«Надо спуститься туда, там затишье. Сидят чайки», — думал Костя, не решаясь оторвать правую руку, впившуюся в кромку трещины.

Над головой вспыхнул ослепительный свет. Это спасло Костю: он увидел почти вплотную, возле плеча, бурый выступ скалы. Свет погас. Но он уже уперся рукой в теплый камень, откинулся назад и, собрав силы, скользнул под защиту скалы. Здесь его прижало, сдавило воздухом. Он задыхался. У него ослабли руки и ноги, пот заливал глаза. Снова ярко, до боли в глазах сверкнул над головой луч маяка. Костя увидел, что лежит под базальтовой стеной, и это его несказанно обрадовало.

«Теперь живем!» — подумал он. И вдруг услышал вой, свист, скрежет, пушечные выстрелы. Там, на дороге, он ничего этого не слышал. Вся его воля, все чувства боролись за метры пространства, отделяющего его от спасительной скалы.

В луче маяка, мелькавшего над головой, Костя видел мельчайшую водяную пыль. Она искрилась, светилась радугой. Он хорошо теперь различил дорогу к маяку, до него можно было добежать за десять секунд, но в барьере были просветы, и в них, как в трубы, с неудержимой силой устремлялись потоки воздуха. Он с большим трудом встал на ноги и почувствовал, что его сплющивает между шероховатым камнем и упругой стеной ветра. Ободрав спину, он опустился и опять лег, повернулся лицом к скале, решив переждать здесь тайфун.

Скоро ветер, насыщенный водяной пылью, стал пронизывать его до костей. Его колотила мелкая дрожь. Сердце сжалось; он вспомнил, что его ждут мать с отцом.

«Наверное, папа пошел меня искать и его самого унесло ветром, — подумал он и заплакал. — Плакса, слюнтяй! — ругал он себя через несколько секунд. — Только нюни умеешь распускать. Надо добираться до маяка и позвонить маме». Он стал на четвереньки. Блеснул свет, и он увидел возле себя Троню. Троню прижало к нему ветром; он что-то кричал ему в ухо. Костя ничего не слышал из-за воя и грохота, но сам, захлебываясь, давясь ветром, пытался рассказать, как его застиг тайфун на дороге и чуть не сбросил в лагуну.

Троня стал обвязывать Костю вокруг пояса веревкой. Завязал тройным узлом. Костя пощупал веревку и крикнул, не услыхав своих слов:

— Ого, толстая!

Троня толкнул его в бок и, когда гребень мыса осветил луч маяка, приподнялся и дернул за веревку три раза. Костя почувствовал, что его, медленно преодолевая силу ветра, тянут к башне маяка. Троня двигался немного впереди. Он часто поворачивался и что-то кричал ему.

«Как глухие! — радостно подумал Костя. — Вот это концерт!»

Теперь он уже ничего не боялся.

Они подползли к стене маяка, но и здесь ветер рвал и тискал их. Троня с трудом встал на ноги и, махнув рукой, скрылся из глаз.

«В окно влез», — понял Костя и сам стал подниматься, ставя ноги на выступы в стенке. Ему помогали, подтягивая за веревку.

Костя перелез через подоконник и, улыбаясь, смотрел на Трониного дедушку, на радиста, на Троню, который уже сматывал в бухту белый манильский трос. Степан Харитонович закрыл окно, и в комнате стало тихо, тепло, уютно.

— Ну, вот и хорошо! — сказал Степан Харитонович. — Натерпелся страху?

— Да нет... Ничего...

— Какой там ничего! Я еще подумал: «Вернуть надо парня», — как тебя шибануло. Вижу, ухватился за землю. Держится! Сбегал за концом. Хорошо, что все при себе держу. Ну, теперь слава богу!

— Из дома не звонили? — спросил Костя.

— Как же! Беспокоились. Да я сказал, что ты у нас задержался. Сидеть тебе велено здесь до конца катавасии.

— Повезло тебе, парень! — сказал радист, потирая ладони. — Чуть не сыграл в лагуну.

