— Да нет, вроде бы все на месте, — ответил он наконец.

— Тех слуг, что отдали идолу, нет, это точно, — быстро добавил Боафо.

Он не удосужился даже взглянуть на процессию.

— Да нет, я не о них, — досадливо поморщилась Опокува. — Кто-то еще пропал…

— Ты имеешь в виду овец и баранов, да? — хмыкнул Боафо.

Но шутка его имела неожиданные последствия. Опокува, вскрикнула, хлопнула в ладоши:

— Вот оно… вспомнила!

— Что же? — насторожился Агьяман.

— Белый ягненок! Нет белого ягненка, вот что!..

Все трое обеспокоенно огляделись. В самом деле, куда он пропал? Неужели его принесли в жертву неведомому страшному идолу? Разве Нана Оту забыл, что белый ягненок — его любимец? Или ягненок просто-напросто заблудился? Опокува нерешительно подняла глаза на вождя, но спросить не посмела. «Ничего, я еще спрошу, — подбодрила она себя. — А может, ягненок найдется…»

Но вот показались первые дома Манкесима. Вождь был уже прежним вождем — следы пережитого недавнего волнения исчезли с его лица. Он спокойно беседовал со старейшиной, и взгляд его был уверенным и твердым, как прежде.

«Пора, надо спросить», — твердила себе Опокува, но все оттягивала и оттягивала решающий момент. Что же все-таки случилось в таинственном темном ущелье? Она хочет знать! Вот только имеет ли она право задать такой вопрос вождю? Конечно, Нана Оту не рассердится, она в этом уверена, но спрашивать вождя не положено. Думать было некогда, колебаться — тоже: процессия уже входила во двор. И Опокува решилась.

— Нана, — сказала она, — а где же белый ягненок?

— Его забрали служители идола, — глядя в сторону, ответил вождь.

— Зачем? — ахнула Опокува.

— Они сказали, что его пожелал взять Нананом, — все так же глядя мимо Опокувы, объяснил Нана Оту.

— И ты его отдал?! — Опокува расширенными от ужаса глазами уставилась на вождя. Тот нахмурился.

— А что я мог сделать? — пробормотал он и опустил голову.

Опокува помолчала, потом задала последний, очень важный для нее вопрос:

— И где он теперь?

— Ну, где… — тихо ответил Нана Оту. — Служитель увел его куда-то, а потом вернулся и сказал, что ягненок вознесся на небо…

— На небо! — ребята даже рты разинули от изумления. Они недоверчиво переглянулись — трудно поверить в такое чудо…

4. БЕЛЫЙ ЯГНЕНОК НАНЫ ОТУ

ебята пообедали, отдохнули, а потом Агьяман сказал, что хорошо бы как следует осмотреть Манкесим. Опокува с Боафо обрадовались: как это им раньше не пришло в голову? Совсем обалдели с этим страшным Нананомпоу!

Все трое быстро собрались и отправились в город, и Мпотсе, конечно, с ними. Больше часа бродили они по улицам старого города, но ничего особенного не увидели и вернулись усталые и пропыленные, торопясь укрыться в прохладных комнатах дома. Но войти в дом им не пришлось: их новые друзья-сверстники шумели во дворе, и как же можно было пройти мимо? Девчонки играли в салочки-наступалочки, трое на трое — старались осалить друг друга, наступив сопернице на ногу, а мальчишки — в любимую свою игру — оваре[31]. Путешественники слишком устали, чтоб самим бегать и прыгать, но посмотреть, как играют другие, очень хотелось.

Агьяман с Опокувой сели в тени, в углу двора, привалившись к прохладной стене, а Боафо растянулся на циновке, вниз животом, и у ног его улегся такой же усталый и разморенный жарой Мпотсе. Пес лежал, положив на передние лапы голову, и часто-часто дышал, высунув красный влажный язык. В дальнем углу двора, под навесом из бамбука, укрылась от солнца овца с тремя ягнятами. Она пощипывала листья платана и изредка блеяла. Мир и тишина царили вокруг.

Так они сидели и отдыхали, и вдруг неугомонная Опокува подтолкнула Агьямана локтем:

— Скажи, ты видел Нану Оту, когда он входил во двор? Заметил, какое у него было лицо?

— Нет, а что? — насторожился Агьяман. — Почему ты спрашиваешь?

