрели на солнце, которое, словно огромный красный мяч, медленно тонуло за горизонтом. Но вот солнце скрылось. Ночь окутала двор темнотой. Дети перестали играть и разошлись по своим комнатам. Нана Оту ходил по веранде, Опанун Фунн следил за ним взглядом. Несколько раз Опанун Фунн хотел что-то сказать, но не решался. Потом не выдержал.