Степан Харитонович насупился, смерил радиста с ног до головы долгим взглядом и сказал неторопливо, подыскивая слова:

— От опасности в жизни не уйдешь. Во всяком деле есть риск. Про моряков и говорить нечего. У каждого на счету не одна такая история. Ну, взять хотя бы, скажем, меня. В каких только я не был передрягах! Шланг обрывался, когда под водой работал водолазом. Раз в затопленном судне скат набросился! И горел я на воде и тонул. Помню, с дружком, с Костей Павлищевым, неделю носило в Атлантике. Живу! Да я ли один? Сколько сейчас народу с морем и ветром борется! На то и человек, чтобы бороться! Слово-то какое: че-лов-век! Будешь всегда человеческую гордость иметь, силой своей управлять будешь — и все одолеешь! — Он покачал головой, усмехаясь. — Если нас каждым ветерком будет сносить, так зачем мы на свет тогда родились? Так я говорю, ребята?

Троня ответил, любуясь аккуратно связанной бухтой манильского троса:

— Конечно, так, дедушка!

Радист пожал плечами:

— Философия это, Степан Харитонович. Но в данном конкретном случае...

— Иди в свою рубку в данном случае. Слышишь, как твои пищалки надрываются?

Радист ушел, презрительно улыбнувшись на прощание.

— Ну, вы занимайтесь здесь своим делом, а я пойду ревуна включу. — Дедушка подошел к окну. — Скребет, будто голиком с песком. Вымоет наш остров, да и огород польет! Огурчики уже были, помидоры. Да и земли-то, наверное, не останется, — думал он вслух. Потом отошел от окна и направился к двери.

Костя позвонил домой. В трубке гудело, он еле расслышал голос матери. Она сказала, что отец на заводе: там сорвало часть крыши, выбросило на берег сейнер. Косте показалось, что она не беспокоится о нем, ведь он сидит за крепостными стенами, а вот папа спасает завод, суда. И ему захотелось быть рядом с отцом в эту минуту.

— Смотри-ка, — сказал Троня, показав на часы, — девятнадцать часов, а темно, как ночью. Маяк зажгли, да еще ревун сейчас дед включит.

В это время вся башня наполнилась таким чудовищным ревом, что закололо в ушах.

Троня захохотал, запрыгал по комнате, что-то говорил, показывая в стену. Костя понял по губам друга, что тот восхваляет силу ревуна. И Троня подтвердил его догадку. Когда ревун смолк, оставив в ушах гул, Костя слабо расслышал:

— Первый в мире! Нигде такого нет!

Они отнесли бухту троса в подшкиперскую, заглянули в радиорубку. Там стоял полумрак, только стол ярко освещала настольная лампа с зеленым абажуром. Лицо радиста находилось в тени, на столе лежала его сухая рука, поросшая рыжими волосками, и с необычайной быстротой выстукивала ключом точки и тире.

Он кончил передачу и сказал:

«Вега» попала в самый центр этой карусели. Как-то выкрутится!..

Горячо обсуждая положение «Веги», мальчики поднялись в вахтенную. Там за столом, накрытым потертой клеенкой, сидел человек лет сорока, с грустным лицом, и смотрел в окно; по толстому зеркальному стеклу бежали потоки воды. Башня вздрагивала.

Вахтенный, увидев мальчиков, печально улыбнулся.

— Погода! — сказал он. — Сколько этого ветру! И откуда он берется?

— Из Желтого моря, Кронид Саввич, — ответил Троня.

— Из Желтого?

— Да. Там зарождаются циклоны. У дедушки есть книжка про циклоны.

— В книжке, говоришь, написано?

— Ну, что я, врать буду?

— Да верю я. Непонятно мне одно: зачем допускают такое безобразие? Надо его там глушить, этот циклон. Не давать ему ходу. — Что же это получается? Пол-Японии, проклятый, слизнул. Сколько людей из-за него потопло.

Кронид Саввич говорил не спеша, его вахта только началась, и он был рад, что зашли ребята. Он предложил сыграть в шашки. Троня и Костя проиграли ему по одной партии и спустились опять в радиорубку. Здесь они сидели, прислушиваясь к пению зуммера. Время от времени радист делился с ними новостями:

— «Вега» потеряла все шлюпки. Смыло начисто. Трапы тоже посмывало, — говорил радист, разминая уставшие руки, и снова начинал выстукивать на ключе.

В радиорубку зашел и Степан Харитонович, постоял и поднялся к вахтенному.

Костя еще раз позвонил маме. Она сказала, что отец звонил ей с завода, там выбило ветром все стекла.

— У нас тоже почти нет стекол, — расслышал он среди воя и скрежета. — Я сижу в зимнем пальто в кухне. Сквозняк страшный. Слышишь, как свистит? Хорошо, что ты остался на маяке, — сказала она на прощание.