— Он тогда еще отослал от себя старейшин, помнишь?

Агьяман неуверенно кивнул.

— Да-да, он их отослал от себя, — продолжала Опокува, — и сразу стал тихим, таким… Ну да, печальным… несчастным… И оставался печальным уже все время. Даже когда обедал, а ведь ему подали фуфу и его любимый суп из мяса и земляных орехов.

— Правда? — Агьяман с любопытством взглянул на Опокуву. — А я не заметил.

— А вот я заметила, — твердо сказала Опокува. — Он был очень-очень печальным. И после обеда был печальным тоже — встал, никому не сказал ни слова и молча ушел к себе.

— Может, он заболел?.. — пожал плечами Агьяман.

— А может, увидел что-то страшное — там, в ущелье? — добавил Боафо.

— Нет, тут что-то другое, — стояла на своем Опокува.

— Почему обязательно другое! — вспылил Агьяман. — Верно говорит Боафо: Нана Оту расстроился там, у Нананомпоу…

— А чего ему было расстраиваться? — не сдавалась Опокува. — Или вы не слышали, что сказал жрец? Он сказал, что все будет хорошо, что Нананом обещал помочь племени. А Нана Оту, значит, выслушал все это и, нате вам, — расстроился!

— Ну, тогда говори, отчего, по-твоему, он печален? — нетерпеливо спросил Боафо. — Говори! Ты, как видно, знаешь.

Боафо всегда немного завидовал своей сестре: ужасно быстро, прямо на лету все схватывает. Вот бы ему так! А то он пока раскачивается, пока сообразит… Ну вот и пусть говорит! Они так устали, так вымотались в этом городе, а она играет в прятки, задает какие-то дурацкие вопросы. Нет у него настроения с ней беседовать! Ему хочется отдохнуть! Но прежде чем Опокува успела открыть рот, ее опередил Агьяман.

— А может, это все из-за ягненка? — сказал он, и Опокува сразу же закивала.

— Вот-вот, и я так думаю, — горячо подхватила она.

Боафо рывком повернулся к стене: он обиделся.

— Что ж сразу-то не сказала? — проворчал он. — И она, видите ли, так думает…

— А я хотела узнать, не думаете ли вы так, как я, — спокойно пояснила Опокува. — Представляете, как это было? Жрец вдруг потребовал у Наны Оту ягненка, и вождю пришлось отдать. Ужасно! Нет, это ужасно! Вы же знаете, как Нана любил его…

— Но ягненка захотели получить духи предков, — возразил Боафо. — Как же было ослушаться?

— Глупости! — Опокува так и взвилась. — Неужели ты веришь, что ягненок вознесся на небеса, как сказал жрец? Скорее уж его предали земле: ведь наших предков похоронили там, в священной роще. Их духи не обитают на небесах…

Ни Агьяман, ни Боафо ничего не посмели сказать в ответ на эти дерзкие речи, ни тот, ни другой не произнесли ни слова. Агьяман сидел в глубокой задумчивости: смелые слова Опокувы поразили его, похоже, что он склонен был ей верить. А Боафо в ужасе закрыл глаза и притворился спящим: как можно говорить так о духах предков? Они услышат и покарают. Лучше уж сделать вид, что спишь. Так он решил — так и сделал. И Мпотсе, верный пес, тут же притворился спящим тоже.

Отворилась дверь, во двор медленно вышел Нана Оту. На звук скрипнувшей двери разом обернулись Агьяман и Опокува. Они видели, как вождь остановился на веранде, поднял голову, взглянул на заходящее солнце — последние лучи посылало оно на землю. Да, Нана Оту был очень печален, теперь и Агьяман видел это. Медленно, устало пошел вождь к бамбуковому навесу, туда, где лежала овца с ягнятами. Нана Оту подошел к овце, наклонился, взял одного из ягнят и нежно прижал к себе. Ягненок был белый-белый, с черным пятном на голове.

— Смотрите, — шепнул Агьяман друзьям, — это он тоскует о своем любимом ягненке.

— Еще бы… — жалостливо вздохнула Опокува.

Боафо открыл наконец глаза, выпрямился, прислонился к стене.

— Ну и что же вы предлагаете, а, мудрецы? Ну скажите! — потребовал он.

— Ты действительно хочешь знать? — ехидно поинтересовалась Опокува.